Читать интересную книгу ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №2 - Юрий Тарский

Я видел, как склонилась она над озером, как снова привыкала к себе, и нельзя было угадать, о чем она думала. В зеркале воды — тяжелая волна волос, внимательные глаза, тонкая рука с браслетом. Ты ли это, Аира?

Над озером кружит большая красивая птица-скопа. Тихо и ясно. Ушли облака за дальнюю сопку. Птица с лета бросается вниз, взметнув столб брызг. И ей повезло сегодня: с добычей набирает она высоту. Потом как бы зависает в вышине. И мокрые перья ее встают дыбом, топорщатся, и в мгновение ока птица отряхивает с себя воду. На лету. Под ее темными крыльями — радуга. Мы оба машем птице рукой. Только Аира не видит меня.

Я начинал понимать ход событий. Не случайно Ирина Стеклова интересовалась проектом. Красноречивее всего об этом рассказал мне ее дневник. Обеспокоенный ее долгим отсутствием, я, не сказав никому ни слова, пробрался — да, тайно! — пробрался к ней домой и прочел его, с первой страницы до последней. О многом я догадался, теперь стало ясно остальное. Мы были квиты: когда-то на «Гондване» Аира выкрала запись, подаренную мне Янковым…

То, что происходило у нас под боком и носило название «Проект «Берег Солнца», было, по существу, первой попыткой управлять излучением звезд. Попыткой многообещающей. И не было лучшего способа ознакомиться с проектом, чем принять в нем непосредственное участие. Она так и поступила. Еще один шаг — и принцип можно распространить на любую другую звезду, в другом уголке вселенной… Тогда, наверное, нетрудно отвести губительные лучи от далекой планеты, вернуть ей жизнь, историю, цивилизацию. Где-нибудь по соседству, на другой планете, нужно установить концентратор, собирающий лучи, и отражатель, уводящий их подальше, в мировое пространство. Звезда сразу поблекнет, световые нити протянутся в стороне от планеты, минуют ее.

Именно это она поняла и стала работать с нами. Но кто поверил бы Ирине Стекловой, если бы она вдруг заявила, что это единственный и самый быстрый способ помочь другой планете? Ведь истина всегда побеждает в борьбе мнений. Зато у Аиры было гораздо больше шансов сразу убедить в своей правоте. Так я понимал теперь происходящее.

Аира хорошо узнала нас. У нее было много времени для знакомства. Она работала с нами бок о бок; лучше не придумаешь. Наверное, отбросив личину, она оставила знания. У нее был дневник, и я не смог бы при всем желании опубликовать его полностью: сведения казались всеобъемлющими. Ее раздумья о проекте были интересны и даже мне дали много нового.

У нее была кассета с записью того, что случилось в фитотроне. В ее руках были все ключи к дальнейшим контактам. Что она предпримет сегодня, завтра, послезавтра? Гадать бессмысленно. Я не смог бы предсказать тогда, на «Гондване», что станет с ней и увижу ли я ее вообще когда-нибудь. Думаю, что никому это не удалось бы тоже.

Но намек Энно относительно высокого уровня развития той цивилизации оказался оправданным. Этот современный язычник, все время стремящийся освободить человека от «технического абсолюта» и вернуть его хотя бы частично в лоно природы, неожиданно оказался пророком. Недаром даже дикари, реконструированные его воображением, зачастую обгоняли Колумбов и Магелланов.

Так уж получалось, если прислушаться к нему, что у них-де и память получше, и руки попроворнее. Если не у всех, то у тех из них, кому можно бы присвоить титул «первобытный инженер» или «первобытный землепроходец».

…Сознаю: никакие мои рассуждения не помогут до конца постигнуть Аиру и ей подобных: слишком уж непохожи они на нас (не внешне, разумеется). Она, однако, не удержалась, чтобы не искупаться в озере в тот же день… Рядом с ней вольная гладь нагретой солнцем воды — некогда нужна была вся память многих поколений там, у нее на планете, чтобы хотя бы мысленно воссоздать такой же вот озерный ландшафт.

С другого берега я смотрел, как она плыла, как легла на спину, доплыв до середины, и отдыхала на воде, и от рук ее расходились мягкие волны. Найдется ли человек, который сможет передать это словами?.. Хотя бы в будущем или в прошлом? Странная мысль… Некогда, не так уж давно, легче было найти человека, который был бы на «ты» с природой. Лет эдак сто — сто пятьдесят назад. Ему только осталось бы угадать Аиру, предвосхитить ее визит к нам. Потом взять перо… Почему бы нет? Тогда много фантазировали.

…У меня закружилась голова. Было вокруг так светло и прозрачно. И что-то подсказывала память. Может быть, мне было все же легче, чем этой женщине, купавшейся в озере? Вспоминать ли?..

Береза шумная, юная, на берегу стояла,Береза взглянула в воду, испуганно затрепетала,Бежать бы скорей, бежать бы, косы свои развевая.И не смогла. И заплакала. А почему — не зная.Я подошел к березе, чистой такой и белой,Нож вонзил беспощадно в ее молодое тело,Жадно напился соком — кровью ее живою,Упал и заснул… Береза шумела над головою.Мне снились мои потери, мне снились мои печали,И ветви твои, береза, сочувственно трепетали.С ножом в руке я проснулся — короток сон злодея…Голубее могло быть небо, но быть не могло грустнее.

Из бронзовой эпохи в космическую

Помню, как робел и даже смущался, когда сказали, что Ольмин примет меня. Неловкость моя объяснялась просто: я когда-то хотел стать тем, чем был он, но мне это не удалось, как я ни старался. Дело, выходит, во мне самом: других причин выдумывать нечего. Я знал, что мы почти ровесники. А вот он достиг…

Правда, у него был институт, но на этот счет я не обманывался: именно ему принадлежат главные результаты. Я довольно хорошо разобрался в сущности его работ. В них было как раз то, что может вместиться в одной незаурядной голове, но никогда не уместится — целиком или по частям — в нескольких. Когда проект зарождался и были рассчитаны первые схемы реакторов, он предложил использовать потоки солнечных корпускул. Они дополняли конус, делали его как бы плотнее. И были тем «подручным» материалом, который вдруг посчастливилось найти. Оставалось придумать способы их фокусировки, чтобы они легли в тело конуса, образовали его стенки и вместе с частицами реакторов и ускорителей стали тем самым волноводом, по которому пошла бы энергия от Солнца к планете.

Из этого возникло целое направление.

Через год схему реактора забраковали: ни одна земная установка не потянула бы такой нагрузки. Ольмин включил в рабочий цикл обратную связь: первые порции солнечной энергии достигали Земли и вливались в поток обменной камеры. Они вызывали усиление нового, второго по счету, импульса. И этот импульс был во много раз мощнее первого: он как бы впитал в себя и земное и солнечное тепло. Конус очерчивался резче. И потому ливень фотонов был от импульса к импульсу щедрее.