хрустальных бокала. Лучшего случая и придумать было нельзя.
Изабелла вовремя отвлекла супруга, окликнув и отозвав для чего-то в сторону. Быстрым движением извлечь из рукава крохотный флакон с прозрачной жидкостью, отщелкнуть пробку, наклонить над бокалом. Достаточно пары капель. И снова спрятать флакон.
И вот хозяева уже вернулись за столик, где в одном из трех бокалов с великолепным красным вином поджидала смерть.
Изабелла, усаживаясь на свое место, украдкой пожала под столом руку Ратмира. Повернувшись к ней, колдун ободряюще улыбнулся. Дело сделано, любовь моя. Теперь все будет хорошо.
Оборачиваясь обратно, лишь краем глаза он уловил бесшумное движение. Господин Линден… поменял местами бокалы?
Ближе к нему был бокал Ратмира, до Изабеллиного он не дотянулся бы незаметно. Значит, отравлено теперь вино колдуна?
Возможно, все сложилось бы совсем иначе. Если бы не зеркало на стене. Подняв взгляд от бокала, чтобы посмотреть на градоправителя, Ратмир уловил отражение Изабеллы.
Прекрасная жена градоправителя смотрела на него торжествующе и чуть насмешливо.
Так, будто и она успела заметить, что сделал ее супруг.
Так, будто это ровным счетом ничего не меняло.
*
В одно мгновение в голове Ратмира пронесся целый вихрь безумных мыслей.
Что, если все было совсем не так? Что, если Изабелла – не столь уж невинная жертва?
Да и жертва ли?
Он знал обо всем только с ее слов. Синяки и ссадины? В сторожке всегда царил полумрак. Лечить себя Изабелла никогда не позволяла – чтобы муж ничего не заподозрил. Могли ли эти следы быть ненастоящими? А если и настоящие – действительно ли оставил их именно господин Линден?
Впрочем, след на ее руке юный маг видел при дневном свете. Да и будь между супругами все гладко… едва ли градоправитель стал бы сейчас заменять бокалы.
На том приеме, где они познакомились, о специализации особо отличившихся студентов объявлялось во всеуслышание. Случайно ли Изабелла подошла именно к знатоку ядов? Случайна ли была их встреча в аптеке – ближайшей к академии, но не к дому Линденов?
После смерти бездетного градоправителя его молодая вдова получит немалое наследство, обретет свободу, самостоятельность и сможет сама устраивать свою жизнь.
Вот только нужен ли ей будет в этой жизни нищий безродный студент, пусть и сколь угодно талантливый и влюбленный? И… нужен ли будет великолепной Изабелле свидетель и соучастник – единственный, кто знает о ней слишком многое?
При последней встрече в сторожке Ратмир показывал любимой флакон с ядом и рассказывал о нем. У нее было сколько угодно возможностей отлить оттуда немного. Как и сейчас – добавить несколько капель в еще один бокал.
Если все так… тогда то, что сделал градоправитель, и впрямь ничего не меняет. Ведь он всего лишь поменял местами два бокала с отравленным вином.
Дверь без стука отворилась – вошел слуга с еще одним подносом. Лишь на мгновение головы господина и госпожи Линден повернулись к нему. И у Ратмира был всего один миг, чтобы принять решение и воплотить его. Одним молниеносным движением – снова поменять бокалы.
Свой и Изабеллы.
И лишь уже сделав это, юный колдун начал сомневаться. Что если ему показалось? Что если улыбка Изабеллы ничего не значила? Она ведь могла попросту ничего не заметить. И тогда отравленный бокал только один. И этот бокал он, Ратмир, только что своими руками отдал любимой женщине.
Прав ли он был?
– Что ж, – градоправитель Линден хлопнул ладонями друг о друга. – Давайте же выпьем за талантливого юного мага и его будущую успешную работу!
Ратмиру хотелось закричать. Остановить Изабеллу. Выбить бокал из ее рук. Сделать что угодно, чтобы прекратить все это.
Изабелла нежно улыбалась и смотрела в его глаза, поднося бокал к губам. И, будто зачарованный, он сделал то же самое.
Три человека, три бокала. И яд может быть в одном или в двух из них.
Если яд в двух бокалах – значит, Ратмира предала та, кого он любил настолько, что решился ради нее на убийство. Та, кому так верил, что для нее пошел против своего слова и совести. Значит, не было никогда никакой любви, значит, она всегда лишь использовала его и его дар, собираясь хладнокровно избавиться, когда он перестанет быть нужен.
Если же яд лишь в одном бокале – значит, она была верна ему. Значит, не предавала. Значит, и впрямь была лишь жертвой, которой просто не к кому больше было пойти. И значит, он, Ратмир, из малодушия и трусости убил ту, что так любила и беззаветно ему верила. Убил, сохранив жизнь ее мучителю.
И он не знал, какой исход страшит его больше. Быть предателем – или преданным?
А убийцей он был уже в любом случае. И не было ему надежды ни на прощение, ни на искупление. Потому что не перед кем виниться и молить. Потому что простить можно друга, любимую и даже врага. Но простить самого себя – невозможно.
Спустя неделю до академгородка дошли слухи о нелепой смерти блистательной Изабеллы Линден, которую укусила пчела. Первая красавица Города-у-Моря упала в обморок и больше не приходила в себя. Остановка сердца.
Тогда Ратмир впервые в жизни всерьез напился. Он пил еще три дня и думал уже о том, чтоб просто прекратить все, приняв пробирку собственного яда. Наверное, это было бы справедливо. Только слишком медленно.
А еще через три дня стало известно, что несчастный вдовец Линден на похоронах обожаемой супруги перебрал лишку и умер, задохнувшись во сне. Люди говорили, от горя. Хотя в свидетельстве о смерти значился некрасивый и стыдный диагноз – «захлебнулся рвотными массами».
Конечно, следов яда в крови обоих никто не нашел.
Тогда Ратмир перестал пить. Было противно. Он отправился в лабораторию и тщательно уничтожил все следы своих экспериментов и записи об исследованиях, как и остатки экспериментального яда. Никто и никогда не должен был узнать о его существовании, о самой возможности создать эту дрянь.
А затем, никому не сказав ни слова, лучший выпускник за последнее десятилетие собрал свои вещи и ушел из академии навсегда. До получения диплома ему оставалось меньше месяца, но это было уже совершенно неважно. Свою клятву он нарушил заранее и просто не имел на нее права. Как не имел больше права заниматься наукой – потому что свою науку он тоже предал, сделав орудием убийства.
Так считал он сам, и это было единственное мнение, которое имело значение.
*
Алевтина сидела, не шевелясь и не находясь, что сказать. Так вот как… вот почему