И возможно, как раз в эти минуты писалось донесение германской разведки, найденное впоследствии среди трофейных документов:
«…На береговом посту 117 исчез ночью рядовой Герман Брехт. Майор Эберс считает, что Брехт похищен русской подводной лодкой, перископ которой обстреляли на рассвете наши батареи у входа в У-фиорд. Возможно, лодка высадила группу русских разведчиков, ушедших в сторону района особого назначения. В этом направлении майор обнаружил спичку советской продукции, оброненную русским разведчиком за линией проволочных заграждений…»
Глава шестая
ВЫСОТА «ЧАЙКИН КЛЮВ»
— Так до него рукой подать, до этого Чайкина Клюва! — сказал с облегчением Фролов, тоже взглянувший за перевал.
— А не так далеко, — безмятежно согласился Агеев. — Если всю ночь прошагаем на полную скорость, на заре, пожалуй, дойдем. Сопки, они всегда так: к ним идешь, а они отодвигаются, будто дразнят.
Фролов пригорюнился.
Отточенным, как бритва, кинжалом с цветной наборной ручкой Агеев пропорол тонкую жесть консервной банки.
Кульбин вынул галеты, разложил жирное мясо, пахнущее лавровым листом. Роздал каждому по куску шоколада.
Агеев сбросил ватник. Обнажились костлявые мускулистые плечи, охваченные узкими полосами заштопанной во многих местах тельняшки.
— Морская душа-то на вас поношена крепко, — пошутил Фролов. Пошутил не очень уверенно: еще чувствовал себя виноватым из-за ненайденной спички.
Разведчик не ответил. Кончив есть, вынул из кармана нарядную маленькую трубку с мундштуком, покрытым множеством однообразных зазубрин, не закуривая, сжал обветренными, жесткими губами.
Остальные закурили. Фролов радушно протянул Агееву свой кожаный, туго набитый кисет:
— Угощайтесь, товарищ старшина. Табачок мировой, до печенок пробирает.
— Не нужно, — отрывисто сказал Агеев.
— Закуривайте, у меня много. Чего зря воздух сосать.
Ему хотелось ближе сойтись с разведчиком. Но прямо-таки отшатнулся, увидев блеск ярости в белесых зрачках Агеева под смуглым нахмуренным лбом.
— Не приставайте, товарищ краснофлотец! — сказал будто ударил разведчик. — Не нужен мне ваш табак. Вы лучше следите, чтобы снова мусор не разбрасывать!
Резко встал, отошел, сося незажженную трубку.
— За что это он так на меня, Вася? — Фролов беспомощно взглянул на Кульбина.
— Не знаю… Может, чем обидел ты его раньше. — Кульбин тоже был удивлен.
— Да ничем не обидел. Только табачку предложил, уже второй раз. Просто придира и грубиян!
— Одним словом, боцман! — улыбнулся Кульбин. — Это он на тебя, видно, за ту спичку до сих пор сердится. Боцмана, они все такие. Для них главное — аккуратность.
— Да он разве боцман?
— Боцман. И на «Тумане» боцманом служил, и до этого еще, в дальних плаваниях, на кораблях гражданского флота.
— Так чего ж он на сушу пошел тогда?
— А это уж ты его самого спроси…
Кульбин замолчал. Агеев вернулся, накинул свой протертый на локтях ватник.
— Товарищ командир, придется нам до темноты здесь отдыхать. Только ночь падет — дальше пойдем. Может, соснем пока?
— Отдыхайте, старшина, — сказал Медведев. — Я первым вахту отстою. Потом разбужу вас…
Поверх ватника Агеев завернулся в плащ-палатку, прилег под тенью скалы.
Они отдыхали весь день, а ночью шли тундрой по лишайникам и мхам. Дул резкий ветер, чавкали болотные кочки, снова ныли плечи под тяжестью оружия и грузов. Пошел мелкий, косой дождь. Все кругом заволокло чернильной темнотой. Четверо шли, скорее угадывая, чем видя друг друга.
— Это для нас самая погода, — услышал Кульбин голос Агеева. — Чем гаже, тем глаже!
Разведчик взглянул на ручной компас — мелькнуло в темноте и скрылось голубое фосфорное пламя румбов.
А мы так, вслепую, на немца не напоремся? — негромко сказал Кульбин в темноту.
Нет, здесь не напоремся, — откликнулся Агеев. — Я сам, как первый раз по вражьим тылам пошел, удивлялся, что за чудеса! Думал, фронт — это сплошная линия, дзоты да проволока. Ползком крался, из-за каждого камня выстрела ждал. А потом вижу, где нужно ползком, а где и нормально пройти можно. Враги берег заняли, окрестности просматривают с командных высот, а тундра — она пустая…
Снова светлело небо, становилось травянисто-зеленым на осте, а казалось, пути не будет конца. Было видно: из всех четверых один Агеев идет своим обычным, легким, скользящим шагом. Совсем сгорбился под грузом рации Кульбин, то и дело оступался среди остроконечных скользких камней. Медведев подошел, опять взялся за чемодан с аккумуляторами.
— Товарищ командир, не нужно… — Радист не отдавал чемодан.
— Не спорьте, Кульбин! — резко сказал Медведев. В этой излишней вспыльчивости тоже угадывалась большая усталость. — Что, если упадете? Вы сейчас не сами за себя — за рацию отвечаете. Ясно?
Ясно, товарищ старший лейтенант. — Кульбин, молчаливый всегда, теперь окончательно потерял вкус к разговору.
Старики сказывают, товарищ командир, — обернулся к Медведеву Агеев, — не было раньше в этих местах земли, бушевало здесь студеное Мурманское море. И ходили по тому морю разбойничьи чужеземные корабли, грабили мирных рыбаков, их барказы на дно пускали. И тяжко стало морскому дну, заволновалось оно, поднялось к небу застывшими волнами, а все разбойничьи корабли, что в море были, так в горах и остались. Еще сейчас, говорят, в сопках всякий такелаж можно найти.
Как бы теперь эти горы от обиды назад не провалились, поскольку в них война началась, — подхватил Фролов, — а по мне хоть бы и провалились: совсем здесь ноги оттопал.
Он шутил больше по привычке — обычной веселости не было в голосе. Он тоже почти падал под тяжестью багажа.
Тундра кончилась, начался резкий подъем. Гладкие крутые граниты исполинской лестницей вели к светлеющему небу. Они громоздились слева и справа, образуя глубокое ущелье, по дну которого моряки шли выше и выше.
Легкие как лебяжий пух плыли вверху желтоваторозовые облака.
— Вот мы почти и дома! — сказал наконец Агеев. Вдали поднимался рокочущий гул. Морской прибой?
Он не мог быть слышен здесь, далеко от берега, на такой высоте…
Гул становился сильнее.
Вскарабкавшись на высокий гранитный барьер, Агеев остановился, поджидая остальных.
Быстрая горная речка, пересекая им путь, клубилась, взлетала каскадами пенных стремительных всплесков. Она мчалась под уклон, кувыркалась среди обточенных черных камней и шагах в десяти влево срывалась вниз белым ревущим водопадом.
Водопад фыркал, и гремел, и летел отвесным потоком на далекие мокрые скалы.
А прямо перед четырьмя моряками, по другую сторону речки, поднималась отвесная гранитная стена, поросшая от самого подножия ползучей березкой и кустиками черники.