— Шибко не наедайся.
Из второго окошка выглянула старушка в платочке — на тарелке искусственное сало, горчица, зелень: петрушка, лук, кинза, чёрный хлеб, нарезанный большими ломтями, помидорки, огурчики. И кружка чёрного кофе. То, что нужно. Алиса, не торопясь, стала есть, а старушка смотрела на неё и приговаривала:
— Потчуй, потчуй.
Мясник Слава, глядя на свои просторы млел и сыто улыбался. Избушка всё шла и шла, и шла, пока они не оказались у парковки. Рядом такой же, как и остальные ржавый корпус гигафабрики. Он проследил, когда Алиса доест и начал, отсвечивая бритой головой, говорить:
— Мишкина фабрика. Мой корешок дорогой. На парковке шаром покати. Отчего? Нелюдь завёлся на фабрике. Мясо зреет, а у нас издержки. Я людям помогать привык и тебе помогу. Ты ток достань зверя оттуда. Тварь опасная, мясо не жрёт, только людей убивает. А у нас откуда умельцам взяться? Он их всех положил уже. Понимаешь? Мы к департаментам не обращаемся. Сами живём. Без Кремля, без царя, без бати, без Минатека. Тёть Маш, ты нож-то давай мясницкий мой.
— О чё, прям твой нести? — тёть Маша недовольная.
— Ну а какой ещё?
В избушке поднялась возня. Слава махнул рукой и Алисе прилетели голографии. АИ развернула парочку: разодранные тела, огромное количество крови. Всё очень показательно. Голографиям от пяти до трёх дней. Все понимают, что скоро тварь уйдёт на новую гигафабрику. Страх. Ненависть. Бессилие. И отвага. Сопротивление внешним обстоятельствам. Алиса поняла, что чувствуют люди за стеной, когда на них охотятся.
Избушка пересекла парковку и остановилась у тамбура гигафабрики.
— Давай свой нож, — буркнула Алиса.
Бабушка высунула из окошка нож в ножнах.
Сытость разливалась по Алисе. Она понимала, что на запах искусственного мяса в кишечнике зверь среагирует. Если он таких уже пожрал, её он учует мгновенно. И Слава это знал, поэтому подсунул ей искусственное мясо намерено. Но дроны не поймали зверя в кадр. Потому что это человек. На фабрике охотится психопат. Нож в кожаных ножнах из окна она приняла не глядя. Ну большой, как её предплечье. Этого будет достаточно.
Избушка слегка присела, Алиса спрыгнула. Перед дверью на фабрику её окликнул Слава:
— Надень робу. А будешь выходить, помойся! Внутри вонь, на дворе пироги.
За дверью открылись белокафельная проходная, вертушки, пустые наблюдательные. Далее антисептики и большие раздевалки с душевыми. Алиса прошла сквозь помещения, разделась, открыла шкафчик с формой — о нет, так не пойдёт. Форма оказалась одноразовой и белой. Она будет шелестеть, а сама Алиса станет пятном для зверя. Оставшись в одном нижнем белье, босиком, Алиса проскользнула в цех.
Запах сразу снёс её органы чувств. Невероятно вонючий и настолько противный, что аж разъедает глаза, будто кусок испражнений засунули через нос сразу в мозг. Алису согнуло пополам, она едва не проблевалась. Если бы не поела, то спазмы выгнали всю желчь это точно, но она быстро взяла себя в руки. Хорошо бы найти его побыстрее.
Под низким потолком в метров пять без окон, без дверей с плохим люминесцентным освещением расположился цех, размером с футбольное поле. И если здесь занимаются спортом, то это вполне мазохистский спорт — насколько видно, из жестяного прогнившего от уборки с щёлочью решётчатого пола торчат шесты. Между каждым метра два не больше. И на этих шестах растут ужасные живые куски мяса — обнажённые красные окровавленные куски, с жилами, с мышцами, растут как гигантский кебаб на вертелах. К ним подведены трубки с питательным раствором. При росте мясо выделяет из себя газы, отсюда такая вонь, в остальном — ноль отходов. Температуру держат градусах на десяти цельсия, так что Алиса сразу почувствовала, скоро она замёрзнет в этой зловонной искусственной и дикой для нормальной жизни пустоте. Пустоте, которая пульсирует и шевелится, но мало похожа на жизнь.
Сколько же тут мясников работает? Ухаживает за техникой, за мясом, срезает куски, сколько крови стекает при этом? Сколько за день мяса увозят в обвалочный цех? Что-то конвейерных лент тут не наблюдаются. Значит, возят на тележках. А потом Алиса видит, что каждый шест подписан сверху краской. Пупс, Кринжа, Дохлый…они дали мясу имя…жесть. Алиса проходит мимо Дохляка. Кусок жилистый красный, будто это мясо много бегало, как бедро бегуна висит. Тощий кусок. Мышцы сжимаются в конвульсиях. Рядом висит и жирдяй, кусок покрыт жёлтым жиром, в нём килограмм двести, его приходится обходить. Как охотник Алиса испытывает внутренний ужас, от которого нужно кричать, но она лишь сжимает его во всё более прочный кристалл молчания, сияющий ледяным светом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Дура, видишь что-нибудь?
— Смотрю с теплового спутника. Мясо заслоняет полностью.
— Ни спутникового, ни теплового обзора, ни даже запаха. Света ноль. Помещение полутёмное. Идеальное место.
— Ты здесь один на один, замухрышка, удачи.
Можно сколько угодно просить себя не думать, но эта мысль остаётся ведущей. И она не про запах. Вдруг это Маша — её сестра совершенно спятила, решив жить в этой вони? Долбанная психопатка никогда ни перед чем не останавливалась. Но это — не в её вкусе. Маша убивала людей. Ты теперь тоже убивала, Алиса. Но Маша делала это на пути к своей цели. О чём она думала и что хотела? Больше власти. Всегда. Да и Луна тут не вписывается.
Алиса вышла к торцу цеха и пошла вперёд. Мясо на вертелах свисало шмотками, хлюпало и шевелилось, источая невероятную вонь. Через десять минут её перестало подташнивать. Началась литературная аллея: Чехов, Пушкин, Гоголь. За ними нашёлся Стейнбек. Запах, будто липкая мразь. Шершавый язык облизал её. Запах как слюна изо рта, половина зубов в котором сгнили от сахара. На коже, в волосах, кислый, аммиачный. Это вонь в прямом смысле слова стоит. Она осязаема, она постоянно трогает.
Алиса продолжает пробираться вдоль стены, стараясь не прикасаться к особенно разросшимся кускам. Она сразу замечает его. Её ледяной свет обрисовал его контур. Он сидел на корточках — это не его гнездо нет, он спустился к трупу и завис над ним. Слетел с катушек. Штаны чёрные от запёкшейся крови, какая-то кофта, куртка. Дыши, Алиса. Ты сможешь подкрасться к нему. Это просто зверь. Психопат. Отбракованный из Учреждения, опасный, но не талантливый.
Она пригнулась и ускорилась. Пока он её не видел она бесшумно, на носках, подлетела на расстояние удара. Большой. Это мужчина. Он больше её в два раза. Вот он его вдох, он не почувствует движение воздуха. Она занесла нож, но зверь резко рванул вбок, опуская нож Алиса рубанула его по предплечью, разрезала до кости. Его безобразное лицо бесшумно заревело. Зверь сбил её с ног, упал на неё всем телом, схватил её руки, она сгруппировалась, но он прижал её, впечатал в ледяную решётку пола и слегка протащил, раздирая спину о ржавь. Перед тем как выдрать ей шею зубами, он заглянул в её глаза, посмотрел на лицо, чтобы запомнить. И тогда Алиса узнала его.
— Я видела. Я видела тебя! — заорала она, — Ты мальчик из Учреждения! Помнишь охоту? Дурацкие болоньевые куртки, плащи. Помнишь? Помнишь? Тебе было шесть или семь. Нас забрали. Алло, ты слышишь? Ты не мог завязать шнурки, потому что на ботинках у тебя были липучки! Ты помнишь? Я такая же, как ты.
— Я помню тебя, — он ослабил на секунду хватку, — да, я помню тебя, — он наморщил лоб и беспристрастно добавил: — Меня же отбраковали в тот же день. Ты не знаешь? — этот зверь говорит человеческим голосом. Обычным. Он мимикрирует.
— Слабый нюх? — догадывается Алиса, мимикрируя под него.
— Точно, — кивает он и совсем очеловечивается. Будто вспоминает кто он. Его простые глаза моргают — её голубое безжалостное сияние ослепляет его. Он уже не понимает, почему держит Алису, ведь она этого не хочет. Он отпускает руки. И тогда она втыкает нож в его беззащитную шею и одним движением наполовину рубит её, чувствуя точной рукой, как кончик задевает кость позвоночника.
Он остаётся на ней пока его жизнь, очень быстро выходит. Буквально толчками, через разрубленную шею обдаёт ей лицо и грудь. Заливает горячим будто бы всю её. Долбанный психопат, откуда в тебе столько крови. Наконец, тело становится мягким и придавливает её всем весом. Лес. В этом лесу поют птицы. Он прохладный. Утренний туман поднимается от травы. Я знаю, как называется каждая травинка. Кровь больше скользкая, чем липкая, но это скоро изменится. Алиса извивается и выбирается из-под тяжёлого тела. Оно остаётся лежать, как мешок. Мальчик для которого нет запахов. Которого отправили срезать живое мясо на фабрику, вонь от которого въедается в кожу. От которого воняет также. И на его ногах ботинки на липучках.