Читать интересную книгу Утро богов - Герберт Уэллс

— Ты рассуждаешь типично по-мужски, — заявила Арина, отбирая у меня сигарету и прикуривая от нее. — Что же я, должна со всеми, кто мне хоть немножко понравится, в первый же день ложиться в койку? Проверила — не подходит — следующий!..

— Мысль интересная, — сказал я. — Чур, я в очереди.

— Если будет очередь, так не будет тебя! — пожалуй, серьезнее, чем следовало бы, сказала она, и мы разлили по бокалам остатки шампанского.

Та, первая наша тесная встреча произошла на квартире моего приятеля — художника; сам я живу в гостинке еще с одним офицером и водить к себе практически не могу… Отдохнув и вместе выкупавшись в ванне (Арина видела такую сцену во французском фильме и захотела ее воспроизвести), мы сошлись на том, что сидеть в комнате и смотреть телевизор — скучно. Милая моя вспомнила, что видела афиши возле Дома моряков — грандиозное видео-диско-шоу, аукцион, буфет и всякое такое.

— Так там же небось одни малолетки, — сказал я неуверенно. — Митинг в обезьяннике и мордобой на выходе.

— А мы, что ли, очень старые? Я и всего-то дважды замужем была… В крайнем случае, кто-нибудь ко мне пристанет, и ты набьешь ему лицо. Сам, без торпед и ракетной установки. Слабо?

Ей не пришлось долго меня уговаривать, и мы отправились на видео-диско-шоу.

Дом моряка, нормальный Дворец культуры, со всеми положенными многопудовыми рельефами на стенах, изображающими повседневный подвиг одинаковых, как яйца, матросов, с мозаичными дорогого дерева, вдрызг исцарапанными полами, бархатными креслами-пылеуловителями и единственным крошечным буфетом, — Дом моряка был переполнен до краев, и полнота эта казалась зловещей, точно шабаш. Стада подростков и «надцатилетних», в основном знакомых между собой, праздно бродили с этажа на этаж: никто явно не курил, но синие волокна дыма плавали повсюду, никто не пил, однако то и дело толпу раздвигала какая-нибудь нетвердо шагающая юная личность с бессмысленным взором и запахом перегара. Я заметил, что мало-мальски привлекательные девочки являлись только в окружении «своих» парней, причем вели себя подчас наглее и матерились громче, чем их спутники. Лишь дурнушки и перестарки скромно ходили «шерочка с машерочкой» в своих переливчатых импортных платьях, в узорных колготках и рейтузах, несмотря на жару, и ждали, кто бы к ним приклеился.

Выстояв изрядную очередь, напились мы скверного жидкого кофе, который краснолицая буфетчица буквально швырнула нам, расплескав, — а затем поднялись на второй этаж, где имела состояться концертная программа.

Зал опять-таки был как зал: громаден, ибо всегда нам, при нашей нищенской и саморазорительной «экономии», казалось проще выстроить один клуб на тысячу мест, вечно пустующий, чем двадцать уютных и разноликих клубов по пятьдесят мест в каждом, — зал с мелкой и плохо освещенной сценой при помпезном занавесе, с хрипатыми динамиками, поминутно вырубавшимися микрофонами, в которые исполнители щелкали пальцами и томно шептали «раз, два…»; с неуклюжей пародией на светомузыку и громкой возней за кулисами, где постоянно что-то падало. Подростки шлялись взад-вперед по рядам, наступая нам на ноги, а после выключения света закурили все разом.

Увы, концерт оказался достойным зала. Конферансье, похожий на разбитного мелкого кооператора, громогласно представился: «Лауреат всесоюзных конкурсов Виталий Козий… Не слышу аплодисментов!» Аплодисменты он выжимал из зала внаглую, не применяя даже бородатых эстрадных шуток, а просто канюча: «Ну, как вам понравилась эта песня? Не слышу! А ну-ка, похлопали дружнее! А почему эта половина зала так плохо аплодирует? А ну, посоревнуемся!..» Гвоздем программы, очевидно, считался ансамбль затрапезно одетых и не слишком мастеровитых молодцев, кои горланили, рвя струны, песни из популярного телерепертуара, почему-то в основном посвященные флоре: «Белые розы», «Розовые розы», «Лилии» и т. п. Пели много и оглушительно, заслоняемые скачущими перед сценой, впавшими в раж зрителями, когда же вразвалочку уходили отдохнуть, помост ненадолго занимали скверно подготовленные мимы — сотая бледная перепечатка Марселя Марсо. Никому не известный графоман, представленный как «писатель-сатирик», читал монолог, не менее злобный, чем у нынешних корифеев, но куда более косноязычный и пошлый. Прыгали недокормленные девочки в сапогах и купальниках, знаменуя эротическое раскрепощение. «Вторая слева хорошенькая», — сказала Арина, сочувствующая всему жалкому и убогому. Я хотел было уйти после халтурного шаржа на брейк-данс — кривлявшийся в нем с молоденькой партнершей мужик, бывший хирург, бабник самого грязного толка, был мне слегка знаком. Но конферансье наконец объявил аукцион, и Арина решила потерпеть.

Надо отдать справедливость ее вкусу: как только выяснилось, что предметом продажи являются полосатые «семейные» трусы и что надевший их напоказ жирный музыкант собирается при всех оголиться, дабы вручить трусы аукционисту, — Ариша рывком встала и, натянутая, словно тетива, пошла вдоль ряда, отдавливая ноги малолеткам и не слушая их ругани. С большим облегчением я тронулся следом.

Выяснилось, далеко не все пришедшие наслаждались концертом. В фойе первого этажа работали два «видика»: один показывал очередную тошнотворную историю о разложившихся мертвецах, бегающих за визгливыми блондинками, другой крутил столь же тривиальную «клубничку», посвященную квартирным похождениям молодого смазливого не то электрика, не то сантехника. Публика гыкала и отпускала сальные реплики. В одном углу, конечно же, назревал конфликт: кто-то кого-то «обидел», и вот уже девочки держали за руки пятнадцатилетнего двухметрового бугая с кровью на щеке и безумными глазами, хрипевшего: «Всех порежу, козлы!»

Мы вышли на воздух, и сразу стало легче. Огни фар весело мчались вокруг темной площади, влажной после недавнего дождя; далеко из-под склонов, покрытых садами, через ступени крыш доносилось свежее дыхание моря. Этажи огромной гостиницы напротив сверкали окнами, на балконах слышались говор и женский смех.

— Зайдем в бар? — предложила Арина, безошибочно ловя мое состояние. Мне действительно нестерпимо хотелось выпить, и мы повернули к гостинице.

Для швейцара, бывшего моряка, моя офицерская форма служила пропуском; растолкав все тех же малолеток, тщетно рвавшихся к спиртному, он взял под козырек, и мы с Ариной прошли в храм наслаждения.

Рысьими глазами окинув бар, милая моя сразу обрела за угловым столиком юного приятеля, физика-теоретика Бориса Алцыбеева. Арина о нем не раз вспоминала, и с такими похвалами его талантам, что я чуть ли не ревновал. Право, когда мужчина влюблен, ему хочется, чтобы возлюбленная замечала только его достоинства — эгоистично, глупо, но факт. Борис тоже был не местный и также работал в экспедиции, но, разумеется, не археологической. Вместе с коллегами — москвичами, ленинградцами — он исследовал некую физическую аномалию, недавно возникшую у наших берегов. Подробности я не знал, но похоже было, что само пространство повело себя необычным образом, и элементарные частицы вместо того, чтобы проделывать свои от Бога предписанные пути, обрывали бег и проваливались в никуда, а затем ниоткуда выныривали…

Борис тоже издали заметил Арину — она у меня эффектная, хорошего роста, с выгоревшей добела непокорной гривой при медном загаре… Физик привстал, махая рукой, — был он уже изрядно хмелен. Коренастый, с изрядно седеющей бородой и сухим скуластым лицом, Алцыбеев совсем бы напоминал бы своих воинственных татарских предков, если бы не смешные круглые очки.

Нас познакомили. С Борисом сидел его товарищ Филипп, лысеющий и худосочный, кажется, инженер, ответственный за приборы — почти что без речей, ворочать языком ему уже было трудно. Алцыбеев, не тратя времени, выдернул чуть ли не из-под кого-то стулья для меня с Ариной, затем распихал очередь у стойки и «в добавление к заказу» взял еще бутылку коньяка. Мне понравилась его ордынская решительность, а после вторых ста граммов стал симпатичен даже упившийся до святости Филипп.

— Что делается с нашим пространством, Бор? — спросила Ариша, закурив и подперев щеку кулачком. Расширенными неподвижными зрачками глядела она на ритмично мерцавшую электросвечу — такие стояли на каждом столике, имитируя старинный уют. — Может быть, это конец? Совсем конец?

— Конец, — неожиданно четко сказал Филипп. Борис отмахнулся от него и ответил:

— Черт его знает, ребята… Вроде бы с антропогенной деятельностью это не связано. Не может быть связано. Мы еще не такие сильные…

— Борис, ты не прав! — сказал Филипп, лукаво улыбаясь и грозя пальцем, но, получив от друга предложение заткнуться, сразу сник и принялся развозить по столу коньячную лужу.

— Мы-то, наверное, и не такие, но… Может быть, зло, которое мы творим, вызывает ответ? И начинает сбываться кара? — настойчиво спрашивала Арина.