Итоги первой части
1. Нашим детям нужна безусловная любовь. Не «сегодня я люблю тебя за пятерку» и не «уходи, ты разбил стекло, я тебя не люблю». Любовь не предмет торга.
2. Ребёнок всегда должен быть уверен в любви и поддержке семьи. Его поступок может быть плохим, ребёнок — всегда любимым.
3. Воспитание — процесс обоюдный. Мы воспитываем детей, они воспитывают нас. Правда, делают они это своим, детским способом: ведут себя «плохо». То есть не так, как мы рассчитываем.
4. Растить детей легко, если не пытаться их «воспитывать».
5. Всему можно научиться — играя.
6. Запретов должно быть мало, но они должны быть стопроцентными. Например, никогда не ходи на красный свет (и сами никогда не ходите).
7. Родителей подстерегают ловушки любви. Это:
* терпеть,
* запрещать,
* охранять от жизни,
* лгать,
* бояться.
Они не имеют ничего общего с любовью, какими бы благими намерениями они ни вызывались.
8. Мешать растить детей с радостью будет страх. Его надо заменить активными действиями и верой в своего ребёнка и в себя.
Не надо «тратить на ребёнка лучшие годы жизни». Не надо его выращивать. Просто помогите ему расти.
Часть вторая
Волшебники и зомби, или Что мешает родителям быть счастливыми родителями, а детям —
счастливыми детьми
Ребёнок, который только пришёл в этот мир, ещё ничего не знает о нём.
И первая связующая нить, которая протянется между ним и миром, — это наша родительская любовь. Мы — их земное начало начал, мы проводники, мы первые их учителя и защитники, а может быть, даже немного волшебники.
Глава первая
Новый взгляд на старые обстоятельства
Наши дети легко превращают нас в добрых волшебников. Потому что искренне верят: родители могут всё. И мы стараемся соответствовать этому высокому статусу, и иногда у нас даже получается. Это мы, как волшебники, приносим им первые земные дары, окружаем заботой и вниманием, согреваем, и кормим, и рассказываем добрые сказки. Мы любим открыто и искренне, а малыши принимают эту волшебную любовь и, окутанные ею, потихоньку, постепенно, со временем должны научиться отдавать её так же щедро и бескорыстно, как и получали. Так должно быть.
Но вот незадача: чем старше становится ребёнок, тем меньше и меньше в нас волшебства. Это время всё так меняет? Увы, да. Однажды мы вспоминаем, что родному человечку предстоит жить в обществе, среди других людей, а это значит, что он твёрдо должен усвоить правила и законы этого человеческого мира.
И как только мы проникаемся этой весомой мыслью, мы начинаем не просто растить, мы начинаем воспитывать своё беспокойное чудо. Вот тут-то и подстерегает нас то самое заблуждение, из-за которого делается масса ошибок и появляется столько трудностей. Мы так увлекаемся и так вкладываемся в «воспитательный процесс», отдаём ребёнку так много эмоций, энергии и времени, так много, что на нормальное воспитание — в любви и радости — сил уже почти не остаётся.
И тогда неизбежно мы подменяем любовь без условий на иную, обусловленную любовь. Мы предлагаем детям любовь на наших, а не на их условиях. Мы начинаем требовать и добиваться от любимого чада того, что нужно в первую очередь не ему, а нам.
Что руководит нашими действиями?
Спросите любую стайку малышей, чья мама самая лучшая. И они хором воскликнут: «Моя!» Спросите группу подростков, чья мама самая лучшая — и они… промолчат. И не только потому, что в этом возрасте открытость чувств не приветствуется. Многие дети на самом деле сомневаются: а лучшая ли? Но почему? Может быть, потому, что мамы и папы, делая всё возможное (а часто и невозможное) для счастья собственного ребёнка, забывают уточнить сущую «ерунду»: а что ему самому-то для счастья надо? Не отсюда ли разочарование?!
Что побуждает нас давать ребёнку советы, что побуждает нас принимать определённое решение и поступать так или иначе, чтопобуждает нас делать это: забота о ребёнке или забота… о себе? «Конечно же, забота о ребёнке», — скажет любой нормальный родитель. Скажет и, по большому счёту, ошибётся. «Командовать парадом буду я!» — когда-то заявил тот самый Остап Бендер. И вовсю командовал — себе на пользу (а что из этого получалось — сами знаете). Мамы и папы частенько делают то же самое, только, в отличие от великого авантюриста, вслух о том не говорят.
О ком мы заботимся на самом деле? О себе или о ребёнке?
Перед родителями стоит двойственная задача. С одной стороны, они должны защищать и оберегать ребёнка, давая ему пространство для личностного, индивидуального развития с другой стороны — приспосабливать, адаптировать эту индивидуальность к тем общим требованиям, которые большой мир предъявляет каждому человеку. Поэтому родители волей-неволей на долгие годы становятся чем-то вроде буфера между ребёнком и обществом. Нравится это юному наследнику? Когда как.
Мы разрешаем, но мы же и запрещаем. Мы даём малышу свободу, но мы же и ограничиваем её. И чем старше становится ребёнок, тем больше амплитуда этих «можно-нельзя». А что поделаешь? Мы вынуждены ставить определённые условия (рамки, ограничения), так, как понимаем: «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».
Сохранить разумный баланс между личным и общественным может не каждый. Кто-то из родителей слишком увлекается функцией защитника, кто-то слишком сильно зависит от мнения других людей — и ориентируется на него. Но что интересно: и в том, и в другом случае мы искренне верим, что всё (всё!), что делаем, — делаем ради ребёнка, для его блага. Но, увы, это не совсем так, потому что многое-многое делаем мы не для ребёнка, а для себя! Просто не каждый родитель готов сознаться себе в этом.
Вот, например, вы строго соблюдаете режим дня и требуете, чтобы ребёнок ложился спать именно в 21:00 («Завтра рано вставать», «Режим полезен для здоровья», — говорите вы ему). Но на самом деле, положа руку на сердце, скажите, а не укладываете ли вы ребёнка спать пораньше, потому что жаждете свободы или устали и вам хочется посидеть в тишине, или спокойно побеседовать с мужем, или просто — помечтать.
(Кстати, если вы честно признаетесь себе: «да, это так», то не будете нервничать и давить на ребёнка, когда он немножко выбивается из режимных рамок.) Что вынуждает нас поступать так или иначе: забота о ребёнке или забота о себе — вопрос вовсе не праздный, потому что слишком часто от ответа на него зависит ваше душевное равновесие и дальнейшие отношения с наследником.
Как-то в гостях я обратила внимание на малышку, сидевшую как раз напротив меня.
Я любовалась её хорошенькой нахмуренной моськой и искренне сочувствовала девчушке — та старательно, но безуспешно пыталась ускользнуть из-за стола! Мама и бабушка с ходу хором выставили ей условие: «Поешь как следует — потом пойдёшь играть». И, словно соревнуясь между собой в качестве обслуживания ненаглядной дочки-внучки, изо всех сил потчевали её разными блюдами. Девчушка вздыхала и жевала, жевала и вздыхала. На мой взгляд, малышка давно уже «переела» дозу взрослого человека, а они все подсыпали ей в тарелку и пичкали, пичкали, попутно жалуясь то ли мне, то ли друг другу, как она «плохо кушает» и «какая же она худенькая». В конце концов, умаявшись от перегрузок, девчушка подошла к проблеме кормления (перекорма?) творчески: опрокинула тарелку на пол и громко заревела. «Какая умница, — подумала я, — сообразила, что рыдающее и страдающее дитя долго ругать не будут».
А теперь вопрос на засыпку.
Чей голод усиленно удовлетворяли мама и бабушка? Уж верно, не детский. Кормя и перекармливая ребёнка, они пичкали свою собственную «голодную» мечту о том, что малыш обязан (ну просто обязательно должен!) быть пухленьким да кругленьким, как ангелочек на рождественской открытке. Вот и выходит: мама и бабушка, искренне считая, что заботятся о ребёнке, на самом деле вовсю заботились о себе.
А что будет дальше? Вопрос «сколько надо кушать» скорее всего станет для подрастающего ребёнка проблемным. В ответ на принуждение у неё может выработаться такое стойкое отвращение к еде, что она действительно потеряет аппетит и превратится в эфирное создание. Но это ещё полбеды. Вполне вероятно, что с подачи любящих родственников в её голове отложится такая мысль: «Меня хвалят, когда я ем… значит, когда я ем — я хорошая». И где-то с подросткового возраста или чуть постарше, уже став достаточно самостоятельной, чтобы самой решать, что есть и когда есть, она начнёт «заедать» свои проблемы и плохое настроение. И начнёт стремительно полнеть. Почему так получится? Потому что мысль «когда я ем, я хорошая» внушали и внушили ей с раннего детства. (А ведь хорошим — хотя бы перед самой собой — хочется быть каждому… Чуть что не так — поешь как следует — и снова будет всё хорошо…) На уровне сознания она вряд ли будет это понимать. А вот подсознательно при любых неприятностях рука сама потянется к холодильнику. Интересно, будут ли тогда её мама и бабушка также бурно радоваться каждому съеденному ребёнком кусочку?