Читать интересную книгу Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг. - Николай Пржевальский

На таких утёсах, в особенности обращенных к югу, встречаются самые разнообразные и интересные формы травянистых растений: гвоздика (Silene inflata) [S. latifolia - хлопушка], череда (Bidens parvinora), очиток (Sedum selskianum) колокольчик (Campanula punctata), Selaginella rupestris [S. sibirica], Aspidium fragans [Dripterus fragrans] и др., а боковые, пологие их скаты одеты густыми зарослями различных кустарников, среди которых чаще других встречаются леспедеца, лещина, елейтерококкус, бузина, таволга, бересклет, калина; панакс, шиповник и сирень; виноград, максимовичия и диоскорея переплетают собой эти чащи и делают их почти непроходимыми.

Береговые леса, которые по мере удаления от реки становятся ещё гуще и величественнее, состоят из смеси различных лиственных пород: ясеня, клёна, ильма, акации, ореха, пробки, маакии, между которыми попадаются изредка яблоня, черешня и довольно обширные кущи дуба, осины и чёрной берёзы.

Среди этих лесов разбросано множество лужаек, покрытых самым разнообразным ковром цветов и отчасти напоминающих европейские луга. Из травянистых растений, свойственных таким местностям, можно назвать: лилию (Lilium avenaceum), живокость (Delphinium Maackianum), василистник (Thalictrum amurense), чемерицу (Vertrum nigrum), лактук (Lactuca amurrensis) [Lactuca sp.], бубенчики (Adenophora latifolia), ландыш (Convallaria majalis, С. multiflora [60]), Habenaria linearifolia, Melampyrum roseum, вьющееся Gloossocomia lanceolata и полукустарник Smilax excesa [S. Oldhami].

По лесным опушкам и в самих лесах растут: прикрыт (Aconitum lycoctonum, A. volubile), спаржа (Asparagus Sieboldi) [A. schoberiodes], пижма (Tanacetum vulgare), чистотел (Chelidonium majus), Oreorchis patens и папоротник (Polipodium vulgare) [61].

Но лишь только перейти к низменным равнинам, то опять являются непроходимые заросли тростеполевицы, многочисленные озёра с тростником и кочками, поросшими осокою; словом, все те страшные трущобы, которыми так богато нижнее течение Уссури и через которые в иных местах совершенно невозможно пробраться.

По мере приближения к устьям рек Имы и Мурени, из которых первая впадает с правой, а другая вёрст десять выше, с левой стороны Уссури, гористый характер берегов её среднего течения начинает мало-помалу изменяться. Окрестные горы уже не так высоки, чаще и дальше бродят в стороны, образуют более обширные и пологие скаты, в самую реку гораздо реже вдаются утёсы; словом, всё возвещает о приближении вновь обширных луговых и болотистых равнин, которые характеризуют собою верхнее течение Уссури. К области этого последнего можно отнести всё дальнейшее пространство до слияния рек Ула-хэ и Дабуи-хэ, из которых первая как уже было сказано выше, составляет главную ветвь. Обе вышеназванные реки, Има и Мурень, весьма мало исследованы.

Первая из них, имеющая чрезвычайно быстрое течение и ширину при устье около восьмидесяти сажен [160 м], вытекает из Сихотэ-Алиня, и хотя длина её в точности. неизвестна, но во всяком случае она гораздо менее длины Бикина.

Верстах в десяти от своего устья Има принимает слева реку Баку, которая больше, нежели она сама. Обе эти реки, по причине своего быстрого, извилистого течения и множества наносных карчей, совершенно негодны для плавания даже самых малых пароходов.

Другая река - Мурень - находится в китайских пределах и еще менее известна, нежели Има. Она вытекает из гор Кентей-Алинь, имеет около 300 вёрст длины и впадает в Уссури двумя главными устьями.

По длине этой реки китайская тропа ведёт от Уссури к двум ближайшим маньчжурским городам - Сан-Сину [Саньсин] и Нингуте.

Выше устья Има Уссури имеет уже не более ста пятидесяти сажен ширины и, чем далее вверх, тем более и более делается скромною рекою, так что при впадении Дауби-хэ суживается сажен на семьдесят.

Сообразно уменьшению ширины требуется и глубина реки, в особенности выше устья Сунгачи, где в малую воду во многих местах бывает не более 2 1/2 футов [75 см]. Такая незначительная глубина при быстром течении весьма затрудняет движение даже самых небольших пароходов, так что собственно хорошее плаванье по Уссури может производиться только от её устья до впадения реки Сунгачи, которая приносит воды озера Ханка.

Общий характер берегов верхней Уссури состоит в исключительном преобладании равнин, которые на правой стороне реки имеют луга, поросшие редким лесом; на левом же берегу состоит из болотистых низменностей, идущих непрерывно до самого озера Ханка.

Береговые горы, совершенно исчезающие на левой стороне, сначала чуть виднеются на горизонте правого берега и только впоследствии подходят всё ближе и ближе, так что при впадении Дауби-хэ отстоят от него не более четырёх или пяти вёрст.

Вместе с тем и сама долина правого берега изменяет свой луговой характер и делается весьма лесистою. Везде по ней встречается много мест, удобных для земледелия, но, к несчастью, такие места почти все бывают подвержены наводнениям.

Из притоков верхнего течения Уссури самый большой с правой стороны есть река Та-Суду-хэ, а слева в неё впадает Сунгача, о которой, равно как и обо всём ханкайском бассейне, будет подробно рассказано в следующей главе.

Во время следования в лодке, что происходило крайне медленно против быстрого течения, мы с товарищем обыкновенно шли берегом, собирали растения и стреляли попадавшихся птиц. То и другое сильно замедлило движение вперёд и невообразимо несносно было для гребцов-казаков, которые на подобного рода занятия смотрели как на глупость и ребячество. Одни, из них, более флегматические, постоянно презрительно относились к моим птицам и травам; другие же, думая, что собираемые растения какие-нибудь особенно ценные, но только они не знают в них толку, просили открыть им свой секрет. Станичные писари и старшины как люди более образованные зачастую лезли с вопросами, вроде таких: «Какие вы это, ваше благородие, климаты составляете?» А однажды старик-казак, видя, что я долго не сплю и сушу растения, с полным участием и вздохом сказал: «Ох, служба, служба царская, много она делает заботы и господам».

Про ботаника Максимовича [62], который был на Уссури в 1860 году, казаки помнят до сих пор и часто у меня спрашивали: «кто такой он был, полковник или нет?» В станице Буссе, на верхней Уссури, мне случилось остановиться на той же самой квартире, где жил Максимович, и когда я спросил про него хозяйку, то она отвечала: «жил-то он у нас, да бог его знает, был какой-то травник». - Что же он здесь делал?- спрашивал я хозяина. «Травы собирал и сушил, зверьков и птичек разных набирал, даже ловил мышей, козявок и червяков, - одно слово, гнус всякий», - отвечал он мне с видимым презрением к подобного рода занятиям.

Оставим всю эту пошлость и глупость, от которых нет спасения даже в далёких дебрях Сибири, и перейдём к прерванному рассказу.

Чуть свет обыкновенно вставал я и, наскоро напившись чаю, пускался в путь. В хорошие дни утро бывало тихое, безоблачное. Уссури гладка, как зеркало, и только кой-где всплеснувшаяся рыба взволнует на минуту поверхность воды. Природа давно уже проснулась, и беспокойные крачки (Sterna longipennis) [Cheidonias] снуют везде по реке, часто бросаясь на воду, чтобы схватить замеченную рыбу. Серые цапли (Ardea cinerea) важно расхаживают по берегу; мелкие кулички (Actitis hyppoleucus, Tringa minuta, Totanus glareola, T. ochropus) проворно бегают по песчаным откосам, а многочисленные стада уток перелетают с одной стороны реки на другую.

Голубые сороки (Pica cyana) и шрикуны (Pastor sturninus), каждые своим стадом, не умолкая кричат по островам, где начинает теперь поспевать любимая их ягода - черёмуха. Из ближайшего леса доносится голос китайской иволги (Oriolus chinensis), которая больше, красивее, да и свистит погромче нашей европейской.

То там, то здесь украдкой мелькнёт какой-нибудь хищник, а высоко в воздухе носится большой стриж (Acanthilis caudacuta), который то поднимается к облакам, так что его почти совсем не видно, то, мелькнув, как молния, опускается до поверхности реки, чтобы схватить мотылька. Действительно этот превосходный летун едва ли имет соперника в быстроте; даже хищный сокол и тот не может поймать его. Я видел во время осеннего пролёта этих стрижей, как целые стада их проносились возле сидящего на вершине сухого дерева сокола чеглока (Falco subbuteo), но он и не подумал на них броситься, зная, что не догнать ему этого чудовищного летуна.

Вплываем в узкую протоку [63], берега которой обросли, как стеною, густыми зелёными ивами, и перед нами являтся небольшая робкая цапля (Ardea virescens vart. scapularis) [Egretta alba] или голубой зимородок (Aleedo ipsida vart. bengalensis) [A. atthis], который сидит, как истукан, на сухом выдающемся над водою суку дерева и выжидает мелких рыбок, свою единственную пищу; но, встревоженный нашим появлением, поспешно улетает прочь.