Намерение подать прошение в городскую стражу, и до сего дня не слишком четкое и мало согревающее душу, полностью рассеялось вместе с утренним туманом. Странно, я ведь не увидел ничего нового: мздоимцев полно на любой службе. Так почему с отвращением коснулся серебряного шитья, снимая накидку? Потому, что всю ночь напролет словно смотрел в кривое зеркало.
Не длинноворсые ковры купеческих лавок, а грязная мостовая и дворы, на которых по щиколотку проваливаешься в дерьмо. Не угодливое понимание, а подчас искренний страх и безотчетное желание откупиться, только бы протянуть еще один лишний день среди отбросов. Не кошель, округливший лоснящиеся бока, а истончившиеся от бесконечных прикосновений медные монеты, пропитанные трудовым потом протягивающих их ладоней. Все то же самое, если заглянуть на изнанку, но… Кому она нужна? Меня вполне устраивает то, что я вижу с лицевой стороны. Уж лучше оставаться служкой в чистеньких коридорах Наблюдательного дома, чем хранить покой Сальных и прочих засаленных кварталов!
Впрочем, место служки еще нужно заработать, но тут придется постараться совсем немного. К примеру, пойти сейчас к Лаолли и повиниться со всем прилежанием, на какое только способен. И будет у меня бело-желтая курточка, на которой никогда не осядет уличная пыль, а еще будет гнусавый голосок, сообщающий…
– Сопроводителя Мори требует к себе эрте управитель!
Что еще за новость? Рапорт Гирма уже дошел до начальства, и меня выгонят взашей прямо сейчас? Непредвиденное развитие событий. Хотя с другой стороны, бумагу об увольнении мне вручили бы и так, а если вызывают пред светлые очи, значит, желают увидеть какое-нибудь представление. Предпочтительно покаянное.
В кабинете управителя Сопроводительного крыла я за все годы службы побывал, как и многие мои соученики, лишь один раз – на принесении присяги, поэтому входил в двери, предусмотрительно распахнутые служкой, со странной смесью волнения и тревоги. Причем смесь эта колыхалась одновременно между ребрами и по центру живота, что тоже не способствовало удерживанию невозмутимого вида. Но я старался. Видимо, старался чрезмерно, потому что Лаолли, поднявший на меня недовольный взгляд, скривился еще больше:
– И прекратите наконец строить из себя невинную овечку!
– Эрте?
– Что это такое, я вас спрашиваю?! – Он потряс в воздухе над столом листами бумаги, скрепленными печатным шнуром Цепи внутреннего надзора. – Как все это понимать?!
Принявший изысканно-скучающую позу рядом со столом управителя худощавый мужчина в черном камзоле с бронзовым медальоном на груди поморщился и коснулся правого уха, словно проверяя, осталось ли оно в целости и сохранности после того, как приняло в себя визг Лаолли.
– Думаю, эрте, нужно сначала поставить в известность, а потом уже спрашивать.
– В известность?! А то он ничего не знает! Может, это и вовсе всем нам приснилось?
Бронзовозвенник Малой цепи внутреннего надзора сделал глубокий вдох и продолжил как ни в чем не бывало, словно управитель перестал существовать на этом свете еще минуту назад:
– Сопроводитель Мори, прошлой ночью вы находились в составе патруля городской стражи.
Вопроса во фразе не чувствовалось, но на всякий случай я кивнул:
– Да, эрте.
– И как проходило патрулирование?
– Как ему и следовало, эрте. Если и случилось что-то невместное, мне о том неизвестно.
Надзорный вздохнул еще глубже:
– Во время патрулирования вы отлучались примерно на четверть часа. По какой причине?
– По нужде, эрте.
Конечно, он мог начать рассуждать, что человек может и потерпеть, а вот служба никогда не терпит, или вспомнить, что сопроводители легко могут сдерживать все свои потребности, в том числе и естественные, но, видно, Бронзовому звену не хотелось терять драгоценное время попусту.
– А у Цепи надзора есть другие сведения. – Он забрал у Лаолли листки и прочитал, позевывая: – Здесь указано, что под предлогом справления нужды вы отстали от патруля, задержавшись в доме Уса Мерте со-Веента, известного городской страже собирателя милостыни. Упомянутым Усом были получены тяжкие побои, результатом коих стали множественные переломы всех конечностей, настолько значительные, что, учитывая возраст пострадавшего, по заверению лекаря, заживут они уже только после смерти.
Собственно, на это я и рассчитывал, правда, бил по суставам, а не по костям. Сынок расстарался уже после моего ухода? Проявил, так сказать, любовь к отцу, а потом поспешил настрочить донос?
– Вы видели, как пострадавший получал побои?
Стойте-ка. Меня не обвиняют? Ерунда какая-то.
– Эрте?
Надзорный ласково улыбнулся:
– Да, я вполне догадываюсь, что и как происходило на том дворе, особенно учитывая характер ранений, оставшихся в глубине плоти, можете не сомневаться. И да, я не называю вашего имени в обвинении, потому что единственный возможный свидетель заявляет, что ничего не видел и не слышал, хотя даже соседи уверяют: крика было много. Но бумага, она, знаете ли… – Пальцы Бронзового звена любовно коснулись багряного обреза листа. – Она всегда требует принятия мер.
– Чего же вы хотите от меня?
– Признания. Искреннего и незамедлительного. Возможно, тут же найдутся обстоятельства, смягчающие вашу вину, и наказание, которое непременно воспоследует, куда же без него, окажется вовсе не обременительным ни для вас, ни для вашей службы.
Не голос, а патока. Почти просящий. А вот взгляд Лаолли явственно приказывает. И ведь нет разницы, как поступить. Буду отпираться – только наживу трудностей больше имеющихся, и о месте служки можно будет забыть, как о предрассветном сне. Сознаюсь – самое страшное, что получу, это отстранение от службы на несколько дней, а потом, в зависимости от памятливости начальства, Ведущих похуже да поутомительнее. Зато во втором случае поступлю в полном соответствии с желанием управителя, и на чести Сопроводительного крыла не останется ни малейшего пятнышка. Вот только зачтется ли мне послушание? Нет? Да и Бож с ним. Только если не признаюсь, не смогу узнать имя доносчика, а это дорогого стоит.
Служба приучает сопроводителей к присутствию надежной стены за спиной. Со временем это стало казаться мне ошибочным, даже опасным, но если в плотном строю тебя локтями то и дело задевают соглядатаи и стукачи… Быть одному против всех, может, не так уж и плохо.
– Да, я избил того попрошайку.
Надзорный удовлетворенно кивнул:
– Замечательно. Ваше признание будет занесено в дело сразу по окончании нашего разговора.
– Я могу задать вопрос?
– Разумеется.
– Кто меня обвинил?
Пальцы бронзовозвенника пробежались по столу:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});