Желаю Вам здоровья и благополучного возвращения домой.
А. Шестова
* Фрагмент от слов – «Лев Исаак<ович> все еще не может…» до «.. не работать дальше» – приведен в кн. Барановой-Шестовой, I: 307-08.
1. Под «провизориумом» (временные средства), по-видимому, имеется в виду очередной благотворительный шаг Эйтингона: судя по всему, в связи с обсуждавшимся в его переписке с Шестовым планом перевода и издания сочинений философа в Америке; должно быть, эта помощь, в конце концов, пошла на лечение, см. к этому письму письмо 10, от 2 июля 1924 г.
2. О книгах Шестова, переведенных на испанский язык, по крайней мере, в то время, к которому относится это письмо, ничего не известно; едва ли эта информация была достоверной.
9
ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ*
18.5.1924
Дорогой Макс Ефимович!
Одно время я чувствовал себя настолько плохо, что не решался ехать к Вам, боялся, что буду Вам слишком в тягость. Сейчас чувствую себя лучше и, в конце концов, решил, что авось мне хуже не станет и что можно ехать. Очень рад, что можно будет повидаться с Вами и Миррой Яковлевной, и очень Вам благодарен за Вашу готовность дать мне у себя приют. Пока больше не пишу – приеду, Бог даст, расскажу все наши несложные новости. Пока обнимаю Вас и шлю сердечный привет Мирре Яковлевне. Анна Елеазаровна и дети тоже шлют и Вам и Мирре Яковлевне свой привет.
Ваш Шестов [1]
* Почти полностью приведено в кн. Барановой-Шестовой, I: 308
1. Своим намерением провести начало лета в Берлине Шестов поделился с М. Гершензоном, на что тот ему писал (письмо датировано 4 июня 1925 г.):
Ты пишешь, что летом собираешься к д<окто>ру Эйтингону; удивляюсь я тому, что ты не предпочитаешь более здоровых условий – деревни, Швейцарии, юга; какой отдых в таком большом городе? (Гершензон, Письма Шестову, с. 300).
Шестов тем не менее воспользовался приглашением Эйтингонов и июнь 1924 г. провел у них в гостях. По всей видимости, он выехал в Берлин вместе с Фаней Исааковной, оказавшейся в это время в Париже. Тем же днем, что и шестовское, датировано ее письмо к Эйтингону (приводится по автографу, АШ):
Paris
18/V/<1>924
Passy
Дорогой Макс Ефимович!
Вы, наверное, получили мое письмо, в котором я писала Вам, что как только получу мои бумаги, я спешно выеду отсюда в Берлин. К сожалению, я до сих пор не могу получить моих бумаг. Вчера я узнала причину, по которой наши бумаги задерживаются. Об этом я расскажу Вам при личном свидании, пока могу только Вам сказать, что мне обещана выдача бумаг через 2 или три дня и что причина эта такого рода, что уезжать отсюда, не урегулировав эти дела, мне <не> следует. Я очень надеюсь выехать через пару дней.
Вашего письма Лев Исаакович еще не получил. Я надеюсь, что брат поедет со мной, он совсем или, вернее, почти совсем согласился ехать со мной. Я думаю, что Вы окончательно убедите его в этом.
Как Вы себя чувствуете? Совсем ли уже поправились <?>
Сердечный привет от всех нас Вам и Мирре Яковлевне и до скорого свидания.
Ф. Ловцкая
10
А. ШЕСТОВА – ЭЙТИНГОНУ
Pen<sion> Kremer
2. VII. <19>24
Многоуважаемый Макс Ефимович,
получила сегодня ваше письмо; очень благодарна за «провизориум»; когда получу деньги, сообщу вам. [1] Жду на днях Л<ьва> И<сааковича>; надеюсь, что ему здесь будет хорошо; наш пансион стоит у входа в долину, прогулки по ней и по прилегающим горкам очень хороши; народу встречается мало, потому что французы, в общем, не любят ходить. Возможно, что и виды Châtel будут полезны Л<ьву> И<сааковичу>.
Наташа сдала свой первый экзамен на 18, это лучшая оценка, кот<орая> ставится, она кончает, если все будет благополучно, 18 июня; 26-го июня у них банкет всех учеников и профессоров. Я буду рада, когда она сможет отдохнуть, очень уже трудно ей было одолеть эту школу. Прилагаю вам американские адреса людей, интересующихся Л<ьвом> И<сааковичем>, может, пригодятся.
Всего вам хорошего, будьте здоровы
А. Шестова
1. См. прим. 1 к письму 8, от 3 апреля 1924 г.
11
ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ*
Paris (XVI) 6/VII. <19>24
1. Rue de l’Alboni
Дорогие Мирра Яковлевна и Макс Ефимович!
Вот я и до Парижа добрался. Вчера говорил с Л<еонидом> Н<иколаевичем> [1] по телефону – он сказал, что сегодня заедет ко мне, и что Е<лизавета> Я<ковлевна Райгородская> решилась ехать к Вам во Франценсбад, [2] и я пишу Вам, чтобы с Е<лизаветой> Я<ковлевной> письмо переслать: скорее дойдет.
У нас все благополучно. Экзамен Наташа сдала великолепно. Так что диплом уже у нее обеспечен. Но ей хочется кончить с отличием, и она старается. Но через три недели уже все будет готово – и можно будет ей отдохнуть.
Таню застал еще – но на следующее утро она уехала на урок к Высоцким. [3] От А<нны> Е<леазаровны> бодрые письма: у нее есть работа – и она довольна. [4] Вот Ф<аня> И<сааковна> не совсем хорошо себя чувствует, ей нужно очень отдохнуть и полечиться, чтобы приготовиться к зимней работе…
В Châtel поеду в среду, т. е. через два дня. У нас здесь проф<ессорский?> обед – нужно и мне принять участие. Зато потом опять 4 недели буду под наблюдением А<нны> Е<леазаровны> «поправляться». Чувствую себя совсем недурно, дорога не утомила. Видно, берлинский санаториум сказывается. Все утверждают, что вид у меня прекрасный. А я занимаю всех рассказами о берлинских чудесах «июньского сезона», и все слушают с разинутыми ртами. И ведь есть что рассказывать!
Завтра или послезавтра едет в Москву та дама, которую я прочил в попутчицы Мирре Исааковне. [5] Я ей и передал деньги для Гершензона: во-первых, экономия – пересылка не будет стоить (пересылка 225 ф<ранков> обходится в 10 дол<ларов>), а во-вторых, скорее и вернее дойдут. [6] Я хотел было и те 25 долларов присоединить, которые я Вам остался должен, но, во избежание путаницы, решил, что лучше Вы из них отсчитаете от следующих денег – чтобы Г<ершензон> имел определенно по 75 д<олларов> в месяц. А как Гиршович? Прислал что-нибудь? Или забыл? [7] А m-me Waldeck? [8] Познакомились Вы, наконец, с ней, Мирра Яковлевна?
Ремизова уже видел. Сидит в своей драгоценной квартире – без гроша. Пришлось ему фунты сейчас отдать. Он совершенно оборвался. Но все больше и больше завоевывает симпатии французов. По-видимому, Plon [9] выпустит В поле блакитном. [10] С miss Harrison они переводят протопопа Аввакума[11]. Серафима Павловна уже утверждена преподавательницей при Institut Slave (4000 фр<анков> в год жалованья). [12] Я думаю, что хотя ближайшие месяцы и будет трудно, но все же, в конце концов, все устроится, насколько такой человек, как он, может устроиться. Всего Вам доброго. Лечитесь и Вы, Мирра Яковлевна, держите в прижим М<акса> Е<фимовича>: пусть уж он к сентябрю вернется совсем здоровым. Не забывайте и мне писать (в Châtel) – как Вы живете. Еще раз всего доброго и еще раз спасибо за сердечное отношение и за всю заботу, которой Вы меня окружили в Берлине.
<…>
* Фрагмент из письма – от слов «Таню застал еще…» до конца – приведен с лакунами в кн. Барановой-Шестовой, I: 308-09.
1. Леонид Николаевич Райгородский, муж сестры Мирры Яковлевны Елизаветы, бывший товарищ городского головы в Екатеринодаре; после эмиграции во Францию – директор-распорядитель фабрики по производству мыла и парфюмерии; кандидат к посвящению в масоны (15 февраля 1928), см.: Н.Н. Берберова. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия.
Харьков: Калейдоскоп; М.: Прогресс-Традиция, 1997, с. 192; А.И. Серков. Русское масонство. 1731–2000 гг.: Энциклопедический словарь. М.: РОССПЭН, 2001, с. 683.
В книге Б. Прянишникова Незримая паутина сообщается любопытный факт о том, что после исчезновения двух генералов, похищенного Е. Миллера и бежавшего Н. Скоблина, и первого допроса, который французская полиция учинила Н. Плевицкой, она в свой отель не вернулась.
Потеряв обычное самообладание, постаревшая, в слезах, – пишет Б. Прянишников, – она посетила своего врача, доктора Чекунова. Рассказала о пропаже двух генералов и просила помочь ей. Жена Чекунова позвонила по телефону инженеру Леониду Райгородскому, дружески расположенному к Плевицкой. Она привезла заплаканную Плевицкую к дому в Отёй, где жили Райгородские. Узнав, в чем дело, Райгородский приютил Плевицкую на ночлег в своей квартире.
<…> Утром 24 сентября Райгородский усадил Плевицкую в свой автомобиль. Подъехали к церкви в Отёй. Остановились. Плевицкая вышла из автомобиля. К ней подошли двое неизвестных. Завязался вполголоса короткий разговор. Под конец Райгородский услышал мужской голос:
– Не волнуйтесь, Надежда Васильевна. Все будет хорошо. А Россия вам этого не забудет.
Узнавши из газет об исчезновении генералов, далекий от политики Райгородский не на шутку испугался. Не желая быть втянутым в это дело, о свидании у церкви в Отёй он полиции не сообщил и отвез Плевицкую в собрание Общества галлиполийцев (Б. Прянишников. Незримая паутина. СПб.: Час пик, 1993, сс. 335–36).