– Слушайте, уважаемый… Это уже какой-то беспредел… Да откуда вы такой чудной взялись-то? Что у вас в руках?
– Пяссатижжжьи.
– Зачем они вам?
– Работу работать.
– Ну, так работайте! Диван – в той комнате!
– Вы меня приглашали помочь делать диван, за это…
– Помочь? «Помочь» – это что-то новенькое! Да не помочь, а сделать; не пригласил, а нанял! На-нял! Молча, тихо, незаметно делать, а не помогать. И не заниматься демагогией.
– Нельзя…
– Так! У меня к вам последняя и убедительная просьба. Давайте закончим все дискуссии. И начнем работать. Пожалуйста.
– Еще. Балка треснулся. Сегодня иду, вечером делаю новый. Завтра 10 утра иду обратно вам ставлять.
– В смысле? Вы что, еще и завтра к нам собираетесь?
– Завтра.
– Родной мой, вы хоть спросили, буду ли я дома? Почему вы за меня все решили?
– Э! Решили-разрешили. Когда если начал делать, надо делать совсем до конца.
Меня это поставило в тупик. Второго такого дня не вынести…
– Давайте так: спасибо, что вы пришли. На этом ваша работа окончена.
– Зачем? Дайте мне рулетку. Мерить балку с рулеткой будем.
– Елки-палки. У вас даже рулетки нет?
Когда они ворочали остатки многострадального дивана, выполняя метрологические изыскания, выступающий из боковины шуруп порвал мой новый линолеум.
– Так, все! До свидания.
– Зачем до свидания?
– Мужик, знаешь, как ты меня достал? Прямые убытки от тебя – дороже дивана. Легче купить новый диван, чем терпеть это. Ты прокурил всю квартиру. Ты загадил унитаз. Ты порвал линолеум. Твой узбек потаскал половину моего инструмента. Кстати, ты, гордый сын пустыни, верни рулетку! Я не нуждаюсь в твоих услугах. А это что?
– Это? Это штучка. С кухни брали штучку складывать болтики-шурупики.
– Сдуреть! Эта штучка – специальная двухсекционная миска из пищевой пластмассы по цене 150 рублей! Для моего кота… Была… Кот из нее теперь жрать не будет. Уходите.
– А диван?
– Да плевать мне на диван. Я его сейчас с балкона по частям выкину. Работа окончена.
– Это противоречится чести профессионала.
– Ты не профессионал. Ты – детский сказочник. Иди купи себе рулетку.
– Я…
– Вот тебе 50 рублей за беспокойство и проваливай.
Побледнев, он принялся складывать инструмент и, наконец-то, ушел.
* * *
– Может быть, не стоило с ним так? – спросила супруга.
– Знаешь, еще немного, и он бы улегся отдыхать в нашу постель. Я знаю такой сорт людей, поверь мне. Это – Кавказ. Там уважают только силу. Вежливость – признак слабости. Диалог – трусость.
И все же на душе скребли кошки. Было больно и гадко. Я выгнал человека, который годился мне в отцы…
* * *
Вдруг в прихожей раздался звонок. Я открыл дверь. Там стоял он. Глаза его были полны чем-то… Не знаю, как описать эти глаза, натруженную руку, прижатую к сердцу… Странным образом посерело и осунулось лицо, лишь только челюсть по-прежнему упрямо напряжена, да дрожащие губы выдавали еле сдерживаемое напряжение и обиду. Так выглядят сильные люди с невероятным чувством долга, которым предстоит сделать что-то унизительное или неприятное. Они могут мужественно переступить через нанесенное оскорбление, понимая неразумность обидевшего их человека. Конечно, все это вспомнилось много позже, и осмысливалось постепенно, а тогда…
– Бог видел, не мог вас бросать. Не как человечески.
– А, давно не виделись, целых полчаса. Что, забыли «пасатижьи»?
– Не мог. Давал слово.
– Я денег дал?
– Дали.
– Какие вопросы?
– Я диван разбирал, назад не собирал.
– Ну и что?
– Как вы с ним будете ночеваться?
– «Ночеваться» я на нем не буду. Просто выкину с балкона.
– Давайте мне заканчивать.
– А уши от ишака тебе не надо?
Я попытался вытолкать его за дверь. Каково же было мое изумление, когда он, совершенно наглым образом, просунул в проем ногу! Давненько я не встречал такого на рынке услуг, где каждый, кто хотел заработать, готов вывернуться мехом внутрь, только бы угодить клиенту.
Воспользовавшись моей растерянностью, проклятый диванщик лихо протиснулся в прихожую.
– Давайте спокойно, не с нервами говорим…
– Нет!
– Нельзя так делать на людей…
– Можно, уважаемый! Вы, видимо, ситуацию неправильно оцениваете. Бог с вами, я попробую объяснить, но потом вы уйдете уже навсегда. Это в вашем глухом кишлаке…
– В деревне.
– Да, простите! Это в вашей высокогорной деревне умелый мебельщик, если, конечно, он вообще кому-нибудь нужен, – первый парень на селе. И даже считается местной элитой. Но здесь – миллионный город с полусотней оборонных предприятий, где работают тысячи, понимаете, – тысячи первоклассных специалистов на уникальном оборудовании. Здесь никто не будет обсуждать ваши экзотические условия и часами выслушивать дешевые сентенции.
– Я хотел обсуждать… Профессионал…
– Профессионал ценится за то, что быстро, слышите – быстро, и незаметно делает свое дело. Быстро и незаметно, понимаете? Быстро и незаметно! Высшее мастерство – сработать так, что клиент не будет ущемлен ни на минуту. И никогда, слышите, никогда уважающий себя мастер не станет клянчить у хозяев инструмент! Тем более – курить в чужом доме.
– Что вы говорил, типа, лакей, не мастер.
– Нет, именно – мастер. И не надо строить из себя профессора мебельной академии. Это всего лишь старый, обдолбанный диван из прессованных опилок ценою 900 рублей. Он не стоит даже того, чтобы у меня украли целую субботу!
– Вы меня очень сильно обидели… – Поникнув, Вазген Багдасарович печально пошел вниз по лестнице, даже не вспомнив про лифт. Следом, преданной собакой, поплелся убитый горем ученик.
– Арарат находится в Турции, слышите вы, детский сказочник, – зло бросил я вдогонку, – порядочные армяне видят его только в сильный бинокль! Да и то в хорошую погоду!
Он ничего не ответил, только вздрогнул старой раненой птицей, подстреленной на взлете, и, опустив голову, продолжил исход из моего не очень гостеприимного дома.
* * *
Господи, да в каком таком заповеднике он вырос? Из какого времени пришел? Где та земля, где хозяева так добры к пришедшему в дом мастеру, будто он – близкий родственник, брат старший, гость, оказавший честь посетить их скромное жилище?
Не стоило, конечно, упоминать Арарат, – сподличал поневоле. Удар ниже пояса, боль любого настоящего армянина, – каждый на Кавказе знает это, и никогда не говорит подобное вслух.
Да что было делать? Стыд пришел значительно позже, когда угас приступ бешенства, когда заклеил линолеум, расставил мебель, собрал окурки, разложил инструмент. Был ли я прав, что выгнал его? Знал ли он, что в России иные нравы? Его ли вина, что остался без работы там? Обязан ли я жить, как хотел он? Или жизнь обломает именно его? А может, мы сами неправильно живем? Может, и живем не очень, ибо нет в обществе уважения к профессии, опыту, знаниям, мужскому слову? В цене – деньги и связи. И когда, на каком вираже истории мы утратили вкус к простому, неторопливому, бескорыстному общению? Странно, прошло уже больше года, а я не могу забыть его.
И нет ответа на эти мои вопросы.
Наталья Егорова
Как тапают ману
В тот день выпал первый снег.
Впрочем, разве ж это снег – вот в Сибири, говорят, как навалит сантиметров тридцать за ночь – веселуха! А здесь шоркаешь по тротуару, а за тобой асфальтовые следы тянутся. Зато холод собачий, и это уже в конце октября. По институту сквозняки гуляют, на улице ветер свищет, а перчатки я еще в прошлом году посеял, да так новые и не купил. Жаба задушила.
К тому же еще и магнитная буря разгулялась, по радио передавали, а я человек магнитозависимый. Слово красивое, а самочувствие поганое: голова чумная, спать хочется – спасу нет, очки к носу примерзли. И главное, угораздило же меня именно сегодня договориться курсовую у Белкина взять, да еще и на улице встречаться. В такую-то холодину.
Ну, уж тут ничего не попишешь: или мерзни, или сам считай, по методичке – полсотни страниц безумных формул. Издевательские пояснения типа: «Из этого (десяток диких уравнений) очевидно вытекает…» – есть же люди, которые разбираются в подобном кошмаре!
На углу Белкина не оказалось. Потоптавшись под светофором и окончательно размесив свежевыпавший снег в пятачок мокрой грязи, я обнаружил поблизости замурзанную кафешку. Очень кстати: и окна выходят прямо на нужную мне часть улицы, и согреться можно. Да и кофе мне бы сейчас не повредил, можно даже на капучино раскошелиться по случаю магнитной бури.
Устроившись возле пыльной витрины и прихлебывая мутный напиток, температура которого составляла его основное достоинство, я терпеливо следил за улицей. Сумерки плавно опускались на город в мельтешении снежинок, редкие прохожие торопливо прокладывали черные дорожки следов на асфальте. От перекрестка донесся противный скрежет и звон бьющегося стекла. Ворона, деловито копавшаяся в мусорном баке, пригляделась и пешком отправилась разбираться.