В моем полуфинале темп бега был довольно высок на первых 400 м, а на предпоследней прямой он резко возрос. Но состязания накануне не прошли даром и начали давать знать о себе. Роже вышел вперед, оставив сзади лидера бега Канлиффа. Я немедленно последовал за ним и, пробегая мимо Канлиффа, слышал, как он отчаянно кричал своему товарищу по команде Зиберту: «Давай, Джерри!». Но бедный Джерри уже все, что мог, дал.
Я преследовал Мунса вплоть до выхода на финишную прямую, затем увеличил скорость. Во что бы то ни стало хотел я побить его у ленточки и чувствовал, что еще оставался некоторый запас сил. Это было приятно. Я показал 1.47,2, что было рекордом Игр до тех пор, пока Вэгли не подтвердил свою репутацию фронтального бегуна и не заставил Керра показать 1.47,1 и отобрать рекорд. Керр вплоть до этой стадии выглядел особенно мощно, подстерегая участников забега, а затем вырываясь на последней прямой к победе своим испепеляющим финишным спуртом. Он вычеркнул из списка лучшего американского бегуна Мерфи.
В моем забеге Канлифф и Зиберт также не заняли квалификационного места, и таким образом впервые в истории Игр, начиная с 1896 года, в финале не оказалось ни одного американца. Кстати говоря, история показывает, что 800 м выигрывались на Играх всегда спортсменами из стран, где говорят по-английски; список этих стран ограничивался Австралией, Англией, США, и так было до тех пор, пока не наступил 1960 год.
Все эти три забега я провел в туфлях, которые Артур, занимавшийся тогда обувным делом, специально сшил для меня. Эти туфли имели черно-белую отделку. После моего третьего успеха представители фирмы «Адидас» не стали терять время и предложили мне образцы их последней модели.
Безусловно, туфли фирмы «Адидас» превосходили те, что носил я, однако был еще не тот момент, чтобы мне взбрело в голову послушаться совета переменить прежние. Я уже привязался к лидьярдовским шиповкам.
Третий успех привел также к тому, что некоторые члены новозеландской команды весьма занятным образом вдруг оказались специалистами по тактике бега на 800 м. Наиболее выделялся Лес Миллз, толкавший ядро и метавший диск, который в тот вечер с серьезным видом поучал меня, каким образом я должен выиграть финал. Опять-таки я отвергал всякую мысль слушать чьи-либо советы, кроме тех, которые исходили от Артура.
Артур заверил меня, что как Мунс, так и Керр, последний в особенности, обнаружили явные признаки напряжения, когда они пробегали мимо него на 200-метровой отметке. Не знаю, хотел ли он этим дать мне психологический стимул или нет, но он добавил, что я, пробегая мимо него, выглядел «свежим».
Я удивился, на следующий день увидев, как долго разминались остальные финалисты на площадке стадиона Героев. Казалось, что они тратили теперь гораздо больше времени, чем когда проходили забеги.
Но наконец нас провели через соединительный тоннель на главный стадион, и мы двинулись, подобно гладиаторам, по последней дорожке к месту старта. Мне досталось стартовать с внешней дорожки. По команде «На старт!» Керр, Вэгли и я подготовились принять низкий старт. Все трое хотели быстро начать и захватить лидерство. Остальные трое стояли балансируя и ожидая выстрела.
После выстрела я начал напряженный спринт по своей внешней дорожке к той точке первой прямой, где разделение дорожек кончалось. Там я огляделся и нашел себя на четвертом месте. Мы продолжали бег в темпе, который казался быстрым для первой половины дистанции.
Толпа шумела так сильно, что я не услышал ни своего времени, ни удара гонга. Мы выбежали на предпоследнюю прямую. Моя позиция была бы довольно хорошей, но бегуны, бывшие впереди, теперь рассыпались и заняли несколько дорожек.
Мунс вышел вперед, сделав рывок. Мой предварительный план заключался в том, чтобы начать спринт с 200 м до финиша, но теперь стало ясно, что скорость в целом слишком высока, чтобы я мог занять удобную позицию преследования, с которой можно было бы сделать рывок на финише. Я совсем начал терять надежду.
Когда мы достигли 200-метровой отметки, впереди меня были три бегуна, рассыпавшиеся по всему фронту и входящие в последний вираж. Передо мной стоял выбор — продолжать бежать внутри группы или пытаться бежать справа, по внешней части поворота.
Имея в виду темп бега, с которым мы двигались, я выбрал более легкий путь. И остался бежать внутри группы. Я чувствовал, что этим шанс выиграть бег может быть потерян, однако все же оставалась надежда, что фронт бегунов распадется, появится брешь и я смогу проскочить в нее.
Роже взял лидерство, а Керр занял позицию преследования. Мы выскочили на прямую. Бегуны рассыпались, стремясь к ленточке. Я нашел брешь впереди себя, обошел Вэгли, который вел всю дистанцию, и поравнялся с остальными.
Теперь появился шанс быть третьим. Только Мунс и Керр были впереди меня, но у меня был свободный путь к ленточке. Я понял, что мое дело поправилось, что смогу быть вторым, и вложил все в финишный рывок.
Мунс, казалось, замедлял бег. Примерно за 20 м до финиша я внезапно почувствовал, что могу выиграть. Все, что я помню, начиная с этого момента, состоит в том, что я швырял все, что у меня осталось, в финишный спурт и подстегивал себя вперед. Финишная линия стремительно была пройдена. Я протрусил около 10 м и обхватил руками подвернувшийся столб, изнемогая от утомления.
Я не знал, каким я пришел. Я был настолько в восторге от того, как провел бег, что мне было все равно, был ли я первым или вторым.
Я стоял, обхватив столб, на внешней части дорожки до тех пор, пока не начал «отходить». Я повернулся и пошел назад к линии финиша, разглядывая по дороге бегунов, которых победил. Мне пришло в голову тогда, что я победил некоторых величайших полумилевиков в мире.
Теперь я вспоминаю, что люди суетились вокруг меня, поздравляли, но их слова ничего не значили, и я еще оставался в неведении относительно своего места на финише. И не видел, как Роже Мунс свалился на колени в отчаянии, иначе я все бы понял.
Роже подошел ко мне. Он выглядел утомленным. Он поздравил меня, и я спросил его: «Кто победил?» Роже сказал: «Ты».
Ошеломление победой
Это был удивительный момент. Что я должен делать теперь? В моей памяти мгновенно пронеслись фильмы об олимпийских играх прошлых лет, и в них я видел чемпионов, скачущих на дорожках, дающих, по-видимому, волю переполнявшим их радостным эмоциям. Но я чувствовал себя оглушенным, отчасти из-за усталости, отчасти из-за неверия, что такая вещь теперь случилась со мной.
Что такое эмоции и было ли это чувство моими эмоциями? Всякий из нас чувствовал себя усталым, а я еще к тому же недостаточно освоился с олимпийской ареной, чтобы мне захотелось поиграть в самоуверенного аса, прыгать от радости и посылать приветы в толпу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});