Читать интересную книгу Деникин. Единая и неделимая - Кисин Сергей Валерьевич

К 1 июля наступление фронта вышло на реку Стоход, где и затормозилось. Этому способствовало то, что намеревавшиеся атаковать одновременно с Юго-Западным фронтом Эверт и Куропаткин несколько раз переносили даты начала наступления, опоздав на месяц, в результате чего «вспомогательный» удар Брусилова оказался главным и самым успешным. Причем наступление Куропаткина с Рижского плацдарма, как и Эверта на Барановичи, закончилось лишь огромными потерями, не принеся никаких результатов.

В августе Брусилов продолжил давление на немцев и австрийцев, разбивая их дивизии по мере их поступления с Западного фронта. Однако протиснулся лишь в Буковину и Карпатскую Русь, взяв Станислав (ныне — Ивано-Франковск). С одной стороны, при пассивности других фронтов союзники имели возможность перебрасывать свои войска в Галицию и Буковину, с другой, видя позицию «коллег», и сам Брусилов решил поберечь силы. Стратегического смысла бесплодных и кровавых атак на Стоходе уже не было.

К осени боевые действия на фронте стали затихать, обе стороны уже были вымотаны до предела (у русских более 62 тысяч погибло и умерло от ран). Однако главную свою потерю понес начальник 4-й стрелковой дивизии Деникин — осенью в Киеве, на квартире сына на Большой Житомирской улице от воспаления легких скончалась его 73-летняя мать Айжбета-Елизавета. Долго и мучительно она болела, восемь месяцев не вставала с постели. «Впереди жуткая пустота и подлинное одиночество. У меня ведь никого нет, кроме нее», — писал он своей будущей жене Ксении Чиж.

В результате Брусиловского прорыва Центральные державы понесли самые значительные потери за одну кампанию в этой войне — 1,5 млн убитыми, ранеными и пленными. Для того чтобы остановить «русский паровой каток», им пришлось перебрасывать с Западного, Итальянского и Салоникского фронтов 31 пехотную и з кавалерийские дивизии (более 400 тысяч штыков и сабель), включая две турецкие. Это не только спасло Италию от разгрома, но и позволило ей выиграть наконец седьмую битву на реке Изонцо. На Западном фронте англичане и французы вздохнули спокойно под Верденом и смогли успешнее маневрировать в сражении на Сомме. Австро-Венгрия после колоссальных потерь (500 тысяч одних пленных) была уже небоеспособной. 86-летний император Франц-Иосиф не выдержал подобной встряски и вскоре отошел в мир, где нет войн.

Более того, бывшая ранее нейтральной Румыния после громких побед России приняла решение о вступлении в войну на стороне Антанты. На свою и нашу головы.

Сам Брусилов отмечал впоследствии: «Эта операция доказывает также, что мнение, почему-то распространившееся в России, будто после неудач 1915 года русская армия уже развалилась — неправильно: в 1916 году она еще была крепка и, безусловно, боеспособна, ибо она разбила значительно сильнейшего врага и одержала такие успехи, которых до этого времени ни одна армия не имела».

ПУТЬ К РАЗВАЛУ

Действия Деникина были оценены по достоинству. Историк Дмитрий Лехович приводит воспоминания одного из подчиненных Деникина по 8-й армии: «Не было ни одной операции, которой он не выполнил бы блестяще, не было ни одного боя, которого бы он не выиграл. Я в то время был начальником оперативного отделения и генерал-квартирмейстером в штабе Брусилова. Мне часто приходилось говорить с Деникиным по аппарату, когда нужно было согласовать действия генерала Деникина с соседями и особенно выручать их в тяжелом положении. Не было случая, чтобы генерал Деникин сказал, что его войска устали, или чтобы он просил помочь ему резервами…

Перед войсками он держал себя просто, без всякой театральности. Его приказы были краткие, лишенные «огненных слов», но сильные и ясные для исполнения. Он был всегда спокоен во время боев и всегда лично был там, где обстановка требовала его присутствия. Его любили и офицеры, и солдаты… Он никогда не ездил на поклон к начальству. Если его вызывали в высокий штаб по делам службы, то он держал себя со своими высшими командирами корректно, но свободно и независимо. Он не стеснялся в критике отдававшихся ему распоряжений, если они были нецелесообразны, но делал это мягко, никого не задевая и не обижая… Деникин всегда расценивал обстановку трезво, на мелочи не обращал внимания и никогда не терял духа в тревожную минуту, а немедленно принимал меры для парирования угрозы со стороны противника. При самой дурной обстановке он не только был спокоен, но готов был пошутить, заражая других своей бодростью. В работе он не любил суеты и бессмысленной спешки… В частной жизни генерал Деникин был очень скромен, никогда не позволял себе никаких излишеств, жил просто, пил мало — рюмку-две водки, да стакан вина. Единственным его баловством было покурить хорошую сигару, в чем он понимал толк… В товарищеском кругу он был центром собрания… так как подмечал в жизни самое существенное, верное и интересное и многое умел представить в юмористической форме».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сам комфронта Брусилов с подачи советской редактуры был как обычно резок. В его характеристике Деникин «не без хитрости, очень самолюбив, честолюбив и властолюбив. У него совершенно отсутствует чувство справедливости и нелицеприятия: руководствуется же он по преимуществу соображениями личного характера. Он лично храбрый и в бою решительный, но соседи его не любили и постоянно жаловались на то, что он часто старается пользоваться плодами их успехов». Надо полагать, под «соседями» Брусилов имел в виду его старую «луцкую» свару с генералом Зайончковским, который, как и он, перешел на службу в Красную Армию и стал профессором Военной академии имени Фрунзе. Нет сомнений, что уж он-то преподавал слушателям опыт сражения под Луцком так, как ему надо было.

«Политик плохой, в высшей степени прямолинейный, совершенно… не принимавший в расчет обстановку, что впоследствии ясно обнаружилось во время революции», — добавлял о Деникине Брусилов. Заметим, что как раз политиком Деникин себя никогда не считал, он всегда был в первую очередь военным. А о том, как он понимал обстановку, свидетельствуют его награды и успешное командование в ходе всей мировой войны.

В сентябре 1916 года он получил 8-й армейский корпус, оставив «железных стрелков», которые под его командованием за эту войну взяли 70 тысяч одними пленными и 49 орудий.

Его корпус перебрасывался на поддержку так некстати и неудачно ввязавшейся в мировую бойню Румынии, в мгновение ока разбитой двумя немецкими армиями Эриха фон Фалькенхайна и Августа фон Макензена. Треть румынской армии угодила в плен, был сдан Бухарест, и лишь срочная переброска на Дунай трех русских армий из состава Юго-Западного и Западного фронтов смогла остановить наступление немцев.

Второстепенный театр военных действий позволил 44-летнему Деникину сделать относительную передышку в боевых операциях и попытаться навести порядок в личной жизни, где после смерти матери зияла оглушительная пустота.

Романтическая история любви и женитьбы прославленного генерала опутана облаком тайн. По признанию его дочери Марины, отец познакомился с будущим тестем случайно, когда служил еще в польской Беле, во 2-й артиллерийской бригаде. Когда он был на охоте, то вдруг услышал чей-то крик о помощи. Кричал мужчина, который выстрелом ранил кабана, но разъяренное животное набросилось на него, и тому пришлось повиснуть на ветке, не успев перезарядить ружье. Опытный офицер кабана добил, после чего познакомился со спасенным — им оказался местный налоговый инспектор Василий Чиж. Тот тут же пригласил Деникина к себе в дом на крестины дочери Ксении, как оказалось впоследствии, его будущей жены. Марина Деникина пишет о матери: «После русско-японской войны ее родители развелись. Отец тогда вернулся с фронта и узнал, что Ася (домашнее прозвище Ксении Чиж. — Прим. автора) остается с дедом и бабушкой. Деникин был уже полковником, когда его назначили в Варшаву, а Асю поместили в школу для благородных девиц в том же городе. Ее мать, выйдя замуж, попросила Деникина, раз он все равно в Варшаве, по воскресеньям выводить девочку на прогулку — ей тогда было лет 12–13. Он и водил — сперва заставлял ее вычистить ногти, а следом вел в кондитерскую, гулять. Потом папа был назначен под Самару, они не виделись долгое время. Незадолго до начала войны проезжал через местечко, где Ася жила, решил заглянуть — ей тогда было уже под восемнадцать. И влюбился. Она — совсем нет: Ася обожала одного высокого блондина, а папа мой был среднего роста и брюнет, впоследствии и вовсе лысый. Но ее жениха убили, кажется, на десятый день войны. И она вспомнила о старом друге — Ася знала, что симпатична ему. Написала. Он ответил».