— Не найду! — вызывающе ответила она, роясь в своем чемодане. — Ничего я у вас не найду, потому что вы и понятия не имеете, о чем идет речь. Вот полюбуйтесь вы, Генеральный конструктор! — На мой стол плюхнулись две картонные коробки с деревянными клавишами. — Видите? Они же живые!
Она открыла одну из коробок, и моему взору представилась желтоватая студенистая масса, вся утыканная проводами.
Рыжий бесенок продолжал выбрасывать из чемодана какие-то пробирки, школьный микроскоп, кучу радиодеталей и клочки бумаги, исписанные формулами.
— Живые, живые, живые! Все они — потомство одной машины. Потомство! Понимаете, что такое потомство?! Они могут решать все задачи, на которые была запрограммирована их машина, до того, как произвела их на свет. Ну что, съели?! Как теперь, будете меня снова посылать в школу или дадите лабораторию?!
В дверь просунулось встревоженное лицо секретарши, но я жестом дал ей понять, что пока вызывать помощь рановато. Честное слово, меня все это начинало интересовать.
Я до сих пор не понимаю, как моего цербера не хватил удар, когда поздно вечером мы с Сашей прошли через приемную. К тому времени у нас уже был заключен дружественный союз. На прощанье она небрежно поправила на мне галстук и милостиво разрешила называть себя просто Сашкой, а я обещал ей выделить лабораторный стол и даже подергал ее за косички. Право, ни один мужчина в возрасте от пяти до восьмидесяти лет не смог бы преодолеть такое искушение.
Условия нашего договора были точны и суровы: если в течение года ей удастся соорудить какую-нибудь каракатицу, способную решить задачу о пропорциональном сближении ракет в космосе, я обязуюсь оборудовать ей лабораторию и предоставить все условия для дальнейшей работы. Если нет, то она возвращается в школу и клянется не показываться мне на глаза до окончания института. На первое время я прикрепил к ней опытного программиста.
— Да… — сказал Космонавт, — задача на пропорциональное сближение… Все-таки царь Ирод более гуманно относился к детям.
— Ему приходилось иметь дело с мальчиками, — ответил Конструктор,
— а они всегда заслуживают снисхождения. Я не мог поступить иначе, затевая опасный эксперимент с человеческой душой. Нужно было дать ей отведать всю горечь того, что восторженные профаны называют «радостью научного поиска». В результате она либо убедилась бы сама в абсурдности этой идеи и нашла бы более разумное применение своего пыла в менее экзотической области, либо… Впрочем, другого исхода я не ждал. Слишком фантастичным было все это предприятие.
— Вы так и не сказали, в чем оно заключалось, — заметил Космонавт.
— Вообще это была занятная мысль. Вы помните биологические батареи, которые мы когда-то устанавливали на искусственных спутниках? Два сосуда, заполненные жидкостью и разделенные пористой диафрагмой. В каждой половине — колонии бактерий. Одни, размножаясь, поддерживают повышенную концентрацию отрицательных ионов, другие — положительных. Так вот, вся ее машина состояла из микроскопических ячеек с бактериями, соединенных коммутатором. Кроме того, там были простенькое управляющее устройство и программа, записанная на перфокарте. Если при работе машины потенциалы в ячейках совпадали по знаку с импульсами, подаваемыми управляющим устройством, то бактерии размножались, если нет, — погибали. В каждой ячейке у нее были помещены колонии различных бактерий.
— Понимаю, — сказал, улыбнувшись, Космонавт, — естественный отбор на соответствие программе. Мне кажется, знаете ли, что это не такая уж глупая идея.
— Я и не говорил, что она глупая. Иначе бы я не стал со всем этим связываться. Однако вы знаете, какие колоссальные трудности стоят между остроумной догадкой и получением практически ценных результатов.
— Но вы бы могли просто…
— Конечно. Я мог поручить одной из лабораторий выяснить, стоит ли с этим возиться. Но меня интересовало не столько само изобретение, сколько его автор. Родителей у нее не было. Воспитывалась она у сестры, с которой я быстро договорился, пообещав, что в течение этого года буду сам заботиться о необходимом пополнении знаний ее питомицы.
На следующий день я велел поставить для нее стол в маленькой комнатке под лестницей и спустя несколько часов был вынужден принять меры восстановлению порядка в институте. Пожалуй, было ни одного сотрудника, которого бы, как муху на мед, не влекла загадочная надпись на двери чулана: «ЛАБОРАТОРИЯ КРОВНОГО МАШИНОВЕДЕНИЯ». Честное слово, это звучало очень здорово, и у меня просто не хватило духа лишить свое новое приобретение возможности поиграть в научного работника, хотя уже спустя несколько дней я убедился, что профессия укротительницы подошла бы ей гораздо больше. Первой была приведена в повиновение моя секретарша. Просто удивительно, как быстро она стала ручной. Сказать по правде, у меня вскоре создалось впечатление, что всех в институте интересовало таинственное существо в новой лаборатории гораздо больше, чем основная работа.
Однако прошел год, и ни о какой задаче на пропорциональное сближение еще нельзя было и мечтать. К тому времени мы уже оба забыли о нашем договоре. Больше того: как-то получилось само собой, что Сашка пользовалась правом беспрепятственного входа в мой кабинет в любое время. Иногда она появлялась, горя нетерпением посвятить меня в какое-либо сенсационное открытие, а иногда просто, чтобы поплакать на диване, когда все оказывалось не таким уж ослепительным. Боюсь, что в это время мы с ней менялись ролями. Она, обливаясь слезами, требовала немедленно отпустить ее обратно в школу, а я уговаривал закончить очередную серию опытов. Кончалось это обычно тем, что она срывалась с места и мчалась в лабораторию, оседлав новую сногсшибательную идею.
Наибольшие трудности возникали с проблемой размножения машин. Если в материнской особи удавалось без особого труда выработать то, что мы называли «безусловным рефлексом на программу», то в потомстве происходило черт те что. Обычно не более чем один опыт из тысячи давал более или менее точное воспроизведение расположения бактерий в ячейках.
Наконец нам с ней удалось изобрести нехитрое устройство, позволяющее печь машины как блины. Это было нечто вроде гектографа. Лист пластика, смазанный желатином, накладывался на поверхность машинной матки и прокатывался роликом. А когда мы начали вводить в желатин токопроводящие вещества и избавились от путаной проводки проблему можно было считать вчерне решенной.
— Бактерии на печатных схемах, — усмехнулся Космонавт.
— Что-то вроде этого. Все же не думайте, что все было так просто. В таких делах чем больше решенных вопросов, тем больше возникает новых. Прошло уже три года. Лаборатория кровного машиноведения давно перебралась из чулана в новое помещение, оборудованное по последнему слову техники, популярность Сашки росла с каждым днем, добровольных помощников у нее было хоть пруд пруди, но я все же испытывал какую-то тревогу. Уж слишком она разбрасывалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});