— Доберёмся вон до того выступа и отдохнём, — подбадривал Василий Николаевич.
Чем выше, тем чаще попадаются затвердевшие передувы. Ноги скользят, рукам не за что ухватиться.
Наконец мы у выступа; но Василий Николаевич, забыв про обещанный отдых, продолжает карабкаться дальше, торопится, местами ползёт на животе, оставляя на снегу отпечатки вдавленных пальцев.
— Вон на плиту взберёмся, там легче будет… А ну, вперёд…
Так, не отдыхая, мы лезли всё выше и выше. До пика уже совсем немного. Но путь неожиданно преградила совершенно отвесная стена снежного надува.
Тут только мы догадались, что произошло с людьми Алгычана.
Обвал, следы которого мы видели на дне лощины, зародился именно здесь. Он оставил отвесную стену надува и отрезал наших товарищей, находящихся на пике. Ни по снежной стене, ни по скалистым бортам щели, ни в других местах нельзя было спуститься. Они оказались пленниками Алгычана, обречёнными на медленную смерть.
— У-у-гу!… — закричал Геннадий.
Эхо оттолкнулось от ворчливых скал, скользнуло по откосам в ущелье и, не вернувшись, заглохло.
Через минуту сверху загрохотали камни. Затем донеслись ответные крики. Люди спустили нам камень с запиской, привязанной к тонкой, сплетённой из лоскутков трикотажного белья, верёвочке.
«Кто вы? — писали они. — Мы геодезисты, нас пятеро, попали в беду, не можем спуститься. Сегодня дожгли последние остатки пирамиды. Помогите, подайте верёвку, мы седьмой день голодные, совсем обессилели, есть тяжелобольной. Юшманов».
«Не волнуйтесь, — ответил им я. — Мы приехали разыскивать вас. Рады, что все живы. Вяжем лестницу, через час подадим конец, закрепите его, и мы поднимемся к вам».
Верёвочная лестница без палок оказалась очень неудобной для подъёма, но всё же нам удалось взобраться наверх. Четверо товарищей поджидали нас у края надува.
Какое страшное зрелище я увидел! Предо мною стояли люди, вконец истощённые, все странно скуластые и до того чёрные, будто обугленные. Глаза у всех ввалились и потускнели, губы высохли, тело прикрывали лохмотья полусгоревшей одежды. Никого из них распознать было невозможно.
— На кого же вы, братцы, похожи! — кричал Василий Николаевич, загребая в свои объятия первого попавшегося и прижимая к губам закопчённую голову.
Говорили все разом, каждый торопился излить свои чувства. К обречённым вернулась жизнь, и вершина Алгычана огласилась радостными человеческими голосами.
— А где же Трофим? — спросил я, заметив сразу отсутствие Королёва. Все вдруг смолкли.
— Он плохой… Лежит. Думали, сегодняшней ночью умрёт, — тихо ответил кто-то из товарищей.
Почему-то казалось, что у Трофима не хватит сил пережить радость, и, стараясь опередить время, я бегу по россыпи меж крупных камней, прилипших к крутому склону пика. Долго ищу жильё. Наверх выходят остальные.
— Вот и наша нора, — сказал Юшманов, показывая на отверстие в сугробе.
Я пролез на четвереньках внутрь. Узкий вход шёл глубоко под скалу. Помещение было низкое, тёмное, изолированное от внешнего мира каменным сводом и двухметровым слоем заледеневшего снега. Через маленькую дыру в своде просачивался слабый свет. Дыра, видимо, служила и дымоходом. Вскоре глаза привыкли к темноте.
В углу на каменной плите, выстланной мхом, лежал Трофим. Его ноги были завёрнуты в лохмотья, шея перехвачена ватным лоскутом, на голове шапка. Скрюченное тело жалось к маленькому огоньку, поддерживаемому лучниками. Он приподнялся на локти, хотел что-то сказать, но хриплый кашель заглушил голос.
— Я узнал вас по шагам, только вы что-то долго поднимались. Думал, не дождусь…
Трофим протянул мне костлявые руки, обтянутые чёрной морщинистой кожей. Сухими губами он беззвучно хватал воздух. В широко открытых глазах сомнение: он всё ещё не верил в наш приход.
Я прижал Трофима к себе.
— Ты успокойся, мы сейчас унесём тебя отсюда, и всё будет хорошо.
Его подбородок судорожно задрожал от беззвучных рыданий.
В нору влез Василий Николаевич.
— Сядьте ко мне ближе, согрейте немножко, у меня всё заледенело… Хорошо, что поспели, думал, не увидимся… — И Трофим в изнеможении опустился на холодную плиту.
Василий Николаевич стащил с него обгоревшие лохмотья и надел свою телогрейку. Я подбросил в огонь пучок лучинок. Геннадий и Афанасий принесли продукты. Но Трофим отказался есть. Огнём горело его тело, было слышно, как хрипит у него в лёгких.
— Пока работали, тепло стояло, бетон в туре хорошо схватился, заканчивали постройку. А оно не тут-то было, случись обвал, да захвати нас на пике, когда тут, наверху, не осталось ни верёвки, ни топора, ни палатки… — рассказывал он тихо, часто проводя языком по высохшим губам. — Бросились к надуву, но где же там — отвесная скала. А снег твёрдый как камень, голыми руками не взять. В одном месте увидели старые следы диких баранов. Обрадовались. Ничего не оставалось, как рискнуть спуститься их следом, думали, всё одно погибать… Ведь ни одежонки на нас, ни куска хлеба, а помощи ждать неоткуда! Разобрали пирамиду, проложили одно бревно к карнизу, где прошли бараны, по бревну сполз туда я. А дальше — пропасть. Звери прошли по выступу, им привычно… А нам нечего и думать. Стал подниматься с карниза — и не могу. Не то оробел, или уж очень скользким было бревно… Часа два мучились ребята. Пришлось снять с себя бельё, привязаться к бревну, только так и вытащили меня. А пока стоял на карнизе, — место там продувное, холодно — меня и прошило ветром.
Хриплый грудной кашель то и дело прерывал его рассказ. Трофим стонал от боли, поворачивался лицом к стене и подолгу трясся от непрерывного кашля. Мы укрыли его потеплее своей одеждой.
— Что-то надо было делать. Не хотелось сдаваться, хотя и не на что было надеяться, — продолжал свой рассказ Трофим, отдышавшись. — Стали убежище ладить, решили закопаться поглубже в россыпь, под обломки, тут всё же затишье, не так берёт холод. Работали всю ночь, ребята не растерялись, молодцы, к утру закончили. Лес с пирамиды изломали и камнями раскрошили на лучинки. Развели огонёк, и ребята уснули. Меня жаром охватило, как-то нехорошо стало. А наверху ветер разыгрался. Чувствую, дует из угла, где-то щель осталась. Вылез и, пока забивал снегом дыры, ослаб, земля из-под ног выскользнула, перед глазами, почудилось, не снег, а сажа. Упал, но всё же как-то добрался сюда и вот с тех пор не встаю… Страшной кажется смерть, когда о ней долго думаешь и когда она не берёт тебя, а только дразнит. Ребята сжевали всё, что подсильно было зубам. Ели ягель, обманывали желудок. Огонь берегли, спали вповалку друг на друге, чего только не передумали. Обидно было, что пропадаем без пользы, глупо. — Трофим вдруг стал задыхаться. — Тяжело дышать, колет… в груди колет. Неужели конец?
— Ты что, Трофим, с чего это ты помирать собрался?! Выпей-ка горячего чая, погрей нутро, легче будет. Я сухарик размочил, пей, — хлопотал возле больного Василий Николаевич.
Трофим приподнялся, взял чашку. Но руки тряслись, чай проливался. Пришлось поить его.
— Хорошо, спасибо, только сухарь как хина… И от чая совсем ослаб. Видно, не жить, — сказал, сжимая холодными руками грудь.
Его губы дрожали, в глазах боль. Он говорил тем же тихим голосом:
— Если конец, скажите друзьям спасибо… Душно мне, отвалите камни, дайте воздуха…
Через полчаса мы одели Трофима и помогли выбраться из норы.
Горы были политы щедрым светом солнца, уже миновавшего полдень. Из-за прибрежного хребта краешком улыбалось нам светлое облачко.
Трофим попросил вынести его на пик. Это было всего полсотни метров. Опираясь на тур, он долго всматривался в синеющую даль необозримого пространства. О чём он думал? О том ли, что эти горбатые хребты, кручи, долины вскоре лягут на карту? Что побегут по ней голубые стёжки рек, ручейков, зелёными пятнами обозначится тайга? Только никому не узнать, что перенёс тут с товарищами он, Трофим Королёв, во имя этой карты.
Вниз, к стоянке, спустились быстро. В палатке тепло. Василий Николаевич вскипятил воду. Мы обмыли Трофима и уложили в спальный мешок. После всего пережитого он впал в забытьё, метался в жару, бредил и бился в затяжном кашле.
Геннадий настойчиво стучал ключом, вызывая свои станции, хотя до назначенного времени оставалось более двух часов. Его упорство закончилось удачей, и в эфир полетела радиограмма:
«Все затерявшиеся живы, находимся лагере под Алгычаном. Королёв тяжёлом состоянии, срочно вызовите аппарату врача, нужна консультация».
Остальные из пострадавших нуждались лишь в нормальном питании. Почувствовав тепло и присутствие близких им людей, они понемногу стали приходить в себя.
Врачи по признакам болезни определили у Королёва воспаление лёгких. Болезнь протекала тяжело. Трофим лишь изредка, и то ненадолго, приходил в себя.