Читать интересную книгу Письма из ада - неизвестен Автор

Мать моя никогда ни в чем не отказывала Лили в последнее время, чувствуя, вероятно, что конец ее близок. Таким образом, мы остались еще на Фаворе. Лили разговаривала с проходящими пилигримами, ухаживала за больными, подавала помощь бедным. Но довольно! К чему томить себя этими раздирающими душу воспоминаниями. Я и в аду остался безумцем.

Двадцать шестое письмо

Много приключений происходит здесь с нами. Недавно молодая, прекрасная женщина бросилась в мои объятия. Она искала защиты от другого, преследовавшего ее, и безрассудно кинулась на меня. Я был восхищен ее детским личиком и ее нежным, женственным обращением. Все в ней дышало чистотой и невинностью, и я недоумевал, каким образом такое прелестное создание могло попасть сюда.

Успокоив ее, я спросил, кто преследовал ее. Она взглянула на меня своими чудными голубыми глазами.

- Он преследует меня беспрестанно, я не знаю его имени, он требует Беатрису и принимает меня за нее.

Я знал, о ком она говорит. Всем известен этот человек, ищущий постоянно Беатрису.

Все видели его горящие безумным желанием глаза, его тело, покрытое ранами, все слышали его требования, чтоб отдали ему Беатрису.

Не удивительно, что милое дитя, стоявшее предо мною, испугалось при виде этого человека, столь похожего на дикого зверя.

- Так ты не Беатриса? - спросил я ее.

- Нет, - ответила она, - я Эмилия.

С этими словами она исчезла, но я долго не мог забыть ни ангельской наружности ее, ни стыдливости, ни кроткого откровенного взгляда чудных очей ее - и все спрашивал себя, как она могла быть здесь? Казалось, грех не мог коснуться ее.

Вскоре я увидел ее опять. Все также хороша, в белом одеянии, она сидела и с видом отчаяния считала зерна жемчужного ожерелья. Я подошел к ней.

- Ты белая женщина? - спросил я.

- Не знаю, что хочешь этим сказать, - ответила она, - меня зовут Эмилией Флеминг.

- "Флеминг и Спаркман"! - воскликнул я, вспомнив известную английскую фирму.

Она кивнула головой.

- Ты, кажется, очень несчастлива! - продолжал я. - Бедное дитя!

- Да, я несчастная, меня постигла страшная потеря!

- Что же ты потеряла, бедная Эмилия!

- Ах! Жемчужину, - воскликнула она, ломая себе руки.

Только жемчужину, подумал я, но вспомнил, что где-то читал, как купец продал все свое имущество для того, чтобы приобрести одну такую драгоценную жемчужину.

- Ты, может быть, найдешь ее!

Лицо ее просияло.

- Ты полагаешь? Но я так давно ищу ее!

Я вспомнил чьи-то слова, что ищущие на ходят, но не мог их выговорить и сказал:

- Если ты давно ищешь, то тем более нужно полагать, что твои усилия приходят к концу.

Этими словами я приобрел ее доверие, и она решилась рассказать историю ее жизни.

- Ты назвал фирму "Флеминг и Спаркман"; мой муж был когда-то во главе ее. Но то было давно, очень давно. Он был прадедом прадеда настоящего властелина. Я в шестнадцать лет вышла замуж за Роберта Флеминга, который, вводя меня в свой роскошный дом, прежде всего подарил мне великолепное жемчужное ожерелье, имеющее ценность целого состояния.

- Видишь это среднее синеватое зерно? - сказала она. - До сих пор помню его слова, как будто это было вчера: оно знает твою супружескую верность, а это красноватое означает твою любовь, а белое - твою невинность. Другие поменьше представляют остальные добродетели, а шнуровка - это твоя женская честь.

С этими словами он надел мне ожерелье и увы! Все жемчужины остались целыми, только одна потерялась!

Любила ли я его? Не знаю. Но я была счастлива, у меня было двое детей, и я ничего не желала.

Нас стал посещать приятель моего мужа.

Он ухаживал за мной, и под его влиянием со мной совершилось что-то, чего я не могу и объяснить. Сердцем и душою я была предана мужу, но, при виде того, я вся горела, в крови моей был яд, я теряла рассудок. Однажды он забылся, обнял меня, я не в силах была противиться ему, не помнила, что делала, но, вероятно, старалась высвободиться... шнурок на моей шее лопнул, и весь жемчуг рассыпался. Я опомнилась и, придя в себя, умоляла его оставить меня. Он повиновался, а я стала собирать потерянную драгоценность. Нигде не могла я найти среднего, самого большого зерна - моей супружеской верности. Долгое время искала я ее, скрывая от мужа, но пришел день, в который он заметил, что ее нет. Он много не говорил, но с тех пор на его лице было мрачное выражение, говорящее ясно: твоя верность пропала, чем можешь ты быть для меня?

Что же касается моего искусителя, то он чувствовал, кажется, угрызение совести. Он избегал меня, но зато я не могла более жить без него. Постоянно следя глазами за каждым его движением, я находилась под обаянием того мгновения, в которое я находилась в его объятиях, - моего падения; воображение живо рисовало мне все жгучие подробности, и я неудержимо стремилась всеми силами желания к тому же наслаждению.

Вскоре меня поразила болезнь, я умерла и очнулась здесь.

После долгого молчания, она продолжала:

- Знаешь ли ты, что значит духом странствовать по земле? Послушай! Я не знала покоя, мне нужно было вернуться в свое прежнее жилище, чтобы отыскать потерянную жемчужину. Вот уже несколько столетий, что я ищу ее и не могу найти.

Трудно мне, почти невозможно передать тебе, что я чувствовала, бродя по прежнему моему дому. Я дрожала, как бы идя к запрещенной цели. Все жилище посетила я от чердака до погреба, всюду распространяя ужас.

Только один старый слуга не боится меня, он привык видеть мое появление.

Исходила я залу, где потеряла жемчужину, но там ее не оказалось, ищу дальше по коридорам, в картинной галерее, где все семейные портреты. Вот образ моего оскорбленного супруга! Напрасно я ловлю в его глазах хоть тень прощения, они неумолимо глядят на меня! Вот и дети мои, но и в их лицах не вижу я нежности! Много поколений пережило в этом старом доме. Все знают, кто я и зачем прихожу. Мое ожерелье до сих пор переходит из рода в род, и я должна являться той, у которой оно находится, за несколько времени до смерти. Прежде меня страшились и не знали, как отвечать на мой вопрос: где моя жемчужина? Но теперь руку умирающей кладут на Библию и говорят: "Вот, где ее можно найти". Это не моя жемчужина, но на это возражать нельзя.

Она замолкла и оставила меня в раздумье.

Вот до чего доводит нас греховная мысль!

Эти безумные желания, эта страсть получили начало в мысли, в одной мысли!

О, друг мой, как нужна нам чистота помышлений, чтобы не впасть в искушение!

Двадцать седьмое письмо

Часто припомнится мне какая-нибудь мелодия, и тогда она преследует, мучает меня.

Ты не поверишь, до какой степени воспоминание о музыке может свести с ума в аду. Всякая гармония - такое противоречие всему существующему здесь, что мысль о ней раздражает, приводит в бешенство, в неистовство!

Чем прекраснее и нежнее звуки, носящиеся в моем уме, тем мучительнее они на меня действуют!

Как называлось это местечко среди гор в Самарии, где мы когда-то отдыхали. Кажется, Сихем или Сикар? Сказано, что тут Иаков плакал от радости при виде Рахили. Не знаю живописнее этого места. Вся долина представляет из себя сад, наполненный самой богатой растительностью. Но мы дорого поплатились за наше пребывание в этом рае. Жара была нестерпимая, и насекомые не давали нам покоя. Мы принуждены были пуститься в дорогу, хотя вскоре должны были остановиться снова для отдыха. Тут Лили начала опять свою беседу со мною, но прежде чем повторить тебе ее рассказ, я должен тебя предупредить, что я уверен в твоем удивлении в том, что Лили, не знавшая сомнений, веровавшая, как ребенок, могла с такой живостью описать борьбу человека неверующего. Этого я и сам не могу себе объяснить, да еще и в том, что я передаю рассказ, в котором вера играет главную роль, между тем как я здесь не имею никакого понятия о вере. Для тебя это будет казаться странным, необъяснимым. Уста мои повторяют, тогда как дух мой остается чужд содержанию рассказа. Он меня трогает, волнует, но ясно я не понимаю его. Бывало, стараясь представить себе наружность отсутствующих, я мог в воображении воскресить отдельные части их лиц: нос, рот, лоб, но в целом никак! Теперь я призываю образ Сына Божия со всей Его любовью, с Его милосердием - и напрасно. Лишь отдельными чертами представляется он мне.

Но довольно, приступаю к повествованию. Когда апостол Петр прощался с жителями Антиохии, чтобы отправиться в Рим, где должен был умереть мученической смертью, толпа сопровождала его до половины пути, где, наконец, благословив, он отпустил народ и продолжал путешествие в сообществе немногих. Вдруг он заметил, что за ним следует старик и понял, что он имеет что-нибудь ему сообщить. Тогда он приказал спутникам своим продолжать путь, а сам остановился.

- Сын мой, у тебя что-то на сердце?

- Не верой ли спасутся люди, отец? - отвечал старик.

- Так, сын мой, - сказал апостол, - разве у тебя нет веры?