пострадавшей, а также имена ее родителей или других родственников не упоминались, что шло вразрез с общепринятой практикой, когда происходили несчастные случаи, подобные этому. Имя молодого человека, который обнаружил девочку, газетчики также опустили.
Конрауд продолжил блуждать по просторам Интернета. В последнее время значительное внимание уделялось новостям из блогов женщин, которые в определенный момент своей жизни (включая детские годы) подвергались сексуальным домогательствам или были изнасилованы. Все новые и новые свидетельства об актах насилия появлялись на таких веб-страницах практически ежедневно. Далеко не все из них являлись анонимными, а некоторые живописали факты в мельчайших гнусных подробностях. Хватало там и историй о насилии, совершенном с особой жестокостью, и о душевной боли, которая не переставая терзала несчастных жертв. В отдельных случаях называлось имя насильника, для того чтобы он, по выражению автора одного из блогов, «на собственной шкуре испытал, какой это стыд». Конрауд и подумать не мог, что так много женщин могут поделиться ужасными историями о своих отношениях с мужчинами. Разумеется, за долгие годы работы в полиции, он не раз сталкивался с подобными случаями насилия, но до сих пор не отдавал себе отчета, насколько распространилось и внедрилось в повседневную жизнь это безобразное явление.
Выключив компьютер, Конрауд снова улегся в кровать и стал размышлять об Эйглоу. Они договорились увидеться на следующий день, но эта встреча не внушала ему ничего, кроме тревоги, поскольку Конрауду предстояло задать ей вопросы, которые не давали ему покоя, а Эйглоу могла воспринять их в штыки.
Погруженная в свои мысли, Эйглоу сидела в кафе в ожидании Конрауда. Из кухни доносился звон посуды, а большая итальянская кофемашина выпускала из себя струи горячего пара, но ее пыхтение тонуло в гуле голосов посетителей кафе. Это популярное заведение в самом центре города было вечно битком набито людьми, так что Эйглоу уже жалела, что не выбрала более спокойное и уединенное место. Наконец она увидела в окно, как к кафе подъехала машина, из которой вышел Конрауд и расплатился за стоянку, опустив несколько монет в паркометр. Через пару минут он уже сидел возле Эйглоу и заказывал себе кофе.
У нее осталось от Конрауда не самое лучшее впечатление после их первой встречи, когда он расспрашивал Эйглоу о своем отце и о его дружбе с Энгильбертом. Ответов на его вопросы она не знала и не испытывала особой радости от обсуждения с первым встречным превратностей судьбы Энгильберта, который к тому же покинул этот мир столь трагическим образом. Эйглоу не говорила на эту тему ни с одним человеком – даже с собственной матерью. Они предпочитали обходить ее молчанием. Поэтому Эйглоу была немало удивлена, когда на ее пороге откуда ни возьмись появился Конрауд со своими расспросами о тех событиях. Она была совершенно не готова к такой беседе, и ей не оставалось ничего иного, кроме как развести руками. Однако во время их последующих встреч Эйглоу чувствовала себя уже менее напряженно, поскольку поняла, что Конрауд лишь пытается докопаться до истины, незнание которой мучает его уже не один год, – впрочем, как и ее саму.
Эйглоу не знала наверняка, сколько ему лет, догадывалась только, что он немного старше нее. Познакомившись с Конраудом поближе, она даже прониклась к нему симпатией и теперь чувствовала себя в его компании свободнее. Он казался ей человеком спокойным, уравновешенным и интересным. Конрауд был прямой противоположностью мужчины, с которым Эйглоу познакомилась пару лет назад, когда одна подруга решила свести ее со своим коллегой. Ей стоило сходить с ним на свидание единственный раз, чтобы понять, насколько он невыносим. Дважды разведенный, он был загорелым, как головешка, и беспрестанно говорил о своих заграничных поездках, о гольфе, которым занимался в качестве хобби, и о доме во Флориде, который ему удалось вырвать из цепких коготков супруги номер два.
Они договорились с Конраудом встретиться после вчерашнего телефонного разговора, во время которого он упомянул о девочке, что утонула в Тьёднине. Эйглоу была настолько поражена, что даже не смогла удержать телефон в руках. Она сразу поняла, что это та самая девочка, которую она видела, когда ей было двенадцать лет.
Конрауд пообещал, что попробует разобраться с давним происшествием и выяснить, кем была та девочка. Эйглоу настоятельно просила его об этом, и он, видя, насколько она потрясена, естественно, согласился выполнить ее просьбу. Он заверил Эйглоу, что постарается получить информацию о ходе расследования и, если повезет, раздобыть соответствующие полицейские отчеты.
– Материалов по делу крайне мало, – сообщил Конрауд по результатам поисков в полицейских архивах. – Очевидно, все исходили из того, что произошла нелепая случайность. Никаких документов о вскрытии я не обнаружил, так что неизвестно, проводилось ли оно вообще. Вероятно, его посчитали излишним. Заключение врача я, однако, нашел – в нем говорится, что смерть наступила в результате утопления. Дальнейших действий по выяснению обстоятельств трагедии, судя по всему, не предпринималось. Дело закрыто.
– Как ее звали?
– Нанна.
– Нанна, – тихо повторила Эйглоу, словно для того, чтобы запечатлеть в памяти это имя. – А кто она?
– Самая обычная девочка. Родилась в Рейкьявике, ходила в школу в районе Ойстюрбайр. Отца у нее не было. Жили они с матерью на Скоулавёрдюхольте[8]– раньше там еще стояли бараки. Видимо, та женщина была одной из последних, кто оттуда съехал. Я поднял ее данные и выяснил, что она умерла много лет назад, а прежде работала в столовой при Национальной клинике. Она сожительствовала с мужчиной и информации о том, кто является отцом девочки, не раскрывала. Сын ее гражданского мужа проживал вместе с ними и был на несколько лет старше девочки. Отчим – если его можно таковым считать – был обычным работягой и, как мне удалось выяснить, приводов в полицию не имел. Он скончался лет десять тому назад. Его сын, однако, живет и здравствует, как и тот, кто обнаружил в озере труп девочки, – если, конечно, в отделе регистрации населения ничего не напутали. Тот человек уже на пенсии, он бывший учитель. Имя и возраст те же, что и в материалах дела, – тогда ему было девятнадцать лет, и показания он дал полиции весьма точные и подробные.
Пока Конрауд зачитывал ей документ, Эйглоу не проронила ни слова, а потом спросила:
– Значит, об отце Нанны ничего не известно?
– Можно предположить, что он был солдатом в военной зоне в Сюдюрнесе[9]. Ее мать родом из Кеблавика, и, насколько я понял, она была в положении, когда переехала в Рейкьявик. Кто знает, возможно, она стремилась избежать сплетен. Как бы