он.
И хлопает своими голубыми глазками. Ну просто ангелочек!
- Конечно, можно.
- Ура! А папа меня заставляет сначала есть суп.
- Зверь твой папа. Но он все правильно делает. Папу надо слушаться.
Я ставлю чайник, достаю пачку с чайными пакетиками.
- Что это за чай вы пьете? - скептически разглядывает ее Арсений Маньякович.
- Обычный чай. А что? Вам надо элитный из позолоченной чашки? Извините, такого нет.
- Ну, раз нет, пойдет обычный, - милостиво кивает он.
Учит ребенка вежливости, а сам - просто воплощение наглости и бесцеремонности!
Я открываю холодильник и достаю торт. Максик оказывается рядом и выглядывает из-под моей руки.
- А это что?
На полке стоит масленка в форме черепахи. Я ее привезла из Египта и использую для хранения сыра.
- Там сыр. С плесенью.
- Тухлый сыр?
- Нет, он не тухлый. Это такая специальная плесень. Вкусная.
Я достаю масленку и ставлю ее на стол. Открываю. Максик таращится на зеленоватый кусок сыра.
Нюхает.
- Фу…. Гадость какая.
- Ага, - говорю я.
Отламываю кусочек и кладу в рот. Максим смотрит на меня завороженно.
- Гадость, - повторяет он. - Дашь попробовать?
- Бери.
Макс повторяет мои действия. Морщится.
- Фу!!!
- Нравится?
- Нет! Горько!
- А зачем ешь?
- Чтоб тебе одной не скучно было есть всякую дрянь.
Какой заботливый ребенок. Ну не прелесть ли?
Я хватаюсь за нож. Арсений Маньякович забирает его у меня. И не просто забирает, а подходит сзади, берет за локоть, на секунду прижавшись всем телом. Моя ладонь разжимается…
Он же случайно ко мне прижался?
И меня случайно в этот момент обдало каким-то нереальным ледяным жаром? Ледяной жар… Такое бывает вообще?
Максим смотрит на торт с воодушевлением. Когда я ставлю перед ним тарелку, сразу начинает есть.
А потом вдруг откладывает ложку и произносит:
- А можно мне картошки? Ты говорила, у тебя есть картошка…
- Голодный? - спрашиваю я.
- Мы были в кафе, - замечает его папа. - Ужинали.
- В кафе невкусно, - хмурится Максик. - Мне надоело в кафе.
- А где вкусно?
- Бабушка готовит вкусные драники. И ежики. И вареники с вишней…
Бедный ребенок! Соскучился по домашней еде. Папаша таскает его по заведениям общепита, и ему в голову не приходит приготовить что-нибудь домашнее. Или он не умеет? Ну уж кашу сварить и картошку пожарить каждый может.
Я разогреваю картошку. Ставлю перед Максмом и с удовольствием наблюдаю, как он ест.
- Вкусно! - сообщает он. - Как у бабушки. Хочешь?
Он протягивает вилку с наколотой картошкой своему папе.
- Нет, спасибо.
Я молчу. Не предлагаю ему картошку. Обойдется! Да и немного ее у меня осталось. Только для Максика.
- Бабушка в больнице, - сообщает мне мальчишка - У нее сердце болит. Сильно.
- Она выздоровеет, - успокаивающе произносит Арсений.
- Ей в руку воткнули иголку и по ней льется лекарство. Прямо в кровь. А еще у нее есть кислородная маска. Как в самолете, только другая. Я тоже хочу такую маску. А иголку в вену не хочу…
Максимка выпаливает все, что у него на уме. А я в это время смотрю на Арсения Михайловича. И вижу, как его лицо меняется на глазах.
Он хмурится, сжимает губы и стискивает челюсти. Выражение лица почти что угрожающеее. Но я почему-то понимаю, что за этим суровым фасадом он прячет тревогу и боль.
И мне вдруг становится его жалко. Их обоих…
Какие-то они заброшенные и неприкаянные. Бабушка в больнице, мама неизвестно где.
Я замечаю, что у Максика волосы странные, как будто он хватал их липкими руками. Или как будто их плохо промыли. На рубашке пятна. А еще - у него разные носки. Он выглядит как ребенок, лишенный женской заботы.
Когда Макс, который даже ест наскоками, снова вскакивает и убегает, я задаю Арсению Михайловичу вопрос.
- А где мама Максима?
- Нет у нас мамы, - произносит он.
И в его голосе я снова слышу боль.
- Извините, - зачем-то говорю я.
- Ничего, - пожимает плечами он.
На дальнейшие расспросы я не решаюсь. Но по его ответу, по его глазам и позе, я понимаю, что случилось что-то очень плохое. Трагическое.
Видимо, его жены и мамы Макса нет в живых.
Мое сердце сжимается. Максимка растет без матери. Еще и с таким холодным отцом. Надеюсь, хоть бабушка у него нормальная. Но даже если так - сейчас она в больнице...
Бедный ребенок!
14
Арсений
Я ловлю испуганный взгляд Лисички. Она смотрит сочувственно. Сначала на меня, потом на Макса.
Жалеет. Думает, что… А, пусть думает.
Так даже лучше.
Кажется, все начинает складываться.
- А что с вашей бабушкой? - продолжает она расспросы уже после того, как Максик расправился и с картошой, и с тортом.
Мне, кстати, картошки не предложили. А я бы не отказался! Выглядела она очень аппетитно.
- Сердце, - отвечаю я.
- Что-то серьезное?
- Достаточно. То есть… все будет хорошо. Она поправится. Но ей нужен отдых.
- Конечно. Это понятно.
- Она поедет в санаторий на месяц. Пройдет курс реабилитации. Ну и потом пару месяцев ей нужна будет помощь с Максом. Он же у нас буйный.
- Это да…
- С ним мало кто может справиться. А вы можете.
- Да, - кивает она. - Я могу.
- У вас три младших брата.
- Досье собрали?
Так. А сейчас надо быть очень осторожным. Чтобы не спугнуть.
Все идет по плану и даже лучше. Хорошая была идея - использовать Макса. Ему нужна няня - пусть сам ее и завоевывает. Нет, я не говорил ему этого прямо. Просто намекнул, что надо понравиться Лисичке, и тогда она согласится приходить к нему каждый день.
Он очень старается. И, надо признать, справляется гораздо лучше меня. Макс умеет быть милым и обаятельным, когда ему это надо.
Ну, и полтора литра запрещенной колы, купленной в виде большого исключения, сыграли свою роль. Благодаря этому чудесному напитку, влитому в ребенка, нас вообще впустили.
- Конечно, я навел справки, - объясняю я Лисичке. - Ведь я думал о том, чтобы доверить вам сына. А он - самое дороге, что у меня есть.
Рыжая хмурится. Ей не нравится, что я все спланировал за ее спиной.