Читать интересную книгу Книга Синана - Глеб Шульпяков

– Это Мустафа Соколлу-заде, – речной ветер приятно холодил лицо. – Племянник знаменитого визиря Соколлу Мехмеда паши. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?

Она не помнила.

– По его наводке Сулейман назначил Мустафу наместником Буды. Это случилось в 66-м, незадолго до смерти султана. Соколлу были выходцами из Восточной Европы и племянник знал, что тут к чему. А дядя, тот самый визирь, был дружен с архитектором. Синан построил для него усыпальницу в Эйюбе и две небольших мечети в Стамбуле. Судя по исполнению, это визирь был чем-то очень симпатичен Синану. Мечети вышли строгими, но уютными, спокойными. Частными, что ли. Так вот, одну из этих мечетей закончили примерно в это же время. И в плане она имела точно такой же восьмигранник.

Силуэты стен рыхлые, разобрать восьмигранник невозможно.

– Поскольку при дворе все делалось по знакомству, – мы снова уставились на воду, – не исключено, что заказ на бани пришел именно к Синану. Конечно, сам он тут не работал и, скорее всего, никогда этих бань не видел. Но чертежи мог предоставить.

– Эйюб, Сулейман, – она обреченно сунула путеводитель в рюкзачок.

– Но ведь это моя книга… – развел руками.

Отвернулась и стала разглядывать берег напротив.

Весь день она отмалчивалась, ссылаясь на вчерашний перебор со спиртным, и мы рано вернулись в гостиницу. Из душа вышла через час, уже в пижаме. Молча залезла под одеяло и уткнулась в путеводитель. Я открыл недопитый «Токай» и разлил по бокалам, но она отказалась.

По телевизору показывали Джеймса Бонда.

– Я наверное завтра никуда не поеду, – не поднимая глаз от книги, вдруг сказала она. – Плохо себя чувствую, да и настроения нет.

Я пожал плечами и уставился на экран.

Джеймс Бонд висел на подножке, пытаясь влезть на уходящий поезд.

Судя по тону, спорить бесполезно.

И я поехал один.

40.

В седьмом часу утра я тихо прикрыл дверь и вышел на улицу, где в сером воздухе висела зимняя изморось. Сел в пустой поезд по восточному направлению. Когда вагон тронулся, я уже спал.

Через два с лишним часа поезд прибыл в Печ, который почернел и притих от дождя.

Я вышел на площадь с мечетью и взял такси.

За городом погода разгулялась. Через ватные облака стало пробиваться солнце, окна запотели. Дорога, обсаженная тополями, вокруг поля, поля. Они были выпукло-вогнутыми и чем больше припекало солнце, тем заметнее земля парила, поднимая к небу белесые полосы.

Мохач напоминал советский райцентр. Центральная улочка уводила в туман; в молоке виднелись цветочные горшки на подоконниках.

Что я хотел тут увидеть – редуты работы Синана? За пять веков даже реки поменяли русла.

Я вышел на площадку, обнесенную гранитным парапетом. По центру торчали мемориальные трубы, память о высадке советских войск. А за гранитом, как распаренное тело, лежал Дунай.

Река шла безмолвно, упрямо: как белая кровь. Дымку сдувало ветром и контуры деревенских домов проступали на берегу. А вода все скользила и скользила, закручиваясь под ивами.

Также же она шла утром, когда армия султана высаживалась на берег Дуная. Когда первые отряды янычар бесшумно занимали холмы, которые совсем уже открылись в поредевшем тумане.

Рядом с мной стоял коренастый дядька с авоськой. Чуть поодаль я заметил парня в инвалидной коляске. На краю площадки замерла красивая молодая женщина.

Косынку она держала в руках.

Кто были эти люди? Кого ждали у воды зимним утром? Они стояли неподвижно как скульптуры и смотрели на реку. А свет все прибывал в берегах, и ощущение легкости и значительности росло во мне вместе с этим светом.

41.

Армия провела в дороге четыре месяца.

Шли по долинам рек, опасаясь перевалов, и занимали по пути опустевшие города и деревни со странными славянскими именами. За Пловдивом начались проливные дожди и дороги размыло. Они стали терять скот, пушки срывались и тонули в потоке, из-за воды в обозе стал гнить провиант.

Дисциплина пошатнулась. За самовольную отлучку или потерю лошади янычару отрубали голову, но отлучки случались все чаще, а беглецов находили все реже – и снова шли и шли долинами рек вверх по течению на запад.

К концу лета армия вышла к Драве около деревни Осиек. Переправу поручили наводить Синану и тот за пять дней соорудил трехсотметровый мост, по которому стотысячная армия сошла на тот берег. Чтобы отрезать путь к отступлению, после переправы мост уничтожили.

Мохач стоял пустым – жители покинули деревню, когда на окрестных полях разместилась армия короля Лайоша. В излучине Дуная турки разбили шатер султана, выставили артиллерию. Все было готово к сражению.

Битва началась в три пополудни 29 августа. Силы были неравными – ни Англия, ни Испания, ни папа Римский не оказали Венгрии военной помощи. Удар огромной армии держали венгерские и польские рыцари числом в десять тысяч, и простые солдаты из крестьян, и без того недовольных королевскими поборами.

Промашка вышла в самом начале. Кавалерия короля клюнула на приманку Ибрагима-паши, разыгравшего отступление, и ринулась к ставке султана. Там ее, зажатую в клещи, и разгромили с флангов.

Битва продолжалась до вечера, но после гибели отборных частей исход ее не вызывал сомнений. Остатки королевской армии добивала турецкая артиллерия, крестьяне бросали оружие и разбегались. Король Лайош был ранен и упал в Дунай, где утонул под тяжестью собственной амуниции.

Тело его не нашли.

10 сентября османы вошли в столицу. Сулейман совершил намаз в большом соборе Пешта и занял дворец на Королевском холме. Указ, обещавший жителям города неприкосновенность, опоздал. Янычары уже бесчинствовали по обе стороны реки, пока через пару недель и город, и окрестности не были разграблены полностью.

После венгерского похода на имперском небосклоне вспыхнула блистательная, но недолговечная звезда Ибрагима. Из Будапешта он вернулся вторым лицом империи и сыграл неясную в деталях, но существенную роль в судьбе Синана.

42.

Грек по крови, Ибрагим попал в плен мальчишкой. Пираты выставили его на продажу в Измире, откуда Ибрагима перекупили в соседнюю Манису, где находилась резиденция наследника и жил юный принц Сулейман.

Говорят, начитавшись сказок, принц тайком гулял по улицам спящего города, воображая себя Гаруном-аль-Рашидом из «Тысячи и Одной ночи». В одну из таких прогулок он услышал скрипку. Мелодия доносилась из открытых окон, и пленила Сулеймана настолько, что утром он приказал выкупить скрипача у хозяев.

Мальчишка состоял при богатой вдове. Это ее он тешил игрой на скрипке, и бог весть как еще. Когда ко вдове пришли из дворца, та удвоила цену, но мальчика выкупили не торгуясь.

Так Ибрагим попал во дворец Манисы, а потом и в Стамбул, куда отправился после смерти отца Сулейман.

На чем они сошлись, потомок Чингиз-хана и грек без роду и племени? Частная жизнь в исламе штука темная, но, говорят, с той поры султан и дня не мог провести без конфидента, и даже постель Ибрагима устроили в его спальне, так что теперь даже ночью они вместе, а посему доступ женщины к своему господину заказан и печаль царит в гареме султана, печаль.

После возвращения из Европы официальные бумаги все чаще подписывает Ибрагим, чье имя украшено царственными эпитетами. Ежегодно казна платит ему тридцать тысяч золотых и он становится одним из самых богатых людей империи. Злые языки утверждают, что он язычник и не чтит Пророка, и постится по христианскому обычаю. Наместники в провинции теряются в догадках: кто наш господин в Стамбуле? кому писать бумаги? и в город приходят грамоты на имя «великого султана Ибрагима».

Диван, послы, походы – все теперь в его руках. И султан как будто не возражает. Ему нравится быть в тени своего наперсника. Он отошел в сторону и любуется Ибрагимом: настолько тот хорош во блеске царской власти.

Ибрагим живет во дворце султана, но так не может продолжаться долго, поскольку султан выдает за любимца свою сестру и молодоженам нужен кров. Тогда-то на кромке ипподрома и появляется роскошный дворец. Он стоит и сейчас, напротив Голубой мечети, а строил его инженер Синан, нежданно-негаданно возведенный после Мохача в должность личного телохранителя падишаха.

Никаких документов относительно карьерного взлета Синана не сохранилось. При дворе все делалось по замолвленному слову, так что распутать этот клубок тогда, а тем более сейчас, трудно. Возможно, за Синана хлопотал Ибрагим, наблюдавший его в походе и составивший протекцию соплеменнику. Но можно ли утверждать, что Синан был греком?

Примем как должное: Синан теперь бок о бок с падишахом. Днем они на выездах и Синан в первом круге у самых носилок. Ночью они во дворце, и Синан на часах у входа в спальню – спит ли султан, или ведет беседы со своим конфидентом, который, слава Аллаху, все реже ночует в покоях Сулеймана, а значит надежда появилась в гареме султана, надежда.