Читать интересную книгу Смерть по ходу пьесы - Эд Макбейн

— Она — сиротка Энни.

— Дерьмо собачье — вот что она такое. В этой стране, как только на кого-то нападут, из него делают героя и знаменитость, и газетчики тут же начинают вокруг него суетиться. Ты заметил — теперь каждая зараза знает, как сделать так, чтобы у тебя взяли интервью? Смотри: загорается многоэтажный дом, прибегают журналисты с телекамерами, и вдруг появляется какая-нибудь дамочка в ночной рубашке. Она только накануне приехала откуда-нибудь из Колумбии, по-английски говорит еле-еле, но зато дает интервью репортерам и держится так, будто она какая-нибудь звезда из шоу «Сегодня вечером». «Ой, сьэр, это так ужасно, мой ребьенок в дальньей комнатье, я нье знаю, чьто дьелать!» Из незаконной эмигрантки она тут же превращается в чертову знаменитость, которая дает интервью.

— А на следующей неделе она уже будет рекламировать какое-нибудь средство для волос.

— Огнетушители она будет рекламировать, — поправил второй, и полицейские рассмеялись.

Дождь продолжал лить, вгоняя их в уныние.

— Ты видишь в этом переулке хоть какой-нибудь сраный нож? — спросил первый полицейский.

— Ни хрена я не вижу, кроме дождя.

— Давай посмотрим на тротуаре.

— Тут канава.

— Может, он выбросил нож в канаву.

— А может, забрал его домой и сунул под подушку, этот самый нож за пятьдесят баксов.

— Который час?

— Уже почти два.

— Может, устроим перерыв?

— Да вроде рано.

— А ты есть не хочешь?

— Я могу сходить за пиццей.

— Давай лучше заканчивать.

— Мы здесь всего два часа.

— Больше двух.

— Ну, два с четвертью.

— Под этим чертовым дождем — не забывай.

— Ну пусть даже так.

— Ищем нож, который вообще не существует.

— Он мог выбросить нож в канаву.

— Да мы никогда его не найдем.

— Давай все-таки проверим и канаву.

Двадцать минут спустя они уже ели пиццу в ночной забегаловке на Мейпс-авеню.

Еще семь часов спустя Карелла и Клинг сидели в дежурке и перечитывали записи, которые они вчера вечером сделали в театре. Дождь немного приутих, но не настолько, чтобы у них исчезло ощущение продолжающейся зимы. Было седьмое апреля. Уже две недели и три дня как вроде бы наступила весна, но зима была отвратительной, и эта отвратительная зима все еще не закончилась — во всяком случае, по мнению горожан.

— Насколько я понимаю, — сказал Клинг, — все уже ушли из театра к тому времени, как Мишель Кассиди вышла в переулок.

— Все, кроме художницы по костюмам, — поправил его Карелла. — По словам Кендалла, она задержалась из-за примерки.

— Художницу зовут Джиллиан Пек, — сообщил Клинг и зевнул. — Помощник режиссера дал мне ее адрес и домашний телефон.

— Что, не выспался? — поинтересовался Карелла, и сам едва удержался от зевка.

— Я домой пришел только к трем. Мы заговорились.

— Вы с Шарон?

— С Шарин.

— Она в конце концов позволила тебе доехать до Калмс-Пойнта?

— Нет, мы встретились в городе. Слушай, а ты откуда знаешь?..

— Маленькая дежурка.

— Это не дежурка маленькая, это у кого-то уши длинные.

— I muri harmo orrecchi, — сказал Карелла.

— И что это значит?

— И стены имеют уши. Моя бабушка часто это повторяла. Так кто она такая?

— Твоя бабушка?

— Да, моя бабушка.

— Ты имеешь в виду Шарин?

— Я имею в виду Шарон.

— Шарин.

— Похоже, здесь сильное эхо.

— Нет, ее зовут Шарин. Через "и".

— А, Шарин.

— Да, Шарин.

— Ну так кто она такая?

— Она из полиции, — сказал Клинг.

Он решил, что разумнее будет не уточнять, что она заместитель главврача полицейского управления.

— Я ее знаю?

— Навряд ли.

— А где ты с ней познакомился?

— На работе.

Это тоже более-менее соответствовало действительности.

— Если все они уже ушли из театра, — сказал Клинг, меняя тему разговора, — то любой из них мог подождать в том переулке и напасть на нее. Так что...

— Ты хочешь сменить тему? — спросил Карелла.

— Да.

— Ну ладно.

— Я просто пока не хочу об этом говорить, — пояснил Клинг.

— Ладно-ладно, — протянул Карелла, но вид у него был несколько обиженный. — С чего начнем?

— Стив...

— Я понимаю.

— Сколько нам придется возиться с этим делом? Девицу выпустили из больницы через каких-нибудь пять минут после того, как она туда поступила. Сегодня она уже снова приступит к репетициям, и представление будет продолжаться. На мне висит три серийных убийства и десяток...

— Я знаю.

— Ведь это же пустяковое дело, Стив.

— Ты знаешь, что это так, и я это знаю, но согласится ли с нами комиссар Хартман?

— Ты о чем?

— Сегодня утром мне домой позвонил Пит.

— Ого!

— Он сказал, что еле отвязался от Хартмана. Комиссар и майор на пару желают знать, как там у восемьдесят седьмого участка движется дело с этой суперзвездой, на которую напали прямо у выхода из театра. Сказал, что они узнали о том, что перед покушением она побывала у нас в участке и подала жалобу...

— Но это было всего за три часа до нападения!

— А кто это будет считать? Сказал, что это некрасиво выглядит, что мы знали об угрожающих телефонных звонках и все-таки позволили...

— Позволили?!!

— ...чтобы актриса подверглась нападению...

— Ну да, конечно, мы позволили ее зарезать.

— Это, собственно, комиссар сказал Питу. А Пит повторил это мне в половине восьмого утра. Газеты здорово раздули это дело, Берт. Достаточно, чтобы всех взбудоражить. Пит желает получить этого головореза. И быстро.

* * *

Одетый в ливрею чернокожий привратник вежливо спросил у Кареллы, к кому он. Карелла предъявил жетон и сообщил, что ему нужен мистер Моргенштерн. Привратник переговорил с кем-то по селектору и сообщил Карелле, что тот может идти. Ему нужен пентхауз С, лифт направо по коридору. Дверь Карелле открыла чернокожая горничная и сказала, что мистер Моргенштерн сейчас находится в столовой — не будет ли мистер так любезен следовать за ней? Карелла прошел следом за горничной через роскошно обставленную квартиру, все окна которой выходили в парк.

Марвин Моргенштерн сидел в эркере, залитом яркими лучами утреннего солнца. Он был одет в синий шелковый халат. Из-под полы халата и из выреза выглядывала шелковая же пижама бледно-синего оттенка. Когда горничная ввела детектива в комнату, Моргенштерн как раз жевал кусочек тоста.

— Здравствуйте, — сказал Моргенштерн, — рад вас видеть. — С этими словами он встал, отряхнул крошки и протянул руку Карелле. Они поздоровались, и Моргенштерн предложил: — Присаживайтесь. Кофе хотите? А может, тост? Элли, принесите горячих тостов и еще одну чашку. Может, вам апельсинового сока? Элли, еще стакан сока, пожалуйста. Да вы присаживайтесь.

Карелла сел.

Он позавтракал в восемь утра, а сейчас было уже начало одиннадцатого. Моргенштерн еще не брился, но уже успел причесаться — зачесал волосы назад и не стал делать пробора. У него были лохматые черные брови под стать волосам, хотя волосы были настолько черными, что создавали впечатление крашеных. А может, он и брови красил. Узкие тонкие губы, ярко-голубые глаза. В глазах, похоже, прыгали смешинки, хотя Карелла не видел в случившемся преступлении ничего забавного.

— Как вы думаете, кто это сделал? — спросил Моргенштерн.

— А вы как думаете?

— Да кто его знает? В этом городе психов полно. Ну а какие-нибудь идеи у вас есть?

— Мы ведем расследование, — туманно ответил Карелла.

— И поэтому вы сюда и пришли?

— Да.

— Вы думаете, что это сделал я? — спросил Моргенштерн и расхохотался.

— Вы?

— Мне шестьдесят семь лет, — произнес Моргенштерн, отсмеявшись. — Три года назад я перенес инфаркт, мое колено, из которого двадцать лет назад удалили хрящ, начало болеть к непогоде, а вы думаете, что я напал в темном переулке на актрису из собственного театра? Совесть у вас есть, приятель? А, это вы, Элли. Свежий кофе? Замечательно. Поставьте сюда. Да, спасибо.

Горничная поставила поднос, на котором находились чайная ложечка, вилка, нож, салфетка, стакан апельсинового сока, пустая чашка и блюдце, вазочка с тостами и джезва с горячим кофе. Карелла прикинул, что горничной, должно быть, не больше двадцати трех — красивая женщина с вишневыми глазами и с лицом цвета кофе с молоком. Детектив подумал, что горничная, должно быть, гаитянка — в последнее время появилось много эмигрантов с Гаити. Не произнеся ни слова, девушка покинула комнату.

Моргенштерн разлил кофе, придвинул детективу сахарницу и молочник. Карелла выпил сок и потянулся за тостом. Он намазал тост маслом, потом добавил земляничного джема и откусил. Хлеб был свежим, а тост — хрустящим и теплым. Кофе тоже был хорош — крепкий и вкусный. Карелла расположился как дома.

— В таком случае расскажите мне о театральном бизнесе, — попросил он.

— Вы хотите знать, стоило ли мне пырять ее ножом? — спросил Моргенштерн.

Похоже, происходящее по-прежнему его забавляло.