Читать интересную книгу Том четвертый. Сочинения 1857-1865 - Михаил Салтыков-Щедрин

Но поутру, когда Махоркин действительно проснулся, все эти проекты внезапно улетучились. Рогожкин подошел, однако ж, к его кровати и пожелал ему доброго утра.

— Вина! — сиплым голосом отвечал Махоркин на приветствие своего друга.

— Не будет ли-с? — осмелился заметить Рогожкин.

— Вина! — снова закричал Махоркин, и так настоятельно, что Рогожкин не осмелился ослушаться, схватил опрометью шапку и побежал в питейный.

— Ты, Петя, не знаешь, что это была за девушка! — сказал Махоркин, когда было уже достаточно выпито, — да, только время может открыть, что это была за девушка!

— Бог не без милости, Павел Семеныч! Может, еще и наша будет!

— Нет, брат, не будет! сама сказала! Кабы не сама… ах, кабы не сама!

— Да, может, они против своей воли так говорят, Павел Семеныч?

— Нет, брат! Вы, говорит, для меня отвратительны, я, говорит, найдусь вынужденною в уездный суд просьбу подать, искаться на вас в бесчестии!

— Да помилуйте, Павел Семеныч, ведь это они с чужих слов повторяют! Всё это Порфирия Петровича слова: даже и слог ихний-с!

— Нет, Петя, убит я! А как было бы хорошо-то! нанял бы я квартирку побольше, купил бы вещиц хорошеньких… ведь я, брат, коли захочу, могу добыть денег!

— Кому же и добыть, как не вам, Павел Семеныч!

— Да!.. там была бы ее комнатка, здесь бы моя… назади бы спаленка… славно!

— Что и говорить, Павел Семеныч!

— Ты пойми, как тебе-то было бы хорошо! Вот ты теперь один-одинехонек по белу свету шатаешься, а тогда и у тебя бы почти что свое семейство было! Не слонялся бы ты из угла в угол, а с утра пришел бы в семейный дом… спокойствием бы насладился!

— Деточек бы ваших нянчил, Павел Семеныч!

— Выпьем! выпьем, брат, потому что уж такая мне вышла линия! Нет, Петя, мне счастья! счастье-то мое, видно, еще в ту пору, как я младенцем был, собаки съели!

Такого рода разговор длился целый день. Гитара и чекан отложены были в сторону; песни не оглашали больше скромной квартиры Махоркина; но зато водка беспереводно стояла на столе, перед которым сидели собеседники. На другой и на третий день повторилось то же самое. Махоркин не делал ни шагу из своей квартиры, опасаясь встретить ту, которая столь жестоко нарушила спокойствие всей его жизни. Врожденная ему дикость нрава развивалась все более и более; казалось, он потерял всякое сознание окружающей его вещественной природы и не имел никакой иной мысли, кроме мысли о Тисочке, но и то представлявшейся ему не в ясном и лучезарном свете, а среди облака, образуемого винными парами. И длилась бы эта история, быть может, и до сего дня, если бы не случилось странное происшествие, которое внезапно пресекло ее.

XIII

Свадьба

В семь часов вечера, 10 сентября 18** года, квартира Ивана Павлыча блистала огнями, и сам он, в новеньком мундире и белом галстухе, занимал почетных гостей. Посаженым отцом был у него сам генерал Голубовицкий, а посаженою матерью Настасья Ивановна Фурначева; шафера были тоже хоть куда: Разбитной и Семионович. Было и еще несколько милых гостей, которые охотно приехали пожелать счастья своему сослуживцу. Иван Павлыч ходил от одного к другому, перед некоторыми на секундочку останавливался, дарил улыбкой, трепал по плечу или по спине и отправлялся далее.

— Скажите, пожалуйста, — обращается Настасья Ивановна к его превосходительству, — как все это удивительно устраивается! давно ли, кажется, Иван Павлыч у нас поселился, а вот уж и место получил, и супругой обзавелся!

— Еще не завелся! — любезно отзывается генерал.

— Всё от воли божией, ваше превосходительство, — вступается Семен Семеныч Фурначев, — без него, царя небесного, и волос с головы нашей не упадет.

— Это правда, — отвечает генерал.

— Вы, mon cher Wologchanine, прекрасно обделали свои дела, — говорит Разбитной жениху, — только я вас предупреждаю: en ma qualité de garçon de noce,[57] я за себя не ручаюсь… les femmes, voyez vous, c’est mon faible…[58] без этого я существовать не могу!

Иван Павлыч очень хорошо понимает, что это шутка, и улыбается.

— А вы недурно устроились, Вологжанин! — говорит генерал, гордо озираясь.

Иван Павлыч, вместо ответа, опять улыбается: в этот вечер он счастлив и находит, что дар слова — способность, совершенно излишняя.

— Как приятно видеть молодую и счастливую парочку в хорошеньком гнездышке! — замечает Настасья Ивановна.

— Это правда, — отзывается генерал.

— Особливо для человека опытного, ознакомившегося, так сказать, со всеми бурями жизни, отрадно успокоиться умственным взглядом… — присовокупляет Фурначев.

— А что вы думаете? ведь это правда! — прерывает генерал.

— Адаму, после грехопадения, по всем вероятностям, куда было горько вспомнить о временах своей невинности! — продолжает Фурначев.

— Господа! невеста готова! — восклицает Разбитной, завидев из окна подъезжающего шафера невесты.

Генерал и прочие знатные обоего пола особы встают с мест и начинают суетиться.

— Mesdames! ваше превосходительство! позвольте… одну минуточку! — умоляет жених, внезапно возвращая утраченный дар слова.

В воображении его беспокойно мечется цифра 50.

— Ну что, если он надует?! — мысленно твердил он себе в эту решительную минуту. — Господи! да что уж это будет?!

И он, с мучительною тревогою в сердце, летит навстречу шаферу невесты.

— Невеста одета! — провозглашает, в свою очередь, шафер Спермацетов, который, с незапамятных времен, на всех губернских свадьбах, исполняет эту должность, и не только не стареет, но с каждым годом делается все более и более способным к шаферской обязанности.

— Позвольте, Иван Иваныч! — говорит Вологжанин, догоняя Спермацетова в передней, — вы не имеете никакого более поручения… ко мне собственно?

— Никакого-с… впрочем, да! Порфирий Петрович хотел, кажется, что-то сказать мне перед отъездом, но только помолчал и пожал мне руку.

— И больше ничего?

— Больше… ничего…

— Да, помилуйте, Иван Иваныч! вы говорите всё как-то с расстановкой, как будто что-то забыли! вы поймите, что это вещь очень важная, что тут забывчивость совершенно не у места!

— Поручения я никакого не имею! — скороговоркою и решительно отвечает Спермацетов.

Господи! да что ж это такое! — восклицает Вологжанин в отчаянье, — господа! нет, воля ваша, я не поеду! вы поезжайте, Иван Иваныч! вы скажите этому старому подлецу, что честные люди не поступают таким образом! он мне пятьдесят тысяч обещал!

Между тем в гостиной генерал ужасно беспокоится. Его оторвали от весьма важных занятий… он пожертвовал немногими минутами свободного времени… эти минуты необходимы, чтобы дать отдых утомленной голове… наконец, он не видит, что такое, что такое… С другой стороны, это и оскорбление… зачем же звать, если там у них не все готово? Одним словом, генерал кипятится и ломается что есть мочи, так что все эти мелкие пташки, как Фурначев, Семионович и проч., невольно умолкают и опускают глаза в землю.

— Нет, как вы хотите, Вологжанин, — говорит Разбитной, выходя в переднюю, — как вы хотите, а вы должны ехать… Вы поймите, mon cher, что нельзя же его превосходительству ждать конца ваших переговоров…

— Да помилуйте, Леонид Сергеич, он еще вчера вечером уверял меня, что пришлет всё сполна с шафером! — умоляет Вологжанин.

— Но ведь это, наконец, ваше дело, mon cher! Ваше дело было наблюсти, чтобы условия были исполнены! Согласитесь сами, за что же вы хотите нанести оскорбление его превосходительству?.. нет, вы должны, вы не можете не ехать! Иван Иваныч! отправляйтесь к невесте и скажите, что мы в церкви!

Спермацетов уезжает, а Разбитной входит в гостиную и объявляет, что недоразумение улажено. Ошеломленного Вологжанина сажают в карету и привозят в церковь.

Обряд совершился благополучно. Невеста была просто «голубушка», как выражались впоследствии крутогорские дамы, но жених неоднократно озирался по сторонам, как бы отыскивая чего-то глазами, и по временам вздрагивал и горько улыбался. Полицейским было наистрожайше приказано ни под каким видом не впускать в церковь Махоркина, от которого могли ожидать всякого невежества, и он действительно не был впущен, но в ту минуту, когда молодая садилась вместе с молодым в карету, чтобы отправиться в благородное собрание, где ожидал их свадебный бал и ужин, то в толпе раздался знакомый Вологжанину голос: «Блаженствуй, несравненная! я согласен!»

Впрочем, Настасья Ивановна рассказывала впоследствии, что когда Вологжанина поздравляли в церкви с благополучным исполнением желания, то он, вместо того чтобы улыбнуться, как водится, и отвечать какою-нибудь любезною фразою, неприлично рассмеялся и сказал: «Д-да! поправил-таки я свои обстоятельства!»

Госпожа Луковицына, слыша этот рассказ, сначала как будто задумалась, но потом, как бы осененная внезапным блеском свыше, воскликнула, что и она, с своей стороны, кое-что заметила, но сначала не поняла, а теперь все делается для нее ясно. А именно, когда Вологжанин вошел в залу благородного собрания и встречен был, как водится, на пороге родителями невесты, то, исполнив должную формальность, подошел к Порфирию Петровичу, поцеловал его три раза и сказал при этом: «Подлец!» Но Порфирий Петрович только крякнул и отправился навстречу к другим гостям.