– А что у тебя за шрам сзади на шее?
Мариса вздрогнула. Сейчас он не мог его видеть – шрам прикрывали волосы. Значит, тоже запомнил. Она обернулась и посмотрела ему в глаза, и ее тело вновь зазвенело, а перед глазами замелькали воспоминания.
– Упала с брусьев. – Увидев его озадаченное лицо, Мариса объяснила: – В гимнастике есть упражнения на брусьях.
– Ты гимнастка? – Дамасо посмотрел на нее так, словно никогда раньше не видел.
– Уже нет. – Горечь прозвучала в ее голосе. – Теперь я уже слишком стара для соревнований.
Однако не в этом была причина того, что Мариса уже много лет не имела отношения к любимому спорту, даже в качестве тренера. Она думала, что давно примирилась с этим, поэтому внезапный всплеск сожалений застал ее врасплох. Возможно, беременность делает женщин сентиментальными?
Несмотря на недели отдыха и одиночества, Мариса все еще чувствовала, что с трудом справляется с эмоциями. Возможно, это плата за годы ношения маски.
– Я, пожалуй, пройдусь, – сказала Мариса и не удивилась, когда Дамасо пошел рядом, соизмеряя свой огромный шаг с ее.
Они молча шли по песку, и, несмотря на возбуждение, она чувствовала себя почти комфортно в его обществе – если бы только могла забыть о нем как о любовнике. Наконец они дошли до края пляжа, и тут раздумья, владевшие Марисой, выплеснулись наружу.
– Почему, Дамасо? – Она обернулась и наткнулась на его внимательный взгляд. – Почему ты хочешь вступить в брак? – Несмотря на то что в последнее время он не говорил об этом, идея по-прежнему давила на нее. – Ведь в наше время родителям ребенка вовсе не обязательно быть женатыми.
– Твои родители были женаты.
– Вот уж что совсем не аргумент. – Она даже не потрудилась скрыть горечь в голосе.
– Они не были счастливы?
Мариса пожала плечами и подняла с песка перламутрово-розовую ракушку.
– Нет. – Она вздохнула. Возможно, стоит ему рассказать, чтобы он понял. – Это был династический брак. Моя мать была красива, прекрасно воспитана, из хорошей семьи и богата, конечно. А отец не был особенно чувствительным человеком. Они не слишком хорошо подходили друг другу.
По крайней мере, насколько она могла судить по редким сохранившимся воспоминаниям и рассказам очевидцев. Ее мать давно умерла, так что Мариса плохо ее помнила.
– Но это ведь не значит, что вообще все браки обречены на провал.
– А твои родители были счастливы вместе?
Возможно, он вырос в теплой любящей семье.
Это отчасти объяснило бы его стремления.
Дамасо так долго смотрел на нее в молчании, что Мариса напряглась. Наконец он произнес:
– Я сомневаюсь.
– Разве ты не знаешь?
– Я не помню своих родителей.
– Ты сирота?
– Зачем столько эмоций. Я давно привык к этому. – Он наигранно улыбнулся.
– Но тогда почему?
– Потому что я хочу быть частью жизни своего сына. Или дочери. Я не собираюсь поддерживать ребенка издалека. Я хочу быть рядом.
Его лицо было непроницаемым.
Мариса поежилась. Он говорил так, словно ребенку был нужен только он, – а где же она в этой схеме?
– Ты не думаешь, что я буду хорошей матерью, так ведь? – Боль пронзила ее грудь. Ну конечно, с ее-то репутацией. – Ты все еще веришь прочитанному в газетах?
Допустим, она не была ангелом. Однако реальность, как обычно, не имела никакой связи с сенсационными историями из прессы – зачастую услышанными от людей, которые даже не были с ней знакомы.
Дамасо покачал головой:
– Я не сужу тебя, Мариса. Я просто хочу сказать, что не готов быть отцом на расстоянии.
Неужели он хочет этого ребенка, а не просто чувствует ответственность за него? Идея была привлекательна. Мариса вгляделась в его лицо, однако Дамасо не позволял ей увидеть настоящие эмоции за этой стальной маской.
Как можно доверять человеку, которого не знаешь?
– Как я мог бы просто уйти и оставить все заботы на твоих плечах?
Марисе очень нужна была поддержка. Однако чувство долга без любви ужасно. Именно так Кирилл относился к ней и Стефану, и это отравило их жизнь. От этого она собиралась защитить своего ребенка.
– Разве у ребенка нет права на обоих родителей? – Дамасо пристально вгляделся ей в глаза. – И на всю заботу и защиту, которые мы сможем ему дать?
– Ты прав, но…
– Нет никакого но, Мариса.
Внезапно его руки оказались у нее на плечах, и он притянул ее к себе, так что она ощутила фонтан энергии, исходившей от него.
– Я не брошу своего ребенка в одиночестве. Я буду заботиться о нем и защищать от всех опасностей. Я хочу, чтобы он никогда не почувствовал себя одиноким. Разве это преступление?
Внезапно маска упала, и за ней показался человек, объятый сильным чувством. Его руки дрожали от напряжения, а глаза стали почти черными.
Так вот в чем все дело. Одиночество и заброшенность – это то, что случилось с ним самим в детстве.
– Конечно, это не преступление. – Ее голос был слегка сиплым из-за нахлынувших эмоций. Мариса положила руку ему на грудь – для того, чтобы его поддержать, сказала она себе.
– Значит, ты согласна! – торжествующе произнес Дамасо. – Женитьба – единственный выход!
– Этого я не говорила. – Мариса попыталась отодвинуться, однако его руки все еще лежали у нее на плечах.
Он медленно потянул ее к себе, пока ее ладонь на его груди не осталась единственным, что их разделяло. Она ощутила тепло его тела и слабый запах его кожи, напомнивший ей о той единственной ночи, когда они были любовниками. Девушка вздрогнула от охватившего ее желания.
– Я мог бы тебя заставить.
Его голос был низким и касался ее кожи мягко, словно шелк. Его руки гладили ее плечи, и Мариса прикусила губу, а ее тело жадно выгнулось под его прикосновениями. Он наклонил голову:
– Ты держишь дистанцию с тех пор, как мы сюда приехали, но я же вижу, что ты притворяешься. Мы связаны, не отрицай это. Я вижу это каждый раз, когда смотрю на тебя или когда ты смотришь на меня. Это чувство никуда не делось.
Его жадные руки прошлись по ее спине и опустились к бедрам. Дамасо еще сильнее притянул ее к себе, и Мариса вздохнула, почувствовав его возбуждение. Она закрыла глаза, мечтая вырваться из его крепких объятий. Она могла бы это сделать, если бы хотела. Однако вместо этого она поднялась на носочки, прижимаясь к нему еще крепче. Дамасо порывисто вздохнул, и Мариса могла бы ощутить торжество, если бы сама не была захвачена страстью.
Дамасо прав. Она отрицала это, но именно в этом ощущении была причина ее беспокойства. Не только в беременности и тревоге о будущем. Об этом еще было время подумать, но здесь и сейчас она хотела Дамасо. Избегать его было тщетно – весь ее хваленый самоконтроль разлетелся вдребезги, стоило Дамасо оказаться рядом.