Некого было бояться. Выбор сделан. Дверь за спиной, но ее нет. За спиной, в мире людей, те, кто промоет мозг и узнает или просто выпытает всё – от Норфолка до Юджина и от Детройта до Хьюстона, а потом добьет изувеченное тело. И тело будет радо концу страданий, а выпущенный Дух будет в ужасе от позорной смерти и совершенного предательства. И это пугало больше ножа Кокса. Но Кокс уже не выпустит кишки – не дотянется из мира лучшего. Дело знал это точнее некуда – связь через тотем-Пустынницу прервалась, когда поддельное Солнце взошло.
И Дело, не боящийся ножа мертвого Кокса, и Джефф, больше не скрывающийся от властей, не смотря на дезертирство из Армии США и убийство сослуживца, и белый бритый отморозок Груббер, изувеченный, весь в крови – все они, не сбавляя темпа, неслись по безупречно отвратительному, сморщенному, крошечному, зелено-бурому пятнышку на стенке желудка Гринвуда, города-монстра. Улицы в Мире Духов больше походили то на кишки, то на тоннели гигантского муравейника, то на коридоры и переходы облюбованного чужими космического корабля, но чаще – на всё это сразу.
Асфальтовые реки сливались в озера черного едкого газа площадей. Свет из окон домов, смыкавшихся крышами в вышине, разъедал глаза. Зеленовато-синий, он, шурша, струился по стенам и собирался в кислотное болото, повисал мертвенно жгучим маревом над головой.
Щупальца испещренные отростками, живые вывернутые наизнанку гнойники, фигуры гротескных чудовищ, слепленные из будто пластилиновых тел людей и животных, вывороченные плотские огрызки, едва прикрывающие съеденные дымом и разорванные светом листы начищенной стали… Всё это изощренное недоразложившееся отвращение во плоти населяло Гринвуд-Дух не в больших, но и не в малых количествах, его было здесь в самый раз, чтобы сойти сума.
Это рубило корчащееся пространство склизкими языками. Оно драло в кровь сальное, стонущее в экстазе зеркало асфальта отражающимися в нем и отражающими его металлокерамическими когтями. Все вместе они ревели и плакали, и эхо бешенным рыбьим косяком разносилось среди сиротливых каннибалов-домов. Плач вдруг уступал место деловитому хлюпающему хрусту, методичному, как удары сердца. Всё работало. Всё жило. Всё умирало и не могло прийти к праху. Всё разлагалось и разлагало, но тлению не было конца. Всё убивало себя и, мучаясь, жило, рожая себя вновь. Всё кощунствовало над собой, над тем, что когда-то было Гринвудом, над теми, кто когда-то был его жителями, над тем, кто когда-то был бегущей крысой, над тем, что никогда всем этим не было, недоперенимало у него ничтожнейшее и недооставляло лучшее. Оно частично делало всё частью себя. Оно части себя делало – целым всего. Оно звало.
«Небо! Отец! Жизнь!!! Мама… Папа… Спасибо… есть грань между мирами, и это всё… только здесь. Земля… Мама-а-а… Мать… твою… Спасибо!…»
Мысли застряли где-то в затылке, мыслями тошнило вовнутрь. До тех пор пока крыса еще могла думать.
Оно хотело всё, что было вовне и отторгало себя. Оно не насыщалось и со злостью харкало откушенное – вон изо рта, изжевав, изуродовав, отрыгнув и проглотив вновь. Оно брало Мир. И ничто не могло перед ним устоять. А что по глупости пыталось – теряло рассудок и становилось им, уверенное, что осталось собой.
Он вылез из Гринвуда, а затем и из Мира Духов где-то через сутки. Где-то на юго-востоке. Где-то Груббер. Где-то Джефф. Где-то Дело. А где-то и не совсем.
«Грань между Мирами», Настя Савут
VI
Место: барно-танцевальный зал, отель Сермонд-Сью – где-то близ городков Спирфиш, Лид и Стерджис, что близ границы с Вайомингом, Ю. Дакота, США.
Время: поздняя ночь где-то в начале сентября, начало 21 века. Сейчас
Звук: Из мощных колонок аудиосистемы крадучись появляются первые аккорды какой-то композиции, тихие и упрямые.
– Что ты говоришь, богиня с голым животом? Верно, я сегодня немного странный. И тихий. Вот со «спокойный» не угадала.
В полутьме зала был слышен лишь голос Джеффа, но не его собеседницы. Последняя только что отлепилась от юного накаченного ковбоя, с которым протанцевала непозволительно близко весь прошлый трек. Теперь же она бесстыдно качала бедрами и плела узоры гибкими руками под новую композицию перед лысым парнем с гипсом и в накинутом на плечи пальто. Ковбой же сейчас плюхнулся за столик, но на поздравления друганов из серии «Ай какую цыпочку подцепил! Что о ней знаешь? Такие при первой встрече в губы не целуют, язычком по шее не играют! Почему молчал, ничего не рассказывал!?», так вот на эти самые поздравления вперемешку с дурацкими расспросами он не отвечал. Он пребывал в тихой эйфории. И в этом его и других кавалеров Люсú ой как можно было понять!
– Что это за песню ты поставила? – продолжал тем временем нежно усталым голосом лысый, – Нет, никаких «танцевать», крошка! Полон зал парней! И поздоровее меня найдутся! Выбирай на вкус и с ними крути своей попкой – да, да, вот этой самой попкой! Нет? Да что ты? И чего же именно им не хватает – «инвалидности» или «упитости вусмерть»?
Танец ее становится лишь танцем, она больше ничего не говорит, танцует и смотрит ему в глаза… а Дело… а Дело не в силах ничего сказать. Лишь видны ей его мысли за пьяной пеленой серых очей. Они плывут, подобно дыму, сплетаясь с музыкой и песней: они… мы…
…мы так долго смотрим друг на друга. Я не понимаю.
Или всё-таки понимаю, но делаю вид? Что я делаю?
Из-за меня
Я тону. Я тону, тону в свежести её взгляда!
ночи без огня и цели
Я тону и забываю, как это – догадываться, подозревать,
помнить, знать наверняка…
Из-за меня
Я тащусь…
накануне дня
Как же я тащусь!!! Как кобель за течной сукой,
как синдромный ветеран на запах пороха…
Из-за меня
Как лосось вверх по течению…
замерла на самом деле
Тащусь от тебя. Или к тебе, Люсú? Сейчас допью скотч
и потащусь за тобой на танц-пол…
Из-за меня
Арти уезжает, надо будет сказать «Прощай!» старому… Другу?
линия огня
Надо будет постараться идти прямо, а то столько народу – всех обходить по синусоиде, так и свалиться недолго!
Мерзко-бледных оттенков свет подкрашивает лица танцующих в неестественные, отталкивающие цвета. Тяжелыми, нервными тенями прыгает по их лицам усталость от бессмысленной жизни. Страх и неуверенность ломают ритм их танца, четвертуя тела и раскладывая члены по ячейкам известных движений.
Почему ты не такая, как все, Люсú!?
Нет средства
Изгиб спины с лентами мышц вдоль хребта
согреться
от мини-юбки до топа.
если вдруг остановилось сердце!
Крылья плеч отведены назад и бьют воздух.
Нет средства
Голова откинута, фарфор лица устремлен в потолок,
от смерти
его красит бледно-алым прожектор.
на свете
Едва заметно колышутся с каждым движением, каждым
вздохом
Нет средства
чернильные перекаты груди.
вернуться
Я тянусь к ней,
если не получится проснуться
моя ладонь на мгновение накрывает один из перекатов —
Нет средства
– правая.
от смерти
Левая висит сломанной веткой,
не похожей на ветер
Не спеша протянуться к этой симфонии живой пластики.
Из-за меня
Ты пантера, ты дьявол, ты хуже —
только то, что накануне
ТЫ – КОШКА! Я – сумасшедший грызун,
Из-за меня
решивший пустить прахом все законы природы!
ночи без огня
Я пигмей, вошедший в джунгли с копьем,
Из-за меня…
сломавший его и предложивший голодному ягуару
…просто я наверно умер
в уплату за быструю зеленоглазую смерть.