Читать интересную книгу Мертвые могут танцевать: Путеводитель на конец света - Илья Стогов

Якуты пытались сопротивляться. Один из охотников за ясаком писал царю в Москву:

Тех же якольских людей князьцы с нами, холопьями твоими, дрались по все дни, твоего, государева, ясака нам не давали и нас, государь, холопей твоих, не хотели из своей земли выпускать, а нас, государь, было немного и по все дни мы нужду, стужу и голод терпели, кобыльё и прочую скверну ели.

С покорением Якутии территория России увеличилась в шесть раз. Именно после этого стало ясно: Евразия будет русской. Якутск стал главным плацдармом при завоевании новых земель. Отсюда было очень удобно двигаться и на северо-восток (к Чукотке и Камчатке), и на юго-восток (в сторону Китая).

Через пятнадцать лет после Пянды Губарь Иванов с 30 всадниками первым дошел до Чукотки и встретил там воинственные племена юкагиров. Аборигены приняли лошадей за диких животных и пытались на них охотиться. В ответ казаки принялись за планомерное истребление юкагиров.

Не хуже шли дела и на китайском направлении. Через тридцать лет после Пянды казачьи отряды вышли к Тихому океану. Сотник Иван Черный случайно наткнулся на Курильские острова. Он тут же обложил островитян данью, провел несколько показательных казней, в погоне за разбегавшимися племенами открыл еще 19 островов, и если бы не был срочно отозван назад в Якутск, то наверняка присоединил бы к Москве весь Японский архипелаг.

Русская конкиста продолжалась шестьдесят лет. Ввязавшись в драку на Урале, русские не успокоились, пока не попытались присоединить к Москве Китай и Северную Америку.

И все равно самой богатой русской колонией была Якутия. Бунты и волнения длились еще столетие, но князьям тайги все равно пришлось принести присягу на верность Ырыахтаагыту — «царю, далеко пребывающему». В смысле — русскому царю.

А старый, совсем дряхлый Тыгын-тойон, далекий предок моего наполовину якутского, наполовину русского сыночка, был взят казаками в заложники и погиб в только что отстроенной русской крепости — Якутском остроге.

Часть третья

С тобой или без тебя

9

Стамбул, бывший Второй Рим

1

Я приехал в Стамбул, чтобы встретиться с главным турецким писателем Орханом Памуком. Под эту поездку я развел на аванс редактора одного некрупного питерского журнальчика, плюс добавил немного собственных денег.

Памук в Турции дико популярен. В бук-шопах на главной улице Стамбула книжки продаются всего двух видов: либо Коран, либо написанные Памуком. При византийцах главная стамбульская авеню называлась Меса, а при янычарах стала называться Диван-йолу. Она шла от Голубой мечети до Крытого рынка. Бук-шопов на этой улице было много, а вот попить кофе здесь почти негде. Местами продавался турецкий кофе, но его я не люблю. Эспрессо из автомата здесь не продавали.

Дома, в Петербурге, я заказываю в кофейнях double-espresso. Солнечная сторона Невского от площади Восстания до улицы Маяковского давно превратилась в одну большую кофейню. Сперва там идет «Идеальная чашка», потом «Кафе Марко», потом анонимное заведение с кожаными диванчиками, потом Respublique of Cofee… Между кофейнями втиснулось еще два кинотеатра и три книжных магазинчика. Это был отличный квартал, вот только я для него немного староват.

В петербургских кофейнях сидят тысячи модников. Девушки носят спущенные на бедрах брючки. Из-под брючек торчат девушкины трусы. Молодые люди носят очки без диоптриев. С собой в кофейни они приносят глянцевые журнальчики и модные романы, но никогда их не читают, а только пьют кофе, громко болтают, курят сигареты light и шлют соседкам по столику SMSки.

А за тридцать лет до появления моды на торчащие из-под брюк трусы во всем моем городе было только одно кафе, где варили нормальный double-espresso, — «Сайгон» на углу Невского и Владимирского.

Сюда ходили рок-н-ролльщики и похмельные поэты. Произнося «маленький двойной», они имели в виду не чашку хорошо сваренного кофе, а наперсток ядовитого варева. Помимо «маленьких двойных» эта публика пила также «маленькие четверные» и даже «восьмерные». В миллиграммовые чашечки буфетчицы утрамбовывали смертельные дозы кофеина. Михаил Файнштейн из гребенщиковской группы «Аквариум» рассказывал мне о буфетчице, которая варила такой напиток, что после пары глотков стены вокруг начинали менять цвет.

«Сайгон» был неплохим местом. Да только когда он переживал свои лучшие годы, лично я был школьником младших классов и ходил не сюда, а в кружок при Дворце пионеров.

В прошлом году мне исполнилось тридцать. На свете нет ни единой кофейни, в которой я был бы как дома. Те, кто ходил в «Сайгон», давно стали бронзовыми памятниками. У тех, кто сидит в «Идеальных чашках», все еще впереди. А вот где попить кофе таким, как я?

Мучаясь этим вопросом, пока что я сидел в Стамбуле и пил жидкий невкусный «Нескафе».

2

Отель у меня был дешевый. При этом окна номера выходили ровно на Святую Софию. Она была огромная и зеленая от времени. Жить здесь было красиво, хотя настоящие-то продвинутые парни предпочитали селиться не в стамбульском Центре, а на противоположном берегу залива Золотой Рог, вокруг Галатской башни. Там с 1960-х осталась куча веселых заведений с ритм-н-блюзовыми плакатиками на стенах и барменами, которые еще помнили, как славно отожгли у них в баре Джим Мориссон с Аленом Гинзбургом, эх, времена были!

Телефона Памука у меня не было. Поэтому я просто болтался по району Султанахмет, заходил посидеть в кафешки, иногда ложился вздремнуть после обеда, а вечером курил кальян в кебаб-баре, построенном на руинах константинопольского ипподрома. Плохо только, что насчет попить кофе так и не получалось.

Незадолго до Стамбула я был в Северной Африке. Вот там с этим делом все в порядке. Правда, африканский кофе распробовал я не сразу. Сперва мне казалось, что чертовы туареги кладут туда слишком много сахара. Потом я понял, что сахар тут ни при чем — дело в воде. То ли она чересчур жесткая, то ли еще что, но кофе получался густым, плотным. В Северной Африке его пьют из маленьких стаканчиков — в России такие используют под водку. Кофе не остывает по полчаса.

Думаю, янычары пили тоже такой. Научились во время египетского похода и привезли привычку домой. Полтысячи лет назад грозные стамбульские янычары только и делали, что валялись в кафешках и ведрами пили кофе. Они пили пахнущий духами кофе, и им принадлежал весь мир, а их коротконогие, но жутко глазастые женщины замирали от восторга и подглядывали за красавцами с зарешеченных балкончиков.

Кафе с европейским кофейным аппаратом я нашел только на третий день жизни в Стамбуле. Над барной стойкой там стояли баночки с кофейными зернами и надписями типа «Голубой Йеменский» или «Насыщенный Пуэрто-Рико». Завтракать я стал ходить не в отельный ресторан, а сюда.

Хлопнуть несколько чашек эспрессо на голодный желудок — значит минут через пятнадцать получить крайне неприятный кофейный передоз. У вас застучит в ушах и подогнутся колени, желудок покажется пустым и прозрачным, а пальцы рук откажутся слушать команды… Чтобы передоз не оказался совсем уж катастрофическим, перед кофе я выпивал стакан апельсинового сока с круасаном.

Через два дня в промороженном Санкт-Петербурге мне предстояло сдавать редактору интервью с Памуком, которое я пока еще не написал. Это было мерзко. Зато пока я сидел в самом прекрасном городе мироздания. От этого предстоящая мерзость казалась не такой уж и мерзкой.

3

В последний день моего пребывания в Стамбуле я опять сидел возле Голубой мечети и опять пил кофе, и снова отлично себя чувствовал, а мне на мобильный из Лондона позвонил агент Памука и все-таки дал его номер телефона. Я сказал «Спасибо», дошел до отеля и позвонил живому классику турецкой литературы. Он согласился принять меня через час.

Я поймал такси и показал водителю бумажку с адресом. Памук жил на другой стороне залива Золотой Рог. Я смотрел на Стамбул через окна такси и думал, что жизнь бывает короткой и длинной. Короткая жизнь — это плохо. Длинная — хорошо. У Константинополя была очень длинная жизнь. Здесь было все, нужное для хорошей истории. Потом эта жизнь кончилась.

Справа от дороги лежал пролив Босфор. Он отделял Европу от Азии. По одну сторону жизнь имела цену и смысл. Здесь, в разумно устроенном мире, все всегда было хорошо. А с азиатской стороны Босфора начиналась совсем иная история.

Защищать Царьград значило не просто оборонять город. Защищать Второй Рим значило стоять на страже всего, ради чего стоит жить. А потом пришел момент, когда у жителей Города не осталось сил защитить свои стены.

Турки переправились через пролив за столетие до взятия Царьграда. Много раз Азия вонзала зубы Европе в бок. Турки продвинулись на запад дальше всех. Если бы они смогли продвинуться еще на неделю пути, то над миром навсегда повисло бы беспросветное азиатское молчание.