Читать интересную книгу Семь шагов к счастью - Эмили Гунн

какого-нибудь баловня жизни, чем женатого мужчины.

Так что не нужно было быть детективом, чтобы сложить дважды два. И верные выводы напрашивались сами собой.

Комната же Деборы, в которую я вошел с замиранием сердца, была небольшой, но очень уютной. Кровать у самого окна, аккуратно заправленная покрывалом с нежным цветочным узором. Небольшой старинный гардероб, словно выпавший из портала прошлых веков. С резьбой по дереву и бронзовым ключиком в инкрустированных миниатюрных замочных скважинах.

Книжный шкаф в углу, с собраниями сочинений в потертых и выцветших от времени переплетах. Кресло, когда-то бывшее роскошным, обитое гобеленовой тканью, изображавшей сцену охоты. Тумбочка на изящных ножках, с милым ночником, который гордо носил на головке бежево-молочный абажур с голубоватыми цветочками.

Добавьте сюда еще картины и фотографии улыбающихся людей в ажурных светлых рамочках — развешанные по стенам, выставленные на подставках на прикроватной тумбе и на старинном лакированном после реставрации комоде, с массивными пухлыми выдвижными полками и их тяжелые позолоченные ручки — и атмосфера этой теплой комнаты будет прочувствована вами полностью.

У одной из стен торжественно возвышалось пианино "Rosler".

Мне не нужны были объяснения, чтобы понять — все это были будто бы невидимые ниточки, проведенные из прошлого Деборы. Из того мирка, полного любви, который исчез вместе с переездом в равнодушную вселенную, центром которой провозгласил себя когда-то Мартин Никс.

Дебора робко и неторопливо уселась за пианино. А я устроился в кресле, гостеприимно прогнувшемся подо мной той особой жесткой мягкостью, которую можно прочувствовать, только сидя на старинной мебели, набитой опилками, а не современными губками.

Через секунду комнату заполнили волнительные аккорды переливчатой музыки. Я не очень разбираюсь во всех этих этюдах и ноктюрнах но, по-моему, это все же было одно из чувственных произведений Шопена.

Дебора играла великолепно, ее тонкие пальчики с непередаваемой грацией и изяществом летали по черно-белым клавишам, наполняя комнату и наши сердца волшебным звучанием. Однако грусть, острыми иглами отражавшаяся от каждой следующей ноты, неприятно царапала душу, не позволяя получать наслаждение и ежесекундно напоминая о печалях самой музыкантши.

Не думаю, что в исполнении кого бы то ни было другого или самого великого композитора в этой музыке слышалось бы столько же боли и неприкрытой тоски.

Но кто же все таки посмел сотворить с ней подобное? Неужели… я? От этой мысли стало жутко. А к горлу подступил громадный ком. Тщетно пытался я вернуть себе покой, напоминая, что не являюсь настоящим Мартином Никсом. Что я лишь оболочка ее мучителя. И что не должен был бы чувствовать вину за первого обладателя этого тела. Однако я чувствовал…

Глава 9.

Когда Дебора закончила игру, Аделаида рыдала в два ручья. И если пока лилась музыка, кухарка еще старалась сдержаться, то теперь она дала волю эмоциям и громко шмыгала носом уже без всякого стеснения.

— Это же Шопен, верно? — непонятно зачем спросил я.

Наверное, просто чтобы сказать хоть что-то.

— Да, — еле заметно удивилась Дебора, всматриваясь в мое лицо. — Прелюдия номер четыре в ми минор, — дала она развернутый ответ, видимо, распознав в моих глазах искренний интерес и, встав из-за инструмента, присела на краюшек кровати. Прямо напротив меня.

— Ты играешь как настоящая пианистка, — выдавил я похвалу, все еще борясь с горечью, оставшейся после ее музыкального признания о моей бесчувственной жестокости.

— Конечно как настоящая! — бесцеремонно вмешалась в разговор Аделаида, чуть усмехнувшись. — Миссис Дебора ведь раньше и была пианисткой! Должно быть Вы запамятовали, мистер Никс, — с плохо скрываемым упреком хмыкнула женщина.

А я неожиданно для себя метнул в нее недовольный взгляд. Все же инстинкты этого тела время от времени давали о себе знать. Даже против моей воли. Или, вернее сказать, опережая мои собственные решения и эмоции. Однако сейчас они и в самом деле соответствовали моим.

Но, по правде говоря, меня больше раздражала не беспардонность кухарки, а в принципе присутствие Аделаиды в нашем с Деборой разговоре. Мне бы хотелось, чтобы женщина поскорее оставила нас наедине, дав возможность пообщаться по душам. Насколько это было возможно, конечно, учитывая наше с Деборой прошлое.

Но я все же где-то мог понять боязнь женщины, оставлять хозяйку одну во власти неадекватного супруга. К слову, она вновь неверно расценила мою реакцию и торопливо добавила к сказанному:

— Вы, наверное, еще не оправились до конца после несчастного случая. Вот память и путается, — вздохнула она, виновато улыбнувшись, и уже даже с некоторым сочувствием посмотрев на меня.

— Да, Аделаида, так и есть, — решил я согласиться, переведя разговор в более спокойное и дружелюбное русло. — Я мало что помню из прежней жизни. Из того, что было до операции, — быстро поправил я сам себя и снова повернулся к молчаливой Деборе. — Мне очень понравилось, как ты играешь. Это было восхитительно! Наверное, я каждый раз так говорил, слушая твою игру, да? — улыбнувшись, пошутил я. — И ты уже привыкла к моим комплиментам, — сказал я Деборе, чтобы как-то продолжить разговор.

— Дорогой, ты не мог сказать такого, — грустно улыбнулась она в ответ.

— Как это? — не понял я.

— Очень просто, — продолжила она смотреть на меня со снисходительно-печальной улыбкой. — Ты ведь слушаешь меня впервые.

Бесы! Опять ляпнул не то!

Кажется, Аделаида, почувствовав, наконец, что она тут лишняя, внезапно вспомнила о пироге, который дожидается ее в духовке, и поспешно ушла.

— Напомни-ка мне, — попросил я Дебору, когда мы остались одни, — сколько мы с тобой уже женаты?

— Два года, — с непониманием во взоре, подернутом печальной дымкой, ответила она.

Ну это уж слишком! Их отношения с Никсом можно было назвать по меньшей мере странными. Если даже допустить, что мои предыдущие подозрения о необоснованно грубом обращении Мартина с супругой неверны.

Я подался вперед и с искренним недоумением спросил:

— Неужели за эти два года у меня не нашлось и пяти минут, чтобы насладиться твоей игрой?? — я бы уже никак не смог угомониться, не выяснив все досконально.

— Ты всегда занят, — пожала она плечами. — И у тебя полно дел, куда более важных, чем моя игра на пианино. Работа, важные переговоры или звонки. Никогда не остается времени на м… музыку, — на мгновение она запнулась, и я уловил, что в первоначальном варианте Дебора хотела сказать: «не остается времени на меня».

— Даже когда мы отдыхаем здесь? В «домике на озере»? — поразился я такому образу жизни.

— За все два года брака в загородном доме мы всего-то во второй раз, — пояснила «моя жена», — а инструмент есть только тут, — вроде просто сказала она, однако на этот