Читать интересную книгу Коридор - Александр Плотников

— Да ладно тебе, — не дал договорить ему Клаус. Судя по незакрывающемуся рту, он среди них был самым разговорчивым.

— Кстати, это правда, что ты совсем ничего не помнишь?

— Ну, в общем-то да.

— У меня к тебе тогда будет такая вот деликатная просьба, — лицо Клауса стало серьезным. — Это скорее даже не просьба, а так — его хождения вокруг да около зарождали мысль, что сейчас прозвучит что-то нелицеприятное.

— В общем, из тех пятисот марок, что ты у меня одалживал за неделю до того, как тебя сбили, можешь вернуть только четыреста. Остальное, как говорится, спишем на боевые.

— Да и мои сто тоже, — подытожил Рихард.

— «Ну и ну. Вот тебе и немецкая педантичность. Я еще не успел выписаться из этого „дурдома“, а мне уже счета предъявляют. А может быть, все гораздо проще. Этот оболтус заранее знал, что отсюда свалит, и наделал кучу долгов. Если я когда-нибудь встречу этого межвременного афериста, то, не задумываясь, утоплю в унитазе. Хотя о чем это я???» — Неожиданная развязка беседы вывела Карла из дебрей печальных финансовых размышлений.

Первым не вытерпел сам Клаус, начав истерически хохотать, прикрывая кулаком рот. Затем последовала реакция всех остальных. Смеялись все, даже пастор вместе с доктором Кохом.

Карл, потянувшись к подушке, тут же швырнул ее в Клауса. Но тот ловко увернулся, и удар пришелся по ничего не подозревающему Отто, который немного пожонглировав, умудрился не выпустить ее из рук.

— Уберите с тумбочки графин, — закричал Рихард, указывая на него пальцем.

Все никак не могли успокоиться, продолжая смеяться над розыгрышем, учиненным Карлу. Он же, в свою очередь, тоже не в силах злиться, вместе со всеми хохотал от чистого сердца.

— Вы видели выражение его лица, когда он подсчитывал сумму своих долгов? — не унимался Клаус.

— Ну, вы здесь общайтесь, а мне пора, — доктор Кох подошел к тумбочке и положил на нее картонную папку желтого цвета. — Полистайте это на досуге, думаю, вам это будет небезынтересно.

После ухода доктора Коха все еще больше преобразились, начав наперебой рассказывать Карлу последние новости, происходящие в полку и на фронте. Правда, добрая половина всего им услышанного так и осталась не до конца понятой по причине того, что он иногда просто не понимал, о ком или о чем идет речь.

— Техники, кстати, починили твоего «Фридриха» и даже добились у оберста разрешения не передавать машину вновь прибывшим, чтобы те ее не угробили до твоей выписки. Он, конечно, на них наорал для порядку, сказав что-то в своем духе: «Стране и так не хватает самолетов, а вы здесь решили боевую единицу застолбить за одним пилотом». И так далее… Но при всем его занудстве твой самолет так и остался стоять в ангаре. Оберст не нашел ничего умнее, как направить его на перепрофилактику. Так что техники потом сами не рады были, что подошли к нему с этой просьбой.

— Единственный человек, который остался в выигрыше, это ты. Потому что к твоему появлению в полку самолет будет таким же, как полгода назад, вышедшим с конвейера Братиславы.

Клаус перешел к другой новости, так же занимательно ее обрисовывая. Но его предыдущее сообщение порядком подпортило Карлу этот приятный в общем-то день. — «Лучше бы я ему пятьсот марок вернул».

Новости продолжали сыпаться, как из рога изобилия. Услышав в очередном рассказе упоминания о Хельмуте, Карл решил узнать о нем поподробнее.

— А как там поживает мой друг Хельмут?

В палате воцарилась тишина. Какое-то чувство неловкости, овладевшее сейчас окружающими, постепенно начало передаваться и ему. Как будто он, нарушив табу, спросил что-то запретное.

— Видать тебя сильно долбануло, раз ты опять считаешь Хольцера своим другом, — произнес Рихард, издав звуки, похожие на смех. Но так как его никто не поддержал, то вскоре он стих, погрузив палату в безмолвие.

— А что между нами случилось? — не унимался Карл.

Его вопросы, окончательно отбившие желание вообще что-то рассказывать, все больше усиливали у окружающих чувство дискомфорта.

— Ты знаешь, никто ничего толком не знает, — начал говорить от имени всех Клаус, — нас с Рихардом тогда еще вообще в полку не было. — Клаус в знак подтверждения своих слов обвел взглядом окружающих. — Я знаю только то, что вы с ним в какой-то пивной подрались. А из-за чего? Черт его знает.

Все продолжали молчать, периодически переглядываясь между собой. Карл же никак не мог понять, чего они не договаривают.

— Ну, нам, в общем-то, уже пора,— негромко произнес Отто, поглядывая на часы, — Ваш главврач, надеюсь, не запрет нас в чулане за то, что мы вышли за рамки отпущенных сорока минут.

— Да. Непременно запрет. Причем тебя одного с той грудастой коровой, которая с тебя глаз не спускала в приемном покое, — сострил Рихард, похлопывая Отто по спине.

— И правда, Отто. Мы-то здесь причем, — поддержал Клаус, продолжая подливать масла в костер, на котором сейчас жарили Отто. — Обещание ты один давал, нечего нас за собой на верную гибель тянуть. Пусть лучше эта страстная ведьма тебя одного порвет на части, иначе наш полк лишится целого штаффеля и воевать будет некому.

Последние слова сорвали шквал хохота. Смеялись все, кроме Отто, которому, судя по выражению лица, так и хотелось вытащить из-под Карла подушку и огреть ею Клауса. Неожиданно дверь распахнулась. На пороге стояла фрау Майлендер.

— Господа офицеры, вам пора. У нас распорядок.

Несколько секунд безмолвия, вызванные ее появлением, резко оборвались, вызвав еще больше восторга, нежели все предыдущие реплики.

— Отто, это судьба, — обнял его за плечи Рихард.

— Вы как хотите, а я пошел.

Отто резко повернулся и направился в сторону дверей, из которых после бури смеха моментально исчезла фрау Майлендер. Но почти дойдя до двери, он вернулся, чтобы попрощаться с Карлом. После него настал черед и всех остальных.

Когда веселая компания с шумом удалилась из палаты, продолжая громко смеяться и подтрунивать над Отто, обратно вернулся Ганз. За всю беседу он не проронил ни слова, скромно стоя возле двери. Сейчас же в нем как будто что-то переменилось.

— Карл. Я по поводу Хельмута хотел поговорить.

— Я тебя слушаю.

— Все дело в том, что я очень хорошо вас обоих знаю, еще по летной школе.

— Постой, а Хельмут тоже с нами вместе учился?

— Если мне не изменяет память, вы вместе еще в средней школе учились. Правда, там вы с ним ладили, как сейчас. Но вот в училище Хельмут перевелся к нам от штурманов. И вы стали не разлей вода. А потом эта дурацкая ссора, и твое отправление на Восточный фронт.

— Слушай, а что это была за драка? Или тебя там тоже не было?

— Да нет, я там был. И не только я, но и Отто, и многие другие ребята, большей части которых уже давно нет в живых. — Ганз сделал небольшую паузу, вспоминая тот инцидент. — Начало вашей ссоры никто не слышал, потому что вы стояли в стороне от всех. Но драться вы начали, когда ты, — он сделал еще одну паузу, — назвал его девушку ПОЛУКРОВКОЙ.

— И что, из-за этой ерунды мы с ним поссорились?

— Ну, не такая уж это и ерунда. К тому же ты был мертвецки пьян и кроме полукровки, еще кое-как ее называл. Менее цензурно. Ты понимаешь?

— Не совсем, но в общих чертах догадываюсь. И чем закончился этот гладиаторский поединок?

Ганз окинул Карла изучающим взглядом. Он никак не мог привыкнуть к его амнезии.

— А чем он, собственно говоря, мог закончиться? Отдубасил он тебя. Ты ведь еле на ногах стоял, да и он еще тот лось здоровый. В два раза больше тебя… А потом твой дядя из штаба непонятно откуда про все узнал и сослал тебя на Восток. Он к тебе, кстати, не заходил?

— Пока нет.

— Ну остальное ты вроде как знаешь. После твоего возращения три месяца назад ведете себя, как будто бы незнакомы. Вы, даже летая вместе, умудрялись почти не общаться. А после этого случая я вижу, как вы оба изменились. Ведь он даже в госпитале тебя навещал. Я это видел, когда у меня кровь брали. Правда, он просил никому не говорить.

— Вот дурак, а почему?

— Как почему? Вы ж оба гордые, не привыкли первыми на поклон идти.

— Что за глупость? Скажи, а ты с ним часто видишься?

— В последнее время не особо. После того боя вокруг него такая буря закрутилась. Его даже под трибунал хотели подвести, благодаря Шефу. Но потом все переиграли и посадили на губу, где он сейчас и досиживает свои десятые сутки.

— Не многовато ли ему дали?

— Да нет, ему изначально оберст прописал только пять. Но на четвертый день его навестил Шеф. И после непродолжительного разговора в жесткой форме, как утверждает часовой, его срок увеличился еще на пять суток. — Ганз едва заметно улыбнулся,

— Хельмута, наверное, прорвало.

— Так он, получается, скоро выходит?