— Разумеется, сэр, — сказала она. — Я просто думала о том, что могло бы здесь заинтересовать вас, — сказала она. Надо ей подумать как следует, чтобы не выставить себя на посмешище. Она взглянула на стремянку, и ей в голову пришла удачная мысль: — На верхней полке стоит великолепная восточная чаша, которая, возможно, вас заинтересует.
— Звучит многообещающе, — сказал он.
— Позвольте я ее сниму, чтобы показать вам. — Едва успела она поставить ногу на первую ступеньку, как его рука — крупная, широкая, с длинными пальцами — ухватилась за поручень выше ее руки. Она повернулась и чуть не наткнулась на него. Он был очень высок. Ей пришлось задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Кажется, эта стремянка не очень устойчива, — заметил он.
Она отклонилась назад, стукнулась спиной о лестницу, растерялась и покраснела, словно пятнадцатилетняя дебютантка. Ее подруги умерли бы со смеху, если бы увидели ее сейчас.
— Очень любезно, что вы так беспокоитесь, сэр, но со мной ничего не случится, — сказала она, переступая через поддерживающие стремянку руки. К сожалению, она слишком заторопилась и, поскользнувшись, потеряла равновесие. Она и охнуть не успела, как сильные руки обхватили ее талию, не дав ей упасть, и прижали к широкой крепкой груди. В течение каких-то мгновений она глядела в его глаза. В глубинах их что-то промелькнуло. Кажется, он затаил дыхание. Или она? Нет, это сделала она. А он осторожно поставил ее на пол и отпустил. Его лицо выражало лишь легкое беспокойство.
— Позвольте мне, — сказал он совершенно спокойным тоном.
У нее же сердце колотилось как бешеное.
Не дожидаясь разрешения, он поднялся по стремянке. Ему даже не пришлось подниматься до самого верха, достаточно было просто протянуть руку и снять чашу с полки.
«Кто он такой?»
Он спустился и подал ей чашу.
— Вы ее имели в виду? — спросил он.
— Да, — сказала она, и внимание ее сразу же переключилось на чашу. Она любила такие вещи.
Она пристрастилась к изучению предметов древнего искусства в доме сэра Гримли.
И сейчас она заметила тренированным глазом под синей и белой глазурью оттиски шелковой ткани и булавочные уколы у основания чаши. В ее собственном доме были образцы такого фарфора.
— Китайский фарфор, — пробормотала она. — По-моему, Кань-Си. Здесь видно явно мусульманское влияние и в рисунке, и в нагромождении фигур.
— А вы, оказывается, знаток? — сказал он.
— Просто любитель, — скромно сказала она в ответ. Чаша была в отличном состоянии. — Это великолепная вещь.
Она взглянула вверх. Он пристально смотрел на нее.
— Вы разбираетесь в китайском фарфоре? — спросила она.
— Не очень, — признался он. — Но вещь высокого качества отличу сразу.
— Кажется, я нашел именно то, что хотел.
— Она не такая уж старая, и все же ее можно считать раритетом. — Она не могла удержаться, чтобы не поддразнить его. — Но, возможно, она вам не по карману?
— Я почти уверен в этом, — сказал он, усмехнувшись.
— В таком случае вам, наверное, лучше спросить цену, прежде чем принимать решение.
— Боюсь, что для этого слишком поздно, — ответил он.
Она рассмеялась.
— Вы слишком откровенны, сэр. Это делает вас уязвимым. Какой-нибудь менее честный человек может захотеть воспользоваться в своих интересах вашей искренностью.
Он изобразил низкий поклон.
— Тогда я понадеюсь на все лучшее, что имеется в вашей личности.
— Вот как? Значит, вы полагаете, что во мне есть нечто лучшее, — сказала она, погрозив пальчиком. — А вдруг я полностью меркантильна?
— А вы меркантильны? — спросил он, и Лидия с удивлением взглянула на него.
Он был серьезен. И, несомненно, ждал от нее такого же серьезного ответа. Она не знала, как на это реагировать. В ее окружении джентльмены в разговоре играли словами. Честности здесь не требовалось, был всего лишь своего рода спорт.
У нее разгорелись щеки. Он интересовал ее все больше и больше. Теперь ей хотелось узнать не только кто он такой, но и что он за человек.
— Мисс? — окликнул ее он.
Лидия не собиралась отвечать ему на вопрос о своей меркантильности, тем более теперь, когда она решила променять свою свободу на богатство.
— Боюсь, что я не знаю, какую цену запросит за нее дядя, — вместо этого сказала она.
— Ну, тогда я подожду.
— Нет! Дядя предупредил меня, что вернется не скоро. Может быть, даже через несколько часов. Зачем вам ждать его так долго?
— Но здесь есть что посмотреть. Множество таких неожиданных сюрпризов.
Она запаниковала. Если этот человек поймет, что она изображает продавщицу, он решит, что она настоящий сорванец вроде Каролины Лэм, которая долгие годы выставляла себя на посмешище, не давая проходу Байрону. И он непременно поведает друзьям об этом случае — мужчины всегда рассказывают подобные истории… О нет, только не это!
Может быть, ей сдаться на его милость? Рассказать ему все как есть, и тогда он, как джентльмен, будет обязан сохранить ее тайну. Но все равно будет считать ее сорвиголовой. А ей не хотелось, чтобы он так думал о ней.
И в этот самый момент со стороны комода послышались вопли ребенка. Очевидно, малыш проснулся.
— Это еще что такое? — спросил джентльмен.
— Ребенок! — воскликнула Лидия и бросилась мимо него к ящику комода.
Не размышляя, она схватила ребенка на руки вместе с одеялом и всем остальным, что там было.
— Успокойся, успокойся, малышка… — заворковала она, прижимаясь к его влажной головке.
Ребенок заорал громче.
Она беспомощно взглянула на великолепного джентльмена. Он, кажется, тоже запаниковал.
— Это ваш ребенок? — спросил он.
— Нет, что вы! — возразила она. — Оно… оно принадлежит моей кузине.
— Оно? — переспросил джентльмен.
— Я имела в виду «дитя», — пояснила совсем расстроенная Лидия. — Что мне делать?
— Понятия не имею, — сказал он. — У меня нет не только жены. Детей у меня тоже нет. Но, по-моему, он голоден и ищет материнскую…
— Это я знаю, — оборвала его Лидия, чувствуя, как краска залила ее лицо.
— Кстати, кто он?
— Ребенок, конечно.
— Я спрашиваю, девочка это или мальчик, потому что вы продолжаете называть его «оно».
— Разве вы не слышали? Это мальчик, — сказала она наугад.
Она переложила ребенка на другую руку, прервав его бесплодные поиски. Он протестующе заорал.
— Похлопайте его осторожно, — предложил джентльмен.
— Мне показалось, что у вас нет детей.
— Но у меня есть племянницы и племянники, и их нянюшка похлопывала их, если они кричали.