Читать интересную книгу Записки русского изгнанника - Иван Беляев

Раньше в гвардию выпускали всего одного или двух из выпуска в 30–35 юнкеров. Нашему выпуску, благодаря разворачиванию 3-й гвардейской дивизии и бригады и формированию новых батарей, прислали целых 30 вакансий. Я был вне себя от восторга. Благодаря этому я вышел прямо в лейб-гвардию во 2-ю артиллерийскую бригаду, где уже находились три мои брата и куда тем же приказом от 12 августа 1895 года в качестве командира бригады назначен был мой отец. Господь услышал мои молитвы, и туда же, в одну батарею со мной, попал мой любимый товарищ Басков. Бедняга Стогов остался за флангом. Ночью, после разбора вакансий, я слышал, как он горько рыдал в своей постели. На его счастье, кто-то отказался, и он также получил вакансию в нашу бригаду.

Долой все преграды! И мы выходим в лагерь, счастливые и радостные, как беззаботные пташки…

Последние лагеря в училище — это сплошной праздник. Только исключительное событие может испортить карьеру. Съемки, технические поездки — это веселые прогулки верхом. На конных учениях, на стрельбах мы становимся за офицеров. На мою стрельбу подъехал генерал Чернявский, уже начальник Константиновского артиллерийского училища. Мой курсовой офицер Туров всегда старался подставить мне ножку, но появление генерала поставило его на место. «Спасибо тебе, Беляев, за образцовую юнкерскую стрельбу», — сказал милый «Шнапс», отъезжая. Я ликовал. К концу лагеря начальство начало осыпать нас сюрпризами. По вечерам гремела музыка лучших полковых оркестров: Преображенского, Императорских стрелков. На призовой стрельбе все призы взяло Константиновское училище, но «Демьян» выдал всем выполнившим условия (7 из 8) золотые часы. Оставались маневры. На смотру Великого Князя Михаила Николаевича, по всегдашней моей горячности, я сунулся между колес, чтоб помочь застрявшему орудию. Кони дернули, я попал под колесо, которое прошло через мою руку и ногу, вдавив меня в грязь. Но Господь чудесно спас меня: ни одна кость не дала трещины. Я встал и перекрестился. Это было чудо: наша «легкая» пушка весила 150 пудов!

По окончании высочайшего смотра Государь подошел к фронту юнкеров. Это было его первое обращение в подобных случаях. Застенчивый от природы, он заметно волновался и, видимо, с трудом справлялся со своей задачей. «Господа, — доносились его слова, — сегодня вы вступаете в ряды славной Русской Армии, высокую славу которой вам нелегко будет поддержать. Поздравляю вас с первым офицерским чином!»

«Господа офицеры, по местам… Садись!» — эти команды отдавались в наших ушах, как удары колокола в бурю. У каждого из нас под погоном был Высочайший приказ, а в душе восторг и упоение. «Рысью марш!» — но наши кони сами подхватили в карьер, и мы вихрем влетели в парк. «Слезай, по баракам!»

Из бараков в канцелярию мы уже явились каждый в блестящем мундире своей части. Добрейший полковник Петроков, командовавший батареей после Чернявского, обнимал и целовал каждого: «Какие молодцы, какие красавцы», — приговаривал он, улыбаясь.

ЗОЛОТЫЕ ГОДЫ

Итак, мы офицеры

Ach, die schone liebe Leitenants Zeit [34]

Старый Петербург помолодел. Он вдруг наполнился сотнями молодых жизнерадостных подпоручиков и корнетов, летавших по всем направлениям, вызывая улыбки дам и сочувственные взгляды стариков. Иногда нам все еще случалось забегать в нашу alma mater за бумагами, встречаясь там друг с другом, с оставшимися офицерами и с теми из наших, кто застревал еще на несколько дней в Питере. Всегда мы перекидывались при этом словами с двумя солидными швейцарами, которые уже выпустили через эти двери столько поколений, когда-то таких же свежих и жизнерадостных. Оба удивительно гармонировали друг с другом, подходили друг к другу, как ночь и день. Корнилов, молчаливый и задумчивый, всегда оставался у дверей. Веселый Русинов, с голубыми глазами и русыми баками, был постоянным глашатаем. «Шевелев шевелится», «Мещанинов вертится», — объявлял он во всеуслышание по камерам. «Крутикова окрутили», — прибавлял он со смехом. Крутиков только что обвенчался в нашей церкви.

— Милевский, — слышится резкий голос «математика» Граве, — ты обратил внимание, какой у нее хорошенький ротик?

Граве, в блестящих погонах, застегивает новенькую портупею. Его превращение из символа «условного знака» в жизнерадостного юношу поразило меня еще более, чем когда-то изумила его моя попытка найти формулу Миссисипи.

Лашкова чуть не угробил его товарищ, хваставшийся своим булатом, острым как бритва. Оправившись, он побежал к воротам прощаться с проходившей там парочкой Это были «Донна Анна», хорошенькая дочка Рожественского, известного впоследствии адмирала, и ее подруга, дочь нашего инспектора классов, полковника Гука. Зимою они все вместе без устали катались на училищном катке и теперь зашли, попрощаться.

Вместе с нами ликовала и «Бабка», торговавшая за воротами сладостями, так как и ее не забывала молодежь в счастливые минуты своего перевоплощения.

Наша «лейб-компания» распрощалась сердечно, но без всякого шума. Пневский и Завадовский сразу же уехали в Варшаву, Борисов на Терек, в свою родную станицу. Мы с Басковым остались вместе, связанные самой тесной дружбой, какая только могла существовать на свете. Мы были бесконечно счастливы, попав в одну бригаду, в одну батарею, и мечтали уже не разлучаться до самой смерти. Пренебрегая «Буффом», «Аквариумом» и всякими злачными местами, мы расстались лишь на несколько дней отпуска, чтоб провести его у своих близких и дорогих в тихой домашней обстановке.

За последние годы дома произошло немало перемен. Когда я был еще во 2 классе корпуса, скончался дядя Лелен. Он умер на 39 году жизни от тяжелой болезни почек, подхваченной им еще на Балканах. Родители были убиты горем. Дедушку разбил паралич. Пролежав в постели два года, он также скончался. Последними его словами были: «Слава Богу, слава вам, Туртукай взят, и я там». Этого удара не вынесла горячо любившая его бабушка, она также быстро стала клониться к упадку и, наконец, когда я был еще на 1-м курсе училища, тихо скончалась на руках у детей.

Первые дни по производству я провел у тети Лизони, которая все еще занимала комнату в Финляндском полку у дяди Феди, где находилась при жизни бабушка. Он только что получил назначение командиром 82 Дагестанского полка и должен был ехать в Грозный, на Кавказ, но задержался по своим делам и не торопился покидать Питера. Удивительный добряк и глубоко порядочный человек, как и покойный его брат, он чуждался дамского общества и не бывал в свете. Лелен, старший, кончил школу гвардейских подпрапорщиков и вышел оттуда в лейб-гвардии Финляндский полк, куда потом перетащил и младшего, довольно плохо окончившего Павловское военное училище. Устроила его всемогущая тетя Дося[35], супруга генерала В. А. Адлерберга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});