Читать интересную книгу Фатальный Фатали - Чингиз Гусейнов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 98

Не предавая очей сну, сидел я в темную ночь...

- Фатали, дайте мне перо! - и стал править, шевеля губами, вчитываясь в текст. - Чуть-чуть иначе.

Не предавая очей сну, сидел я в темную ночь и говорил своему сердцу: О родник жемчужин тайн! Отчего забыл песни соловей цветника твоего? Отчего замолк попугай твоего красноречия?

Бестужев знает: попугай в восточной поэзии образ высокого искусства.

Взгляни кругом, - наступила весна, и все растения красуются юною прелестью, словно девы! Берега ручейков, бегущих по лугу, подернулись фиалками. Огнистые почки розы вспыхнули в цветниках. Готово облако обрызнуть - не оросить! - цветник дождем, а ветерок - не зефир! - отдать ему свое благоухание. Все теперь наслаждается и веселится, распростившись с печалью. Все, кроме тебя, мое сердце... Откуда же теперь печаль твоя? Не знаю, для чего ты теперь стенаешь и сокрушаешься, как плакальщица похоронная?

Фатали молча наблюдает; Бестужев работает, сложив ноги на стуле, старая привычка, исправив, шепчет, чтоб постичь музыку стиха.

Отвечало сердце: "Товарищ моего одиночества, оставь меня теперь самому себе. Если бы я... не ведало, что за вешним ветерком дуют вихри осенние, не бурный вихрь осени! - о, тогда я перепоясал бы мечом слова стан наездника поэзии на славную битву. Но мне знакомо вероломство судьбы и жестокость этой изменницы! Я предвижу конец мой! - Оторвался от листка:

это ж обо мне! читай! читай! - Безумная птица, которая, однажды увидев сеть своими глазами, для зерна, - нет-нет, не подвергается беде, а вновь летит на опасность!" - Поднял глаза на Фатали: "Безумна ль?"

Разве ты, чуждый миру, не слыхал о Пушкине, о главе собора поэтов? О том Пушкине, от которого бумага жаждала потерять свою белизну, лишь бы его перо рисовало черты на лице ее!... Прицелились в него смертной стрелой. Исторгли корень его бытия. Черная туча градиной побила плод его жизни. Грозный ветер гибели потушил светильник его души, как тюрьма - не "терем"! - стало мрачно его тело... - Шепчет, правит, снова шепчет.

Россия в скорби восклицает по нем: "Убитый злодейской рукою разбойника мира!"

- Неужто читал?! Но к чему тогда это да будет в небесах другом твоим милосердие Божие?! - И последняя строка в ахундовском переводе, прочитанная вслух: Старец седовласый Кавказ ответствует на песни твои, - исправил: песнопения твои стоном в стихах Сабухия.

Сабухия?

- Сабухи!

- Это что же, ваш псевдоним? - в вопросе Бестужева Фатали уловил иронию.

- Как же без этого? У поэтов восточных, вы знаете, есть обычай сверх настоящего имени принимать пиитическое.

- И что оно означает?

- "Утром выпитое вино".

Ожидал нечто выспреннее: "Лучезарный", "Мудрый", а тут - и слово-то какое! впервые слышит -такая странность.

- Но утром пьют, - улыбается, - чтоб после пьяной ночи опохмелиться? К тому же, я точно знаю, вы совершенно не пьете!

- Что вино? Я был хмельной, - и смотрит серьезно, чуть побледнел, проснулся утром, и такая вдруг ясность и трезвость, но к чему они мне, нужно ли озаренье печали, если кругом творится такое?!

- И вы тоже! - Умолк, задумался. - Но раз была уже трезвость, не скрыться от нее! И вас не спасут, увы, хмельные ваши глаза! А псевдоним... - как бы ска зать, чтоб не обидеть? - это уже игра!

- Но и у вас! - Фатали узнал потом: Марли - один из павильонов Петергофа, названный Петром Великим в память резиденции французского короля.

- Мой! - махнул отрешенно. - Не надо никаких псевдонимов, друг мой, поверьте мне! У вас такое чудесное имя: Фатали! Да, Фатали Фатальный!

Не спросил: почему фатальный? Только слушал. А Бестужев вдруг - будто на исповеди - рассказывает, никак не остановится: и о том, как накануне рокового декабрьского дня собрались всей семьей - мать и ее восемь детей, пятеро сыновей и три дочери, он и его братья и сестры. "А какой был обед!... Потом распрощались с матушкой и сестрами, трое навсегда!... О, картечь! Ни вздоха, ни судорожного движения, стояли и валились замертво. Еще, еще, еще!... И эскадрон конной гвардии. Побежали, но где спрячешься? Картечь догоняла лучше, нежели лошади, прыгая от стены в стену и не щадя никого". И о Якутии, куда сослали: летом ночи без теней, а зимой дни без света. И мириады комаров, крупных и рыжих. Они.лезут в глаза, рот, в уши, раздавишь на лице, а на руке сидит уже десяток. "Якут закричит: "Балык нада?" - "Сок, по-вашему - йок", - отвечаю ему. - И умолк: слово, которое я знаю очень твердо, жаль только, что не затвердил его ранее. Рассказать, как картечи свистели подле ушей и, попадая в водосточные трубы, пробивали обе стенки навылет? И какие мучения терзали, когда три дня прятался? И о думах: бежать за границу? Но где взять деньги? Вернуться домой? К себе на квартиру у Юсуповского сада, где жил как адъютант принца Вюртембергского? А сыщики?! Идти к брату, ведь командует маяком! чтоб отправил меня в Швецию? Но брат тоже, верно, арестован, да и море замерзло!

И принял решение: предаться воле государя. Когда шел, казалось, что каждый хочет схватить. А на Дворцовой площади тройная цепь солдат. Воткнул султан в шляпу (шел без него) и твердыми шагами пошел ко дворцу. Прошел все цепи и - в дворцовую гауптвахту. "Бестужев!" - вскричал караульный, вытаращив глаза. А потом комендант. "Представьте меня государю! Сказать слово и дело". Встреча с государем. Стал на колени: "Вашему императорскому величеству принес покорную голову". Расчет? Покровительствовал более случай: перед ним был Рылеев и называл государя высочеством, наговорил дерзостей. А здесь - покорная голова Бестужева.

Рассказать о каземате? О следственной комиссии? Как дерзил следователю: "У нас кто смел, тот грабит, а кто не смел, тот крадет?" О храбрых делах накануне, когда смело и решительно - юнцы!! - устраивали новое правление в России, сводили государей с трона, делили министерства и войска? И нелепые слухи: Ермолов штурмом идет на Москву! Наше отечество, которого мы не знали! Улучшить то, чего не ведали!

- О да, демос!... - сказал многозначительно.-Мы - ничтожная часть! А чернь довольствуется настоящим и ее мало волнует будущее.

- Нет-нет, опозиция не в чести у черни! Сколько погибло надежд! Поставили свой жертвенник под дерево вольности.

Но о братьях рассказал: первым уйдет сам. Следом Петр, сошел с ума на Кавказе. "Хожу, как сердце выронил. Он очень болен, а я не могу лететь к нему!" Потом уйдет Павел, назвавший своего сына в честь брата Александром. "Жив, - рассказывает о брате, - но что толку: погублен талант! Ах, какой прицел к пушкам он изобрел, истинно бестужевский!" Потом Николай, каторга, и Михаил, тоже каторга. Воспоминания замучили, и каждый раз как будто вчера это было. И больше ни слова, за работу - сложил ноги на стуле, старая привычка.

"Отчего ж фатальный?" - спросит как-нибудь потом, да поздно будет спрашивать: через три дня высадка десанта на мысе Адлер, атака на горцев. Куда? (А Бестужев - адъютант при генерале Вольховском, лицейском друге Пушкина, и свояки с декабристом Розеном, нет-нет, однофамилец с бароном.) "Не рисковать, - наказывал ему Вольховский. - У вас и без того довольно славы". Постой! А Бестужев вперед и вперед! Или пуля или лихорадка! замучила до смерти!... Густые кустарники, перерезанные оврагом, папоротник, сплетение диких виноградников, куда? Отбой, трубит горнист отступление, а он не слышит, в ушах: "Кто-то изрублен на куски". Вперед!... "Я предвижу конец мой!"

Горец целился метко, еще бы не попасть в этого неистово рвущегося вперед, так близко. "Пусть плачет мать гяура!"

И тела не нашли. Забрали горцы? Похвалиться, что убили прапорщика, произведен был только что.

"Единственная моя молитва - не умереть на одре страданий, либо не пасть на незначительной стычке".

Исчезновение Бестужева - ни среди убитых, ни среди живых! - породило слухи: жив, скрывается в горах; ведь было однажды, соболезновал Пушкин: "Здесь слух о его смерти - искренне оплакивали и обрадовались его воскрешению"; нет ни того, кто писал, ни того, кому писали (письмо даже не застало в живых адресата, Сенковского, главного редактора "Тифлисских ведомостей"); сдался горцам в поисках романтических сюжетов; предался, чтоб сражаться против царя, - не удалось, мол, на Сенатской, решил здесь. Так и не узнал горец, какие слухи породила его пуля.

А стычка была незначительной - крепость вскоре пала; и романтические сюжеты, увы, вышли из моды, "...единственная моя молитва!"

И еще один слух, он будоражит воображение Дюма-отца (еще один Александр!): Шамиль - это Бестужев! или Бестужев - это Шамиль! Задыхается от своих романтических сюжетов (не вышли из моды!), а тут новый, заманчивая идея, и он откладывает из года в год поездку на Кавказ, - "Три мушкетера"! "Двадцать лет спустя"! - когда ж поедет? "Виконт де Бражелон"! "Королева Марго"! "Граф Монте-Кристо"! Ну вот: кажется, пора! И двинется в путь (о чем - в свое время).

"- Я МИРЗА-ФЕТ-АЛИ АХУНД-ЗАДЕ"

- Аббас-Мирза, Хозрев-Мирза... - стал вспоминать Лермонтов. - И вы Мирза?

Фатали растерялся и заученно произнес:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 98
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия Фатальный Фатали - Чингиз Гусейнов.
Книги, аналогичгные Фатальный Фатали - Чингиз Гусейнов

Оставить комментарий