Это парты, мама говорит, садись быстрей вперед, сзади будет сброд, я уже вижу.
Я сел поближе к двери на третий ряд, рядом женщина одна, она маме говорит, здравствуй, Зиночка, и придвигает ко мне своего мальчика, это мой Эдик. Я их видел не раз, зачем она говорит... Это тетя Соня, мамина подруга, они через двор от нас живут.
Там были одни мальчики. Папа удивлялся, зачем дети раздельно? Бабка засмеялась, успеется, пусть учатся без отвлекания. Папа тоже засмеялся, и мама, это вечером до первого дня было.
Парт всем не хватило, сзади поставили стулья в два ряда, а родители все время стояли у стен, все ждали, что скажет Анна Юрьевна.
Будем знакомиться, она говорит, я увидел, она добрая, улыбается.
Пришла еще одна женщина, нас снова начали переписывать, мама мне подсказывала фамилию, зачем, я давно знаю, что Алик Миркин, так и сказал. В классе оказалось сорок восемь человек, мама говорит, страшно много, Анна не справится.
Ты знаешь ее?
Старая история, еще до войны.
Ты представляешь, она говорит вечером папе, у них Анна учительницей будет.
Какая Анна?
Не притворяйся, та самая.
Папа помолчал, и говорит, ну и что, старая история, она все равно хороший учитель, Алику повезло.
А бабка ничего не сказала, бросила ложку и ушла на кухню, странные люди, она говорит, как можно это забыть.
Может, это неправда про нее, папа говорит.
И ты ее защищаешь!
Да ладно... никто точно не знает.
Так я ничего и не узнал.
Тебе рано такие вещи знать, мама говорит, главное, учись хорошо, старайся. А мальчик рядом с тобой, Эдик, сын моей подруги Сони, до войны мы дружили, а теперь знакомые.
Почему?
Ты почемучка любопытный, мы разошлись как в море корабли. Ей не нужны были бедные подруги, как мы с Полиной.
А Полина где?
Полина не вернется никогда, мама говорит, и отвернулась.
Многие вещи для меня секрет. Некоторые я потом узнаю, подслушиваю разговоры, а другие остаются непонятными.
Не спеши все узнать, папа говорит, лучше книжки читай.
Почему не спеши?
В жизни много печального, вот война была, а тебе жить и жить.
Значит, мне печального не надо?
Успеешь еще, а пока радуйся, что не большой.
Папа смеется, голову вздернул, мама говорит, у него раньше волосы были непослушные. А теперь гладкие и редкие, он их чем-то мажет пахучим, чтоб не выпадали. Мама смеется, еще не придумали твои врачи такого средства.
Да ладно тебе... - он говорит, потери похуже случаются, да?
Потом мама с Соней снова подружились, а я с Эдиком. У Сони старый муж давно исчез, а недавно новый появился. Его зовут Игорь Абрамович, мама говорит, он симпатичный человек. Правда, без волос, и заикается, и новых детей у них нет.
Они недавно поженились, потому нет?
Детей? Соня старше меня, у них детей быть не может. Дети рождаются у молодых от дурости.
Так не шути, говорит бабка, он не поймет.
Ничего кроме правды, разве не от дурости они?
Соня и Эдик живут на другой улице, но между нами быстрый путь по дворам, через две калитки и дырку в заборе. Попадаешь прямо к ним во дворик, там тихо и закрыто со всех сторон. Во дворе толстое дерево, ветки шевелятся, а через другой дом проход на улицу Якобсони, через круглую арку, низкую и длинную. Якобсони тоже вся в круглых камнях, как наша улица Тобиасе, и по ней можно быстро дойти до моря.
Это дерево стояло, когда я была маленькой, мама говорит.
Дерево смотрит Эдику в окно. Они на первом этаже, но окна высоко, рукой не достать. Квартира огромная, как входишь, сразу напротив большая кухня, направо коридорчик, из него двери в три комнаты, прямо, направо и налево, а за большой комнатой, что направо, есть еще крошечная, с окном на это дерево. В квартире большая семья, Соня, ее сестра, она медсестра в больнице, старенькая бабушка, очень готовит вкусно, не то, что наша бабка, ешьте, что подано - готовить не любит. Тетя Соня работает в шляпной мастерской в центре города, шьет шляпки, потом натягивает их на болваны, деревянные головы, чтобы шляпка имела форму.
Я шляпки эти никогда не любила, говорит мама, но раньше многие носили.
А я любила еще как, говорит бабка, где мои сорок лет...
Мам, говорит мама, сколько можно, время не вернется, ты знаешь.
Эдик в школе мой единственный друг.
Понемногу класс начал утрясаться, как мама говорит, дети уходят, их родители военные, многие уезжают в Россию обратно. Теперь нам хватает парт, даже свободные места появились. И уже можно всех запомнить по именам, мы привыкли, начали учиться.
Вот и про первый день рассказал.
Разные вещи
Я уже привык ходить в школу, хорошо пишу слова, а читать я до школы умел, только медленно читал. Я и сейчас медленно, бабка говорит, быстро не можешь... - могу, но не получается. Представляю себе, как я там, что говорю людям в книге, и задерживаюсь. Я теперь читаю разные книги, только таких, как первые две, еще не нашел. Есть интересные, но все равно быстро забываются. Теперь у меня тетрадка появилась, особенная, только что писать в нее, не знаю.
Это было зимой, я рано пришел из школы, поел. Уроки сделал, и делать больше нечего, идти никуда не хочется. Пошел бы к Эдику, но рановато, тетя Соня строгая, Эдик, уроки сделаны? ах, не сделаны... А Эдик с уроками не спешит, у него всегда интересные дела находятся.
И я сидел, смотрел в окно, а бабка копалась в сундуке, который у нее под кроватью.
Смотри, она говорит, я и забыла про нее. У меня для тебя подарок.
Ого, такой у меня в жизни не было - толстенная тетрадка в кожаном переплете, или не кожа, но все равно вещь для взрослого. В школе нельзя в толстых писать, только дома.
Бери, она у меня без дела, а тебе пригодится. Вот что сделай, советую, - запиши все, что помнишь о себе с начала жизни.
Зачем, я и так помню. Не все, но с тех пор как вернулись, почти все. А раньше как сны, одни обрывки. Не интересно о себе писать. Но не стал спорить, спасибо, красивый подарок. Принял вежливо, как она любит. Хорошая тетрадка, только писать не хочется, и нечего писать. Спрячу, пусть полежит. У меня есть ящик в ночной тумбочке, положу на дно. Там у меня фонарик лежит. Папа подарил на Новый год. Я раньше думал, этот праздник не настоящий, кто может знать, когда год начинается. Оказалось, не такой уж плохой день, а фонарик вообще особенный, только теперь немного сломан.
Обычные фонарики из жести - плоская коробочка, легкая, в ней тонкое стеклышко, и все. И батарейки нужно менять, а попробуй их найди, папа говорит, не получается, раз в год до магазинов доберусь, а там - закрыто и закрыто... А этот фонарик - жучок, толстенький и тяжелый, с выпуклым блестящим глазом. Возьмешь его, и сразу ясно, что у него много всего внутри. И батареек ему не надо. Сожмешь в руке - в нем просыпается тихий ворчащий звук. Сжимаешь снова и снова, ворчание переходит в непрерывное жужжание, блестящий глаз краснеет и разгорается - жучок светит. Он светит, пока нажимаешь на него, он приятно пахнет маслом, когда разогреется от своего жужжания. Сначала пальцы устают, но быстро привыкают. Никогда не боишься, что он погаснет. Он сам вырабатывает электричество, как настоящая электростанция, только там вода или пар крутят колеса, а здесь колесики кручу я, когда сжимаю жучок в руке.
Я ходил с ним везде, он несколько раз падал у меня, но не разбился, только кусочки отлетали от черных боков. Я светил на улицах, и даже в подвале, и мне не было с ним страшно. Как-то мы поздно возвращались от Сони и Эдика, шли через дворы, там темно и страшно. Если бы не жучок, то, наверное, запутались бы в этих заборах.
А потом он перестал жужжать, папа говорит, шестеренка сломалась, а запасных нет. Но я не могу его выбросить, и он лежит, вдруг починим, надеяться всегда надо, папа говорит.
Я под него тетрадку положу, может, она все-таки пригодится.
Иногда вытаскиваю ее, открываю, смотрю на первый лист.
Думаешь, слова сами появятся... бабка смеется.
Я не думаю, мне кажется, там на бумаге что-то шевелится, как будто кто-то незаметный ходит.
Надо проверить мальчику глаза, бабка всегда знает, что надо.
Надо его рыбьим жиром кормить, и срочно, считает папа, это у него червячки и букашки плавают в глазу от нехватки витамина.
Ничего не плавают, я смотрю, и мне кажется, вижу остров, и белый-белый песок, он от солнца светится.
А рыбий жир все равно придется пить. Закусывай хлебом с солью, мама говорит. Не помогает хлебом, я пробовал, меня от жира этого тошнит. Бабка пошла к Циле и принесла кулек, бумага розовая, это клюква, вот чем закусывай, никакого вкуса во рту не останется. Цилечка знает, как надо, жаль своих детей нет.
Я попробовал клюкву, очень кислая она, но, правда, после нее никакого запаха, и я пил рыбий жир каждый день, целую бутылку выпил.
Ну, как, спрашивает папа, кто у тебя бегает?
Никто, я сказал ему, чтобы порадовать. И все равно песок, все равно берег, а я Робинзон на том острове.
Но что в тетрадку писать, так и не придумал.