Басист уронил спичку.
Вторую он зажег о манжету своей рубашки, но стоило Карлине наклониться, как огонь погас. Третью спичку басист и вовсе не стал зажигать, музыкант просто щелкнул пальцами — и она вспыхнула.
Он поднес огонек к сигарете, и Карлина жадно затянулась, так, что язычок пламени всколыхнулся и вытянулся.
Закурив, Карлина начала расхаживать по сцене, а басист ходил за ней, наигрывая соло, которое вызывало у меня мысли о битом стекле и спутанных проводах. На нем была черная шляпа, тень от ее полей придавала его лицу суровое и мрачное выражение.
В глубине сцены барабанщик держал темп, и каждый раз, когда Карлина дергала бедром, он с силой нажимал на педаль своего бас-барабана. Если же она изгибала спину, барабанщик выдавал громкую дробь на малом барабане. Я даже не заметил, в какой момент отключился и вместе с залом забыл обо всем на свете, кроме движения Карлины по сцене.
Вот она остановилась в круге света, а гитарист закружил вокруг нее, высунув язык и пыхтя, как собака. Карлина подмигнула и положила свою сигарету на его высунутый язык. Причем все это время басист ни разу не сбился в аккордовой последовательности, за что снизу, из зала восторженная панк-рок аудитория захлопала ему, как подорванная.
Карлина схватила микрофон и пропела начало куплета:
Мы — близкие,Мы живем рядом с вами вечно!Мы — низкие,Запалим ваши шпили, как свечки!Мы неприметные,Мы незаметные,Подожжем ваш высокий остров!Никто в этом сонном местечкеНе хочет восстания монстров!
Гитарист за спиной Карлины сплюнул облако пепла и повел соло. Когда толпа перестала бесноваться и начала хором подпевать, он вскинул голову и улыбнулся лучу прожектора так, словно видел солнце.
Холод, зародившись в макушке, мгновенно разлился по моей груди и рукам.
Я его узнал.
Угол сцены не позволял разглядеть басиста как следует, поля шляпы отбрасывали тень на его лицо, но даже в полумраке я его узнал. Я видел его на мосту. Это он окликнул меня, обратил внимание на мои глаза, высмеял мои трясущиеся руки и синие губы.
Я стоял в толпе, уставившись на страшного человека со страшной улыбкой.
Я знал его тайну, а он знал мою.
Закончив выступление, музыканты «Распутина» отсоединили свое оборудование, и на сцену вышла рок-группа «Концертино». Голос у солиста был пристойный, но это не спасало сырые аранжировки и злоупотребление искажением звучания, к тому же, отсутствовало сумасшедшее сценическое обаяние Карлины Карлайл, «Старлайт» опять начал выглядеть пыльным и обветшавшим. Обычная арендованная площадка.
Элис по-прежнему стояла в кружке своих друзей, и я вдруг решил, что мне станет лучше, если я выпью воды. Это был подходящий повод подойти к ней. Можно просто пройти мимо. А можно что-нибудь сказать или вдруг она сама меня окликнет. Короче, я направился к бару.
Гитарист из «Распутина» появился бесшумно. Только что я был совсем один, пробираясь вдоль стены к пожарному выходу. И вот он уже рядом, зловеще подсвеченный зеленой табличкой «Выход».
Он кивнул в сторону Элис и ухмыльнулся, будто знал нечто очень забавное.
— Прелесть! Но с такими, как эта, надо быть настороже. Может подкараулить на парковке и поцеловать взасос, сунув свой холодный железный язык тебе прямо в глотку.
Я отпрянул, но басист удержал меня, поймал за подбородок, впился пальцами в тонкую кожу под скулой. Потом притянул меня к себе так, что моя шея изогнулась под неестественным углом. Дыхание у него было горячее, пахнувшее паленой листвой.
Мы стояли в зеленом свете таблички и смотрели друг на друга. Мне было больно, но я не вырывался. На сцене он мог маскироваться, а здесь, внизу было глупо так себя раскрывать. Его глаза были неестественно темными. Не говоря уже об острых мелких зубах, едва помещавшихся во рту.
Я не шевелился, решив вытерпеть все, лишь бы не привлекать внимания.
Он наклонился, и тень от полей его шляпы накрыла нас обоих.
— Ты бледный и холодный, от тебя воняет железом. — Он говорил с усилием, казалось, слова с трудом протискиваются сквозь частокол его зубов. — Не притворяйся, будто ты не заражен и тебе не больно. Тебя выдают дыхание и белки глаз. Отрава уже у тебя в крови!
Я стоял, не в силах отвернуться, когда он наклонился еще ниже, еще крепче стиснул мой подбородок и хрипло прошептал:
— Неужели только такой урод, как я, способен сказать тебе правду: ты умираешь!
Глава седьмая
Умереть молодым
Пульс взорвался так, что пришлось вытянуть вперед руку, чтобы не упасть. Здание сначала навалилось на меня, потом откатилось обратно. Держась за стену, я смотрел на гитариста. Я не хотел делать ничего такого, чтобы он решил, будто его слова произвели на меня впечатление.
Умираю? Сама эта мысль была настолько чудовищной, что я растерялся. Да, возможно, я заболел, но — умираю?
Но где-то в глубине души я знал, что в его словах есть доля истины. Вспоминая все случаи, когда мне становилось плохо от поездки в машине или из-за стальных рабочих столов в лабораторном крыле школы, я не мог не признать, что каждый следующий раз был, пусть ненамного, но хуже предыдущего. Впрочем, если придерживаться фактов, то я и так зажился. Так сказать, злоупотребил гостеприимством, вместо того, чтобы много лет назад упокоиться на неосвященном участке кладбища, как Натали Стюарт.
Нет. Не как Натали — как тварь, зарытая под ее именем.
Мне вдруг стало так холодно, что я задрожал.
Гитарист наклонился ко мне и улыбнулся — почти по-доброму. Его нос очутился в неприятной близости от моего.
— Я могу изменить твою жизнь, — прошептал он. — Если сейчас пойдешь со мной, я спасу тебя.
Да, но на сцене «Концертино» играли песню под названием «Убей трусов», и никто не спас Келлана Кори. Неважно, что он был невиновен, а судебное решение округа было обыкновенным убийством, только под другим названием. Главное, ни в коем случае не общаться с чужаками. Иначе не успеешь опомниться, как тебя вздернут.
Я положил руку на запястье гитариста и вывернулся.
Его глаза были сплошными провалами тьмы, вдруг яростно и жарко вспыхнувшими под полями шляпы.
Я быстро — прежде, чем он успел меня поймать — повернулся и зашагал в сторону, куда направлялся до этого.
Сердце тяжело и испуганно бухало в ребра, пока я пробирался сквозь толпу к месту, где стоял Росуэлл — мой друг Росуэлл, который слишком громко говорил и смеялся, размахивал руками и почти всегда мог заставить меня чувствовать себя нормальным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});