Райлис слушает моряка с интересом, а меня больше интересует, почему тот тип как сунул правую руку в карман макинтоша, так и не вытаскивает ее? Задаю вопрос:
– А вас сюда чего занесло, граждане?
– Да вот, хотелось сфотографировать эти руины... Люблю всяческую старину. Разрешите представиться: Иван Павлович Арсеньев, моряк, механик дальнего плавания...
– Уж не родня ли знаменитому Владимиру Клавдиевичу?
– Нет, однофамилец...
Наконец он вынул руку из кармана; в ней миниатюрный фотоаппарат «кодак».
– Ба! Идея, товарищи! Давайте я вас сниму на фоне этих руин, а потом вышлю вам карточку! Это будет исключительный снимок – охотники с прекрасной дамой в глухом ущелье у древних развалин! Экзотика! Ручаюсь – такой сюжетец не скоро найдешь!..
Мы втроем занимаем позицию, а он отходит с аппаратом на несколько шагов. Кричит:
– Чуть плотнее, пожалуйста!..
А Раиса Павловна еле слышно шепчет:
– Это шпион!.. Слышите, шпион! Арестуйте его сейчас же, а то он сбежит!
Мгновение полной растерянности и недоумения, но по нервному пожатию локтя, по мимолетно пойманному взгляду вижу – не лжет.
И курок моего винчестера щелкает вместе с затвором миниатюрного кодака.
– Не шевелитесь, гражданин! Не отнимайте рук от фотокамеры. Выстрелю!
Фотограф оторопел, но тут же оправился.
– Вы, что... бандиты, что ли? Поздравляю вас с прекрасным знакомством, Раиса Павловна!
– Спокойно! Руки, руки!.. Повернитесь спиной! Опуститесь на колени! Вот так. Ложитесь на землю лицом вниз. Лежать и не шевелиться – иначе пуля. Густав, пожалуйста, обыщи его тщательно – я подержу на мушке.
Ничего не понимающий латыш обшарил карманы макинтоша. Достал портсигар, кольт, катушки пленок и развел руками, показывая, что больше ничего нет, а Раиса все жмет и жмет мой локоть и шепчет:
– Ищите, ищите еще!..
– Что?
– Документы, документы разные и деньги...
Наконец отобрано все... Задержанный возмущен:
– Да кто вы такие, черт побери? Я прокурору буду жаловаться. Я – иностранный подданный!
А, вот оно в чем дело!..
– Спокойно, не разговаривать! Встать! Идите вперед! Не оборачиваться! Руки на затылок!
Весь обратный путь Раиса Павловна шла рядом с нами сурово-сосредоточенная и молчаливая. В комнатке местной милиции веселый, веснушчатый и не в меру разговорчивый милиционер, прочитав мое удостоверение, понимающе улыбнулся.
– Отдельное купе потребуется? Сделаем, будьте надежны, – и лукаво подмигнул: – А эту особу зачем не арестовали, товарищ следователь? Мы ее очень даже хорошо знаем!
Я ответил жестко:
– Если не хотите заработать дисциплинарное взыскание – молчите.
Он умолк и всю дорогу в поезде не проронил ни слова – я взял его конвоиром до города. Задержанный, не отрываясь, смотрел в вагонное окно, милиционер с наганом в руке уперся взглядом ему в спину.
Мне надоело это однообразие, и я позвал приятеля покурить в тамбур. Там одиноко стояла Раиса Павловна, держала потухшую папиросу и... плакала.
– В чем дело, Раиса Павловна?
– Так... ничего... пройдет. Дайте прикурить...
Я зажег спичку. Латыш сказал безучастно:
– Тигр ушель...
Но я возразил:
– Не трави, моряк! «Тигр» едет с нами...
В развалинах пивного завода был обнаружен тайник – «почтовый ящик», наполненный шифрованными донесениями, фотопленочными катушками, на которых были засняты оборонные объекты Приморья, и еще кое-каким другим «специнвентарем». Среди многих интересных по тем годам предметов снабжения иностранных разведок обращала на себя внимание изящная оправа дамского «губного карандаша». Я заинтересовался этой штучкой. Мелькнула мысль – надо подарить ее Раисе, но работник контрразведки, руководивший осмотром, вытаращив глаза, схватил меня за руки:
– Положи! Страшная штука! Это для провалившихся шпионок – смесь яда «кураре» с цианистым калием и еще с чем-то. Во время ареста мазнет дамочка, на глазах всех, себя по губкам, лизнет язычком и – как из нагана!..
Арестованный шпион не был иностранным подданным. Он просто служил на заграничном пароходе, часто приходившем во Владивосток. В прошлом – белогвардеец генерала Дитерихса, он сказал с полной откровенностью:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Моя роль сводилась к «почтовому ящику», а эту шлюху я в каждый рейс всюду таскал с собой по городу в качестве... громоотвода, что ли... Очень, знаете ли, эффектная баба: внешне ничуть не уступит нашим эмигрировавшим баронессам и графинюшкам. Я ее однажды показал даже своему «хозяину» – он сюда приезжал в качестве запасного капитана, дублера... Так хозяин приказал намекнуть Раисе на возможность безбедной жизни, там, на островах...
– Ну и что же? Дала согласие? – осведомился допрашивавший чекист.
– В том-то и дело, что сразу взбесилась. До этого предложения она ничего не подозревала, а тут – пошло!.. Стала задумываться. Только не об островах, а совсем наоборот... Я уж хотел ее вывезти прогуляться по морю на шлюпке или угостить губной помадой, да вдруг эти... «охотники»... Если не секрет – сколько вы Раисе за меня заплатили?..
Как его ни убеждали, что поступок Раисы Павловны продиктован чувством патриотизма, – шпион не верил. Твердил:
– Вот дура проклятая! Ну, попросила бы меня прибавить, если уж не хотелось расставаться с этой трижды проклятой родиной – ведь я не идиот, отлично понимаю, что без денег ничего не делается. Я бы ее озолотил... Неужели вы ваших агентов так дорого оплачиваете?.. Нет, нет, не уверяйте меня – я не идиот. Я знаю цену вещам и людям.
Он так и остался неисправимым идиотом весь последний отрезок своей жизни.
У чужих берегов
В середине лета моря Тихоокеанского театра величаво прекрасны. Чарующая прелесть нежно-розовых зорь, изумрудные волны и россыпи солнечных дорожек, бегущих в синюю даль, – этого забыть нельзя, как нельзя забыть первую любовь...
Бывают летом и штормы, но они коротки и не страшны. Налетит шквалистый «свежак», разбойным свистом пройдется по вантам и начнет швырять соленые охапки белой пены. Небо, потемнев, трахнет пушечным залпом, опрокинет на корабль недолгий водопад ливня. Смотришь, уже все прошло, словно мимолетный сон. Лишь летящий в голубом небе белый пух из туч, распоротых молнией, да мертвая зыбь остаются свидетелями сердитой вспышки природы.
А потом – опять: море словно сапфир; небо цвета бирюзы, и за кормой – сверкающие стежки-дорожки, и ни Айвазовский, ни нынешний Нисский не в состоянии передать это великолепие на холсте, ибо нет на земле тех красок, какими одарила природа дальневосточные моря летом.
В такие июньские и июльские дни идут к далеким – своим и чужим – берегам корабли.
На кораблях – ослепительная белизна шлюпок, взлет стройных мачт, блеск надраенной латуни и алый сурик спасательных кругов. На палубах – яркие пятна женских платьев, пижам, свежеотглаженных матросских форменок и командирских кителей с золотыми шевронами.
Идут корабли... И жизнь идет там – размеренная, ритмичная. Певуче отбивают склянки этот ритм, и каждый матрос, каждый командир знает свое место, которое отведено ему корабельными расписаниями и штатной ведомостью, носящей именно такое официальное название: «Судовая роль».
Царствуют на корабле уставы и традиции. Давно вошли даже в сухопутный быт слова: «морской порядок», «морская дружба», «морская чистота». А над традициями, над судовой ролью, над каютами – капитан: ум, воля и сердце корабля.
Чаще всего это – сухощавый человек с седоватыми висками, сдержанно отзывчивый к людским горестям и беспощадно суровый в вопросах дисциплины и долга. Советские капитаны обычно не речисты: слово капитана на корабле – закон, а закон всегда лаконичен...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Час за часом, вахту за вахтой режет волны морской корабль. Уходит жаркий день, наполненный работой, солнцем и соленым ветерком. Скоро солнце, позолотив спокойные воды, быстро начнет тонуть в огромных глубинах. Вахтенный матрос спустит кормовой флаг. Попозже совсем стемнеет и загорятся глазки иллюминаторов. Из открытых дверей салонов польется музыка, и какое-нибудь колоратурное сопрано в образе девчушки с наплечниками геолога схватит за сердце...