Пока я из своего кресла разглядывал этот прибор, Многоликий открыл своим ключом ящик стола и достал оттуда самую обыкновенную... гальку. Да-да, простую, обкатанную речной волной серую гальку, единственное отличие которой от ее земной копии заключалось в том, что она слабо поблескивала маленькими вкраплениями слюды. Он нежно установил эту галечку в корону над спиртовкой и, повернувшись ко мне, сказал:
– Ты будешь смотреть историю один. Для меня это слишком большое напряжение, да к тому же я достаточно хорошо представляю, что ты увидишь. Я уже видел подобную историю... вот только пересказать ее очень трудно, так что лучше посмотри. Ни во что не вмешивайся – все равно сделать ты ничего не сможешь, просто сиди и смотри. Когда история кончится, тебя отнесут в твои покои.
Он ободряюще улыбнулся, а потом наклонился к столику и зажег под лежавшим на подставке камешком небольшое голубоватое пламя. После этого он быстро, не оборачиваясь, покинул сокровищницу, а я, как дурак, уставился на речную гальку, поджаривавшуюся над дурацкой спиртовкой.
Прошло несколько минут, и мне показалось, что пламя под серым поблескивающим камушком начало ослабевать. Даже скорее не ослабевать, а как будто растворяться. Я оторвал глаза от завораживающего синеватого язычка и огляделся. Стены сокровищницы и вещи, ее наполнявшие, слегка размылись, словно растворяясь в вязком, неожиданно повлажневшем, воздухе, и этот процесс достаточно быстро нарастал. Окружающая меня обстановка уже стремительно менялась, гладкие, словно отполированные, черные стены хранилища, комоды, сундуки, ларцы и укладки, наполнявшие комнату, истаивали и исчезали, а вместо них все явственнее проступали бурые неровные стены огромной пещеры, исписанные прожилками и вкраплениями различного цвета пород и руд.
В этот момент я обратил внимание на то, что не только кресло подо мной, но и самое мое тело растворилось и исчезло. Меня не было! Ну вообще-то я был. Ведь кто-то наблюдал за всем тем, что происходило вокруг, вот только мои глаза, если только они сохранились, не наблюдали более мою бренную плоть.
Впрочем, я даже и не испугался. Голова была занята совсем другим, поскольку посредине пещеры появился довольно грубый, сделанный явно на скорую руку очаг, в котором теплился слабый, прогоревший костерок. Легкий, синеватый дымок совершенно отвесно поднимался к темному своду пещеры и исчезал там. Огромное бурое пространство ничем не освещалось, и вместе с тем в нем было достаточно светло. Свет, казалось, существовал в этой пещере совершенно независимо от какого-либо источника.
Рядом с очагом расположился крупный, средних лет мужчина. Он сидел прямо на полу в какой-то неудобной позе и что-то быстро, не отрываясь и почти не задумываясь, писал в здоровенной, толстой, переплетенной в грубую кожу книге, лежавшей перед ним на огромной каменной плите, выполнявшей роль весьма неудобного, низенького столика. Его длинные светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам и спине, а склоненное над листом лицо было в три четверти повернуто в мою сторону, и я ясно видел крупный, благородных очертаний нос, полные, яркие губы и заинтересованно поблескивающие глаза. Одет он был во все черное, причем это все состояло из длинной то ли рубахи, то ли плаща, закрывавшего все его тело, от плеч до пяток. На грубой ткани этой странной одежды явно проступало переплетение толстой пряжи.
Я рассматривал открывшуюся картину не более двух-трех минут, как вдруг этот мужчина не поднимая головы негромко произнес:
– Ладно, хватит прятаться, давай вылезай!.. Ты же не в прятки играть ко мне явился!
Я растерялся: «Как он может меня видеть, если я сам себя не вижу?..» – но оказалось, что блондин обращался вовсе не ко мне.
Не успело эхо его голоса вернуться, отразившись от высокого свода пещеры, как в воздухе зазвенел радостный и в то же время какой-то нервный смех. Прокатившись под сводами, он замер, а в темном углу пещеры, прямо из ничего, возник второй мужчина. Он был ярко освещен, казалось, свет, собравшись со всей пещеры, сгустился над этой фигурой. Едва бросив на него взгляд, я поразился, насколько он был похож на писавшего. Словно дух этого мира затеял игру с не поднимавшим головы писателем, вылепив его полное подобие. Только волосы вновь появившегося были цвета воронова крыла, а точно такой же, как на блондине, балахон – яростно белым. Мужчина шагнул к хозяину пещеры.
– Я просто хотел немного за тобой понаблюдать... брат... – громко и выразительно сказал появившийся.
– Скажи лучше – подсмотреть, – тут же спокойно ответил блондин.
Брюнет снова заразительно расхохотался.
В этот момент писавший поднял наконец голову и удовлетворенно произнес:
– Ну вот я и закончил...
Длинное, красивое, изысканно изогнутое перо в его руке вспыхнуло ярким пламенем и исчезло, а писавший слегка потряс опустевшими пальцами, словно стряхивал с них серый налет пепла.
– Все пишешь, брат?.. – звонко спросил вновь прибывший. – И как тебе не надоест эта никчемная писанина. С твоими способностями... и возможностями... можно было бы заняться и какими-нибудь более серьезными делами.
– Куда уж серьезнее, – пробормотал себе под нос блондин, а затем громко ответил: – Ага, ага... такими, например, какими занимаешься ты?.. Ты ведь опять из мира Срединного моря явился?
– Точно!.. – довольно улыбнулся черноволосый.
– Судя по твоей довольной физиономии, сотворил очередную пакость?..
Черноволосый снова громко рассмеялся.
– И когда ты только бросишь эти шалости?.. – сокрушенно покачал головой блондин.
– Ну, знаешь!.. – Брюнет явно обиделся. – Только ты способен самые мои серьезные проекты объявить шалостями!
– Да какие там серьезные проекты. Или кого-нибудь напугать до смерти, или очередной храм себе выцыганить... – Светловолосый внимательно посмотрел на своего гостя и добавил: – Хотя, судя по твоей довольной физиономии, ты этот храм уже получил. Ну, хвастай, где и на чье имя...
– На восток от Срединного моря, в главном городе великой империи людей, называющих себя «персы», возведен величественный храм Анхра-Майнью, страшному, черному богу зла и несчастий, убившему собственного брата. – И он снова довольно расхохотался.
– Да-а-а!.. Ну и имечко!.. Как ты сказал – Анхра-Майнью?.. Что же это за язык, в котором таким образом располагаются согласные и гласные звуки?.. – задумчиво поинтересовался светлый.
– Хм... Мне тоже больше нравится имя, которым меня называют эллины. Это жители северного берега Срединного моря, – уточнил веселый брюнет. – И боятся они меня гораздо больше самих персов...
– И какое же имечко они для тебя подобрали?..
– Ариман! – довольно смакуя, произнес черноволосый.
– Ага!.. А братика невинно убиенного они как прозвали?.. – не унимался светловолосый.
– Аху... – черноволосый снова начал давиться хохотом, – Аху... Ахура... Ахура... мазда, – выхохотал он наконец.
– Н-да... – только и произнес светловолосый.
– Представляешь! – несколько успокоившись, продолжил рассказ Ариман. – В этом храме есть потрясающая роспись, показывающая, как я ухайдокал собственного братца!
– И много красного цвета?.. – задал несколько неожиданный вопрос светловолосый.
– Да! – Ариман просто купался в довольстве. – Кровищей залили всю стену...
И вдруг он недовольно сморщился и с отвращением добавил:
– Только этот Ахурамазда все равно потом воскресает!..
– И тут же с тобой разбирается... – закончил светловолосый Ахурамазда.
С лица Аримана медленно сползла довольная улыбка, и на ее место вползла страшная гримаса ненависти. Правильные черты лица исказились, глубокие морщины прорезали лоб и щеки, нос заострился и навис над истончившимися губами, глаза потеряли радужную оболочку и из бельма белка черной кавычкой вынырнул вертикальный разрез зрачка.
– Ну что ты бесишься! – спокойно продолжил Ахурамазда. – Одна и та же история повторяется в любой стороне от Срединного моря. И на севере, и на юге, и на западе, и на востоке черный бог зла и несчастий убивает своего светлого доброго брата, который затем воскресает и наводит порядок... У этих... человеков фантазии хватает только на новые имена. Ну вспомни, как только тебя не называли – и Тифон, и Локи, и Ваал. Теперь вот Ариман еще, а впереди будут и Бегемот, и Люцифер, и Воланд, и Сатана...