Читать интересную книгу Волк среди волков - Ханс Фаллада

Она задумчиво посмотрела на казарму. Два ряда кирпичей были уже выведены. Молодой человек в защитном кителе что-то горячо обсуждал с обоими усадебными каменщиками, один из надзирателей, стоя рядом, с любопытством смотрел на них — вдруг все четверо рассмеялись. Все еще смеясь, посмотрели они на замок, на окна.

Фрау фон Тешов быстро отдернула голову в тень, но ее все равно не было бы видно за гардиной.

Оба каменщика, не переставая смеяться, побежали к усадьбе, Пагель протянул надзирателю портсигар. Те тоже смеялись.

"Хорст-Гейнцу не следовало этого делать, — сердито подумала фрау фон Тешов. — Все лето глазеть на голую стену!.. Мне, конечно, будут рассказывать обо всех этих преступниках, что они сделали, за что сидят — а я даже не знаю, какие они с виду… Надо бы…"

Ей до смерти хотелось послать туда лакея Элиаса, сказать, что все это ни к чему, но она не решалась. Господин тайный советник, ее супруг, терпеть не мог, когда мешали его планам, по большей части тайным. А его крики страшно действуют на нервы! И при этом он весь багровеет — советник медицины Готоп говорит, что надо опасаться удара…

— Элиас, попросите ко мне господина тайного советника, — тихо сказала барыня.

— Господин тайный советник изволили выйти, — сообщил Элиас. — Прикажете попросить, когда вернутся?

— Нет, нет, мне он сейчас нужен. (Дверь замуровать недолго!) Ступайте лучше к моей дочери, Элиас, и скажите ей, что я прошу прислать сюда на часок фройляйн Виолету…

Элиас наклонил голову.

— Если моя дочь заикнется о домашнем аресте, укажите ей тогда, но очень осторожно, только намекните, что фройляйн Виолета сегодня днем гуляла в парке…

Элиас поклонился.

— О молодом человеке не упоминайте, — сказала барыня. — Я сама поговорю с внучкой…

Лицо Элиаса выражало полное понимание, готовность выполнить все в точности. Он спросил, не будет ли еще распоряжений. Но больше распоряжений не было. Элиас вышел, как всегда импозантный, спокойный, ни дать ни взять обладатель огромного состояния.

— Если Виолета не придет, я сама отправлюсь на виллу! Пусть Хорст-Гейнц бранит меня! Я не допущу, чтобы бесчестили мою внучку! — возмущалась фрау фон Тешов.

— Можно и мне с тобой, Белинда? — спросила фройляйн фон Кукгоф, сгорая от любопытства.

— Посмотрим. Надо улучить минуту, когда зятя не будет дома. А ты ступай, погляди, где Минна. Может быть, она что знает.

Молодому Пагелю пришла блестящая мысль. Пятьдесят человек в казарме ржали, пять надзирателей ржали, каменщики ржали — скоро будет ржать вся деревня!

Сперва настроение было очень возбужденное. Приказ господина фон Штудмана замуровать дверь был несомненно удачным разрешением вопроса, но в отношении только что прибывшей команды арестантов весьма неудачным шагом.

— Не желают на нас смотреть, так нечего и на работу брать! — ворчали арестанты. — От картошки, что мы копаем, рыла не воротят, так нечего и от нас рыло воротить! — ругались они. — Кто знает, как он деньги нажил. Тоже небось не постом и молитвой, — говорили они.

И надзиратели также качали головой и морщили нос. Они считали, что за двумя-тремя исключениями у них очень приличная уборочная команда. Из Мейенбурга часто отправлялись и не такие. Если их подначальные ведут себя пристойно и хорошо работают, так нечего им в нос тыкать, что они арестанты. Их это только раздражает, а надзирателям осложняет работу.

Но тут Пагелю пришла блестящая мысль. И вот они уже все ржали, все скалили зубы.

— Пусть теперь за нас бога молят, каждый день у них перед глазами будет! — говорили они. — Правильный молодой человек — так им и надо! Что с ними церемониться, зажрались!

От удовольствия они охотнее всего загорланили бы песню, что-нибудь вроде: "Вставай, проклятьем заклейменный!..", что-нибудь такое, от чего у господ в замке в ушах зазвенит… Но они боялись причинить неприятности молодому человеку. Весело пилили они доски, сколачивали полки, стойки для утвари, убирали и считали белье. Сегодня они работали только полдня, сегодня полагалось прежде всего навести порядок, которого старший надзиратель Марофке требовал неукоснительно: для всего свое место, все сложено и начищено, совсем как у себя дома, в Мейенбургской тюрьме. Номерок на каждой миске, номерок на каждой лоханке, номерки на кроватях, номерок на каждой табуретке, каждое место за обеденным столом под номером.

У надзирателей свое: долгие, оживленные совещания шепотом, кого рядом с кем посадить за столом, кого с кем устроить в одной спальне, неправильное распределение, и вот вам уже почва для вспышек и бунта!

Но время от времени то один, то другой пробирался к медленно зараставшей кирпичом двери, смотрел, осведомлялся. А приятели в казарме спрашивали, скаля зубы:

— Ну как, подвигается? Уже видно? Уже можно разобрать?

— Шестой ряд кладут. Нет, разобрать можно будет только когда выведут перекладину.

И фон Штудман тоже не разобрал в чем дело. Он вернулся из деревни, в конце концов он все же отыскал Зофи, но Зофи ему на этот раз совсем не понравилась. Обозлена, скрытничает, лжет.

Какая муха ее укусила? Совсем другой стала! Уж не скрывается ли за этим тайный советник? Несомненно он ее настрочил. На это он мастер! День-деньской только и думает, как бы нам досадить. Да, ведь сейчас жатва… Вот он и торопится, ему каждую горсточку, что мы "обмолотим и продадим, жалко! Надо пойти к Праквицу, как бы он опять глупостей не натворил. Ах ты боже мой, и Аманду тоже надо порасспросить, что кроется за словами Зофи. До настоящей работы и сегодня руки не дойдут. Только и делаешь, что сплетни разбираешь да горшки с огня отодвигаешь, чтобы не перекипели! Никогда бы не подумал — но здесь, право, чуть ли не жарче приходится, чем в гостинице!

— Это еще что, Пагель? — сказал он несколько раздраженно и посмотрел на работу каменщиков. — За скотным сараем сколько угодно красного кирпича — к чему эти безобразные белые заплаты?

Каменщики переглянулись и фыркнули в бороду. Но, по обыкновению людей подневольных, сделали вид, будто ничего не слышат, и спокойно продолжали работу. Шлеп! — чавкнуло густое цементное месиво. Помощник надзирателя, высунувший было в отверстие голову, чтобы поглядеть на работу, при виде господина фон Штудмана, быстро спрятался.

— Ну? — спросил Штудман довольно сердито.

Пагель, улыбаясь, глядел на своего начальника и друга. Но, собственно говоря, улыбался он только глазами, от улыбки они совсем посветлели. Пагель бросил в кусты сигарету, поднял плечи и сказал со вздохом:

— Это крест, господин фон Штудман… — И опять опустил плечи.

— Что крест? — спросил Штудман очень сердито, он терпеть не мог, когда бузили и критиковали нужную работу.

— Вот это! — сказал Пагель и показал пальцем на дверь.

Оба каменщика так и прыснули.

Штудман тупо смотрел на стену, на дверь, на кирпичи, белые и красные… Вдруг его осенило, он воскликнул:

— Пагель, вы хотите сказать, что это-будет крест?!

— Мне подумалось, так будет приятней, — сказал Пагель осклабясь. Глядеть на гладкую красную стену скучно. Так мне подумалось. А вот с крестом — крест располагает к известному самоуглублению.

Каменщики работали, прямо сказать, с примерным рвением, они хотели поскорей выложить крест и тем самым предупредить возможный запрет.

После минутного раздумья Штудман тоже рассмеялся.

— Вы, Пагель, нахал, — сказал он. — Впрочем, если эффект получится слишком неблагоприятный, мы всегда успеем замазать белые кирпичи красным. Справляйтесь поскорей, — сказал он каменщикам. — Чтобы одним махом все закончить, поняли? Пока еще из замка не видно, что это будет?

— Пока еще нет, — сказали каменщики. — А когда доберемся до перекладины, вы, молодой барин, куда-нибудь отлучитесь. Если из замка сюда пришлют, мы знать ничего не знаем, делаем что приказано.

— Что приказано, то и делайте! — заявил Штудман повелительным тоном. Он не хотел вступать в заговор с дворней против старых господ. — Послушайте, Пагель, — сказал он бывшему юнкеру. — Я иду сейчас в виллу и расскажу Праквицу про все это. — Широкий жест рукой от замка к казарме. — А вы, что бы ни случилось, удерживайте позицию, включая — хм! — и крест!

— Крестовая позиция будет удержана, господин обер-лейтенант! — сказал Пагель. Он щелкнул каблуками и, так как на голове у него ничего не было, приложил руку ко лбу. Затем посмотрел вслед Штудману, который направился не к вилле, как только что сам сказал, а во флигель: обер-лейтенанту пришло в голову, что он может встретить в вилле дам. Разве можно появиться туда таким взмокшим? Надо хоть чистый воротничок надеть. Но у Штудманов от чистого воротничка до чистой рубашки только шаг. Итак, обер-лейтенант обтерся холодной водой с головы до ног — а в это время рок шествовал своим путем.