В заключение представляю копию предложения, сделанного мною спустя некоторое время капитану Чирикову, под начальством которого я тогда состоял. В этом предложении приводится краткое, но обстоятельное описание нашего образа жизни на пустынном острове Беринга.
Поводом для этого предложения послужило следующее: люди, зимовавшие со мной на пустынном острове, не получали в течение всего этого времени провианта и просили меня оказать им содействие к тому, чтобы им взамен этого были выплачены деньги по существующим на Камчатке ценам. Это мое предложение было послано капитаном Чириковым в Адмиралтейств-коллегию с соответствующим представлением.
Ниже приводится также копия справедливого и милостивого решения коллегии.
Копия предложения, сделанного мною капитану Чирикову о провиантских деньгах, причитающихся моим людям за время зимовки на острове Беринга
Высокоблагородному господину,
господину морского флота капитану Алексею Ильичу Чирикову
Предложение
Нужда мне ныне воспоследовала пришедших бывших со мною в вояже служителей, по известному и вашему высокоблагородию чрез рапорты мои несчастливому пакетбота «Святого Петра» к острову прибытии, во время на оном острове зимования, також и в осенних и в вешних месяцах претерпенный смертный голод и претяжкие труды, хотя отчасти (ибо подробно оных и описать трудно) объявить и вашему высокоблагородию предложить, чего прежде от меня так еще не изъяснено было, что нужды такой не пришло. И дабы за излишнюю не причли мне похвалу, ибо ведаю, что и всяк поданный ее императорского величества раб присягою своею ее императорскому величеству всегда и везде верно служить и живота своего не щадить обязан и должен, крайне однако ж и умолчать вовсе помянутых служителей, всех неудобостерпимых нужд и в забвение оных предать мне, яко самовидцу и сострадальцу с ними, очищая совесть свою, не должно ж; хотя примется-ль за благо или не примется, токмо я долг мой отдать им тою совестию обязан, и чтоб они на меня Богу жалобы не приносили в том, что ежели я за них старание иметь и нужды их объявлять не буду.
Понеже ваше высокоблагородие ныне по прошениям тех служителей за неполученный им на означенном острове сухопутный и в переходе оттуда в Санкт-Петропавловскую гавань морской провиант деньгами не токмо по два рубля, по чему, например, экспедиционной провиант до Камчатки (полагая покупку оного и провоз еще дешевый) в казну становится, но и с уменьшением по полтора рубля за пуд, без указа из Государственной Адмиралтейской коллегии дать изволите сомневаться, якобы дорого, и дабы самое их лишаемое тогда повседневное пропитание хотя малым ныне заплачено б было, ибо они много голода натерпелись несравненно с оною ценою, кроме труда, и холода, и великого беспокойства. Того ради вашему высокоблагородию в известие предлагаю: оные служители на упоминаемом острове, как по рапортам моим явствует, время продолжали ноября со второго на десять числа 1741 августа по третье на десять число 1742 годов. И завезенного с нами провианта выдаваемо было им муки на месяц человеку фунтов по тридцати, и по двадцати, и по пятнадцати же, а на июль и ничего муки и круп, и соли дачи не было, ибо провиант уже весь был в издержке.
Только для самой последней нашей нужды, когда уже Господь Бог паче надежды нашей (ибо и все мы были в отчаянии) свыше воспоможения нам даровал, что начинаемое тогда наше дело, то есть строение гукера, который по данной от меня пропорции строил сибирский плотник Савва Стародубцев, в действо происходить стало, и надежда к возвращению оттуда являться почала, то для перехода на нем до гавани Санкт-Петропавловской едва двадцать пять пудов муки уберечь могли, чтоб хотя и переехать есть на чем будет, и хлеба ничего не будет, голодною не помереть смертью и по отбытии с острова, которым провиантом все служители и переехали. И за таким крайним недостатком провианта, будучи на том острове, ели все непотребную и натуре человеческой противную пищу, что море давало, иногда бобровое и кошлоковое, а иногда котовое и нерпичье мясо, також и выкинутых из моря мертвых китов и сивучей, всю зиму и весну до мая месяца и мая несколько дней.
А потом, когда Бог дал в мае месяце морскую корову, которую еще как и промышляли и чем едва домыслились, и за великостию ее насилу вытащили и чуть было и людей не перетопила, то уже за великое благополучие поставили и за сладкую пищу мясо оной употребляли, и после их промышляли ж, понеже оных коров мясо приятнее нам есть было, нежели кошлоковое и прочих вышеозначенных зверей, ибо бобровое, хотя б дух и сносен был, но весьма жестко, как подошвенная кожа, сколько б ни варили, и разжевать неможно, но целыми кусками глотали; а кошлоковое, хотя того ж роду, токмо мягче, для того, что моложе, а котовое очень воняет, а нерпичье и наипаче того что при довольстве терпеть не можно одного духа, не токмо б есть.
А мы и то все ели, хотя мерзко и нездорово, того не разбирали, лишь бы только было, да и не токмо нерпичье, но и кишки из оной, которую упромышляли близко, не бросали, но также их ели. Токмо и такой скверной пищи не довольно было к пропитанию, понеже в близости не имелось, но весьма далеко была. А промышлять ходили не все, ибо служителей больных всегда много бывало, да которые и здоровыми числились, и те едва на ногах бродили, понеже и во всех была цинготная болезнь, однако ж и такие хотя чрез великую силу, а промышляли, сколько могли, на себя и на больных, которые уже ходить не могли. А как строить стали помянутое судно, к которому выбрано было из всех двенадцать человек, кои поздоровее, и отходить им от того строения для промысла уже не можно было, то оставшие и для них по очереди промышляли ж, и оттого и самим им пищи той недоставало, а и на кого принесут, и те недовольны ж были. И тако все кругом голодовали, и лежащие и бродящие, и которые служители померли – может быть, что не дожили века и от такого недовольства и от великого беспокойства.
К тому ж претяжкие и труды понесли (кроме ломки большого судна и строения малого и прочего), понеже и для промысла на пищу бобров, кошлотов, котов и нерпы ходили от жилища своего верст по десяти, и по пятнадцати, и по двадцати и больше, да и то неспособными местами, чрез высокие хребты и утесы каменные, и на себе приносили чрез такое дальнее расстояние по всякий день; а люди и те, кои и промышлять ходили, и без такого труда, как выше показано, не в состоянии здоровьем были, еще же они и дрова на себе ж про себя и про лежащих таскали верст по десяти и больше, ибо в близости и дровни каких несть. А время зимнее – студеное, и место пустое, не токмо изб или юрт, но и никаких лачужек нет, обогреться и приют найти негде и сделать не из чего, и валялись все в ямах, покрыты только парусами. И в таком бедном житье живот свой мучили не девять дней, но девять месяцев, и истинно сказать, жалостно было смотреть на всех, каковы были.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});