я никогда и ни за что не сделаю!
— Но это же возмутительно! Надо что-то делать. Ну-ка, пойдем со мной!
Я подхватила ее под руку, повела к моему столу. Она запротестовала:
— Пола, ну что ты! Зачем тебе неприятности?
Я ничего не ответила, лишь посадила ее на стул между собой и министром Функом, а потом обратилась к нему со светской улыбкой:
— Вы ведь наверняка помните Хенни Портен, которая так много сделала для Германии?
Он едва кивнул и попытался отвернуться, но я продолжила свою попытку обратить внимание на Хенни и заговорила громким голосом, чтобы мои слова услышал кто-то из приглашенных посольских гостей:
— Почему Хенни сейчас не разрешается работать? Она слишком замечательная актриса, чтобы можно было отказаться от нее, притом совершенно безосновательно.
Функу ничего не оставалось, как сделать вид, будто он не в курсе того, что случилось. Тогда я, воспользовавшись его ответом и не ослабляя свой напор, заставила его обратиться к сидевшим вокруг нас работникам кино и порекомендовать им найти для Хенни подходящие роли в своих фильмах. Я даже не могу представить, какой нагоняй он получил за это от Геббельса… Через несколько дней я получила от Хенни букет цветов и записку. Она благодарила меня за то, что я устроила ради нее, и сообщала: она подписала контракты на два фильма. Медицинская практика ее мужа была сильно ограничена новыми законами в отношении евреев, поэтому возможность получить работу в кино была спасением для Хенни, иначе им грозил финансовый крах.
Закончив фильм «Москва — Шанхай», я уехала из Германии с огромным чувством облегчения. Я ненадолго остановилась в Париже перед тем, как навестить маму на нашей вилле в Кап-Ферра. Был конец весны, и мягкий ветерок, подхватывая падавшие цветы каштанов, гнал их вдоль широких бульваров. Солнце, отражаясь в водах Сены, посылало золотые снопы света, которые будто рассекали серые камни набережных. По вечерам огни этого Города Света, непрестанно сверкая и танцуя, освещали небо на много миль вокруг. Яркое зарево столичной иллюминации, казалось, ослепляло французов, и они не замечали черные грозовые облака, надвигавшиеся на их границу в Эльзасе. А музыка «свинга», который только что появился в Париже из Америки, оглушала их своей медью духовых, и потому они не слышали отзвуки не столь далеких военных маршей.
Пола Негри и Густав Диссль в фильме «Москва — Шанхай», 1936
Именно в этот приезд в Париж я узнала, что мой бывший муж, Серж Мдивани, женился на Луизе Ван Ален[338], богатой наследнице из Ньюпорта. Несмотря на ее предшествовавшую матримониальную катастрофу с братом Сержа, Алексом, Луиза не смогла избежать всепоглощавшего шарма, присущего всем Мдивани. Правда, как оказалось, этот новый союз просуществовал недолго: Серж погиб вскоре после свадьбы во время игры в конное поло, это случилось в Палм-Бич, штат Флорида.
Я вернулась в Берлин в марте 1937 года, чтобы начать съемки следующего фильма — «Мадам Бовари». Режиссером назначили Герхарда Лампрехта[339], а на главную мужскую роль взяли блистательного ведущего актера из Мюнхенского городского театра Фердинанда Мариана[340]. Роль Эммы Бовари была исключительно сложной, но в то же время она принесла мне максимальное удовлетворение. Ценители киноискусства до сих пор считают нашу версию лучшей экранизацией классического романа Флобера.
В процессе работы над этим фильмом я решила снять большую виллу на озере Николасзее в надежде, что если проживать подальше от центра города, на полпути в Потсдам, это будет хорошим извинением, чтобы отказываться от посещения некоторых официальных мероприятий, а приглашали на них порой чуть ли не в приказном порядке.
Паола Лёбель все это время оставалась в Берлине, чтобы по-прежнему работать у меня. Ее жизнь, однако, становилась все более трудной, и я пригласила ее к себе на виллу. Когда съемки «Мадам Бовари» были завершены, я принялась строить свои обычные планы насчет того, как бы мне вернуться на Ривьеру. На этот раз Паола, наконец, рассказала мне, что, когда я уезжала из Германии, ее жизнь становилась на самом деле не просто трудной, но опасной для жизни…
Пола Негри в фильме «Мадам Бовари», 1937
— Почему же ты раньше ничего об этом не говорила? — воскликнула я.
Она робко пожала плечами:
— Вы так много для меня делаете. Вот и не хотела вас беспокоить.
— Хорошо, а что насчет этой выездной визы, которую я для тебя сделала? Она еще действительна? — спросила я.
Паола кивнула, и тогда я сказала:
— Вот и прекрасно. Поедешь со мной на Кап-Ферра, будешь жить с моей мамой, пока тут все не придет в норму.
Она покачала головой и гордо заявила:
— Нет-нет. Это уже благотворительность в чистом виде.
У меня идея получше. Мой брат живет в Голландии, у него там все в порядке. Он пригласил меня пожить у него и поможет мне найти там работу.
Уговаривать было бесполезно. Разумеется, она решила, как поступить, еще до разговора со мною. Я купила ей билет в вагон первого класса, там она будет одна в купе, и никто ей не помешает. Пока мы ехали на вокзал, я заставила ее взять конверт, в котором был чек моего банка в Цюрихе, выписанный на ее имя на сумму в двадцать тысяч швейцарских франков. Она попыталась вернуть конверт со словами:
— Мне это не понадобится. Мой брат…
Но теперь настал мой черед заупрямиться и настоять на своем.
— Я не сомневаюсь, что твой брат сможет позаботиться о тебе, — перебила ее я. — Но поверь мне, приехать с какими-то деньгами в собственном кармане — это очень хорошо на всех подействует…
Мы попрощались со словами признательности друг другу, пообещали, что будем переписываться. Впрочем, хотя Паола как секретарша очень аккуратно вела мою переписку, писала она мне мало и редко. Я лишь получила от нее письмо в начале 1938 года, в котором она сообщала, что брат переводит свой бизнес в Англию и она переедет туда вместе с ним. В конце 1938 года я узнала, что у них там все устроилось как нельзя лучше. Паола была счастлива и ощущала себя в безопасности, живя среди англичан, а впоследствии я больше ничего о ней не узнала.
Вскоре после отъезда Паолы я уехала в отпуск. По заведенному обычаю я остановилась в Париже, чтобы сделать кое-какие покупки перед поездкой на юг. Именно в этот раз кто-то обратил мое внимание на статью, которая появилась в еженедельном журнале