так беспомощно разводит руками и жалуется на проклятую головную боль, и вам хочется ее стукнуть, но мешает радость, что головная боль обнаружилась, прежде чем вы вложили в страдалицу слишком много времени, денег и надежд. Потому что эта головная боль всегда будет наготове — вечное оружие, такое же смертоносное, как кинжал итальянского «браво» или отравленный напиток Лукреции.
Есть мягкая, податливая блондинка-алкоголичка, которой все равно, что на ней надето, лишь бы норка, и куда ее ведут, лишь бы это был ресторан «Звездное небо», и там было много сухого шампанского. Есть маленькая задорная блондинка — она хороший товарищ, и хочет платить за себя сама, и вся лучится светом и здравым смыслом, и знает борьбу дзюдо, так что может швырнуть шофера грузовика через плечо, оторвавшись для этого всего на секунду от чтения передовицы в «Сатердей ревью». Есть бледная, бледная блондинка, страдающая малокровием — не смертельным, но неизлечимым. Она очень томная, похожа на тень, голос ее шелестит откуда-то из глубины, ее нельзя и пальцем тронуть — во-первых, потому, что вам не хочется, а во-вторых, потому, что она все время читает то Данте в оригинале, то Кафку, то Кьеркегора, то изучает старопровансальский язык. Она обожает музыку, и когда нью-йоркский филармонический оркестр играет Хиндемита, может указать, которая из шести виолончелей опоздала на четверть такта. Я слышал, что Тосканини это тоже может. Она и Тосканини, больше никто.
И, наконец, есть шикарный выставочный экземпляр — эта переживет троих крупных рэкетиров, потом сходит замуж за парочку миллионеров (по миллиону с головы) и успокоится на бледно-розовой вилле в Кап Антиб, где у нее будет автомобиль «альфа-ромео» в комплекте с шофером и механиком и конюшня из потрепанных аристократов; она будет общаться с ними рассеянно-снисходительно, словно пожилой герцог, желающий доброй ночи своему дворецкому.
Мечта за столиком напротив не имела с ними ровно ничего общего. Она не подпадала ни под какую категорию, была далека и чиста, как вода в горной речке, и так же неуловима, как цвет этой воды. Я все еще пялился на нее, когда возле моего локтя раздался голос:
— Я неприлично опоздал. Прошу прощения. Вот что меня задержало. Меня зовут Говард Спенсер. Вы, конечно, Марло.
Я обернулся и взглянул на него. Он был средних лет, пухленький, одет так, словно не придавал этому значения, но чисто выбрит, а редкие волосы на широком черепе были старательно прилизаны. На нем был яркий двубортный жилет, какие в Калифорнии редко кто носит — разве что приезжие с Востока.
Очки у него без оправы, и он похлопывал по потертому, видавшему виды портфелю, который, очевидно, его и задержал.
— Тут три свеженьких длиннющих рукописи. Проза. Неудобно терять, пока мы их не отвергли. — Он сделал знак пожилому официанту, который только что поставил перед Мечтой высокий стакан с чем-то зеленым.
— Моя слабость — джин с апельсиновым соком. Вообще-то, несуразное питье. Составите компанию? Прекрасно. — Я кивнул, и пожилой официант удалился.
Указав на портфель, я спросил:
— Откуда вы знаете, что не будете их печатать?
— Хорошую рукопись автор не потащил бы ко мне в гостиницу. Отправил бы агенту в Нью-Йорке.
— Тогда зачем вы их принимаете?
— Во-первых, чтобы не обижать людей. Во-вторых, в надежде на тот один шанс из тысячи, ради которого живет каждый издатель. Но чаще всего, где-нибудь на коктейле вас знакомят с кучей народу, и кто-то из них написал роман, а вы полны любви к роду человеческому — вот и заявляете, что с удовольствием прочтете рукопись. Затем она с такой пугающей быстротой оказывается у вас в гостинице, что приходится ее полистать. Но вряд ли вас так уж интересуют издатели и их проблемы.
Официант принес заказ. Спенсер схватил стакан и отхлебнул здоровый глоток. Золотоволосую девушку напротив он не замечал. Все его внимание было направлено на меня. В связные он годился.
— Если нужно для работы, — отозвался я, — могу иногда и книжку почитать.
— Здесь живет один из наших самых известных авторов, — небрежно заметил он. — Может быть, вы его читали. Роджер Уэйд.
— М-м…
— Понимаю. — Он грустно улыбнулся. — Не любите исторических романов. Но расходятся они потрясающе.
— Тут и понимать нечего, мистер Спенсер. Попалась мне как-то одна его книжка. По-моему, требуха. Ничего, что я так в лоб?
Он усмехнулся.
— Нет, что вы. Вы тут не одиноки. Но дело в том, что сейчас его раскупают автоматически. А при нынешних производственных расходах никакой издатель не может обойтись без парочки таких авторов.
Я взглянул на золотую девушку. Она допила свой лимонад, или как его там, и посмотрела на микроскопические часики. Бар понемногу заполнялся, но до настоящего шума была еще далеко. Два ловкача по-прежнему размахивали руками, а к солисту на табурете присоединилась пара приятелей. Я перевел взгляд обратно на Говарда Спенсера.
— Это вы и хотели обсудить? — спросил я. — Этого самого Роджера Уэйда?
Он кивнул. Присматривался он ко мне очень тщательно.
— Расскажите немного о себе, мистер Марло. Если, конечно, не возражаете.
— Что вам рассказать? Я частный детектив, лицензию получил довольно давно. Одинокий волк, холост, не слишком молод, небогат. Несколько раз сидел в тюрьме, бракоразводных дел не веду. Люблю выпивку, женщин, шахматы. Полицейские меня недолюбливают, но с двумя-тремя мы ладим. Родился в Санта-Розе, родители умерли, братьев и сестер нет. Если меня пришибут в темном переулке — а с людьми моей профессии, да теперь и не только моей, это случается все чаще, — ни для кого это не будет катастрофой.
— Понятно, — произнес он. — Но это не совсем то, что я хотел бы узнать.
Я допил джин с апельсиновым соком. Он был невкусный. Я усмехнулся.
— Вот еще что забыл, мистер Спенсер. У меня в кармане лежит портрет Мэдисона.
— Портрет Мэдисона? Боюсь, что я не…
— Купюра в пять тысяч долларов, — пояснил я. — Всегда ношу ее при себе. Как талисман.
— Боже правый, — прошептал он. — Разве это не опасно? Вы страшно рискуете.
— А кто сказал, что есть граница, за которой все опасности одинаковы?
— Кажется, Уолтер Бейджхот. Он имел в виду верхолазов. — Тут он улыбнулся. — Извините, но все-таки издатель всегда остается издателем. Вы мне подходите, Марло. Ставлю на вас. А иначе вы просто послали бы меня к черту, верно?
Я улыбнулся в ответ. Он подозвал официанта и заказал еще выпить.
— Значит так, — начал он. — У нас крупные неприятности из-за Роджера Уэйда. Он не может закончить книгу. Потерял работоспособность, и это неспроста. Прямо разваливается на глазах. Дикие запои, приступы ярости.
Иногда исчезает на несколько дней. Недавно сбросил жену с лестницы, она сломала пять