— Да поймите вы, — устало втолковывала ей экс-Киевица, — я не собираюсь никого примирять. Я не знаю, как можно примирить Небо и Землю. Я одна — ни Катя, ни Даша не будут мне помогать. Я и не скажу им, не стану искушать новою властью. Они без того натворили достаточно глупостей. Я просто возьму Лиру, чтоб…
— Что? — спросила Наследница Ольга. — Вы думаете, талисман поможет вам вершить добро, не омраченное злом? Вы думаете, в этом и есть ваше предназначение? Примирить зло с добром? Это же то же самое, что примирить Небо с Землей!
— Вы отдадите мне Лиру, — угрюмо сказала Маша. — И я отдам ее Михаилу Булгакову. И он будет писать!
— Что? — изумительное хамство ее заявления искривило черты Ольги.
— Последний вопрос. Вы, случайно, не знаете, кому, умирая, Булгаков отдал… отдал бы ее?
— Конечно. Никому!
Штора, скрывавшая вход в соседнюю комнату, покачнулась и породила юную девушку.
Такую же золотоволосую, как Наследница Ольга.
Такую же голубоглазую, как ее внучка Кылына.
— Акнир?
Не было черных волос.
Не было клоунского грима а-ля Мерлин Мейсон.
И в речи Акнир не было прежней воинственности:
— Умирая, Булгаков не мог отдать распоряжений — болезнь отняла у него речь, — пояснила она. — И Лира ушла из семьи. Как многие вещи, талисман был потерян его вдовой во время второй мировой. А годы спустя Лира сама нашла того, кому предназначалась.
— Кого же?
Акнир не была обертихой.
И все же ее невозможно было узнать в этой маленькой гимназистке с ангельскими золотыми кудряшками. В этой девочке с уверенными, умными глазками.
— Ты так и не поняла? — удивленно спросила Акнир. — Талисман, отданный слепым, предназначался вам. Трое всегда были слепы. Три брата. Три богатыря… Ну, ты сказки читала? Вы должны были осуществить пророчество о Трех.
«Лира вообще была нашей. Она принадлежала нам!» — интуиция Чуб не раз давала фору Машиной логике.
— Лира лежала у тебя прямо под носом! — сказала Акнир, наслаждаясь ее реакцией.
— Где?
— Под носом. В буквальном смысле этого слова.
— В буквальном?
Сколько раз ей казалось, что она отыскала метафорический «нос» и то, что под ним…
Но сейчас Машин нос невольно повернулся влево и вниз.
Туда, где стоял когда-то стол недорогого кафе. Маша вспомнила, ей хотелось под него заглянуть, поглядеть, не лежит ли там что-нибудь? Желание было детским и глупым…
Лира лежала на столе. Прямо у нее под носом!
Чьи руки выкрасили ее в голубой цвет и припаяли кусочек металла с кустарной надписью «Киев. Фестиваль поэзии-85» — год Машиною рожденья? Сколькими случайными совпадениями объяснялся этот отличительный знак, переданный Городом глупой коллекционерке значков?
Лиру, как и большую часть облупленных годами эмблем киевских фестивалей и олимпиад, ей принес папа.
За день до того, как она пошла в «Центръ Старокiевскаго колдовства на Подолъ» и обрела силу Киевиц — свое предназначение!
А папа тогда чуть не погиб. И сама она чуть не погибла. Погибла б, кабы не была Киевицей.
«С тех пор, как я получила ее, я вела себя как типичная жертва…»
«Я больше не буду!»
— Ты сказала мне, потому что это уже не имеет значения? — поняла Ковалева.
Машина Лира лежала на дне Черного Моря.
Вместе с кожаным саквояжем, конспектом Кылыны и журналом «Ренессанс» со статьей «Анна Ахматова в Киеве». Лира вернулась туда, откуда взялась, — в Крым, в Коктебель, куда они с Дашей отправились, чтобы найти талисман, и приехали, чтобы его потерять.
— Она была у меня, — проговорила Маша, силясь поверить. — Демон просил у меня прощения. Он сказал, что чувствует талисман, но это не так. Он не почувствовал, как Анна нашла Лиру в Царском саду, просто следил за Персефоной… Как же он удивился, когда я так запросто выложила Лиру из сумки! Вот чего он разозлился тогда. Я положила перед ним не Лиру, а выбор. Сказать мне правду. Или пойти против меня и завершить ваш анти-обряд. Он пытался убедить меня: Булгаков должен стать доктором. Но я отказалась. А он…Он знал все… Знал, что, владея талисманом, мы можем выиграть бой. Знал, Суд легко отменить. Он же знал, Катя — потомственная ведьма! Но не мог мне сказать. Сказать — означало раскрыть весь ваш заговор. И все же, я верю, в какой-то момент он хотел мне помочь. Иначе зачем он показал, как нарушил запрет?
— Все весьма примитивно.
Акнир завалилась на деревянный трон своей бабки и небрежно закинула ногу на поручень.
— Он думал, ты зачем-то нужна Киеву, — буднично растолковала она. — Он видел «Вертум», видел тебя в 1884 году и встретил столетье спустя. Он видел, Лира нашла тебя… А он — дух Города! Он не мог пойти против воли Отца. И сказать тебе про Лиру — тоже не мог. Меньше всего Стоящий по левую руку желал, чтобы пророчество о Трех осуществилось и его любимая Мама поцеловалась с Небом.
Из-под занавеси выскользнул черный кот Бегемот, царапнул недружелюбным правым глазом по Маше и прыгнул на колени Акнир.
Дочь Кылыны привычно почесала его за правым ухом.
— И все-таки Демон дал мне шанс, — сказала Маша. — Он дал мне подсказку. Даже две. «То, что лежит прямо под носом». «Мелкий снег»… Если бы я не была настолько слепой! Если бы я прочла «Белую гвардию» раньше. Демон верил в меня. Он не мог сказать про Лиру, не мог сказать про вас и ваш анти-обряд, но он дал мне шанс обыграть вас. Он дал нам Троим возможность выиграть Суд. Он предпочел пожертвовать собой.
— Ради Троих Левый не пожертвовал бы и крайней плотью! — отпустила саркастичный комментарий Акнир. — Но ты… Ради тебя он был готов отказаться от Фауста. Моя мама всегда говорила, Левый мыслит чересчур лобово. Это он призвал Город убить мою мать. Он, а не вы! Я в курсе. Значит, он нарушил Великий запрет? Мерси, что сказала. Теперь я знаю, как ему отомстить.
— Он предал хозяйку! — оскалил бандитскую морду кот Бегемот.
Маша сделала шаг назад.
Оправдывая Демона, она вновь совершила зло.
«Я больше не буду…
Больше не буду доброй!»
— И, как думаешь, откуда я знаю все это? — по-детски подначила экс-Киевицу дочь Киевицы. — Ведь, изменяя Прошлое, вы оставили его измененным, и никто из живущих не знает, что все могло быть иначе.
— Оттуда же, откуда и мы! — отрезала Маша. И завершила закон: — Никто, кроме тех, кто изменил его сам, и тех, кто был в Прошлом в час изменений. Я думала, ты появишься раньше. Смысл прятаться за занавеской? Ты плохой конспиратор. — Ковалева взяла со скамейки журнал и показала на год. — 1917! Никто не в силах пойти в грядущее. И если в 1911 в квартире Наследницы лежит журнал с повестью, написанной в год Великой Октябрьской…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});