быть они, – шепчет Холидей. – Они просто преступники. Они не посмели бы перейти дорогу правительнице…
– Октавии не посмели бы, да. Но меня они не боятся. Как и «Вокс попули». – Виргиния умолкает и смотрит на дверь, в которую вышли ее советники. – Возможно, Виктра была права. Я сама это накликала. Я сделалась беззубой.
– К черту Виктру. Республика никогда не должна стать Сообществом, – твердо говорит Холидей. – Разве не в этом суть?
– Как там однажды сказал Лорн? «Милосердие поощряет негодяев».
– Зачем им понадобился ваш сын? – спрашиваю я.
– Чтобы оказать давление. – Она явно о чем-то догадалась, но не делится своим прозрением. – Холидей, пусть Теодора свяжется с Дэрроу. Созови экстренное заседание совета правительницы. Потом найди Танцора. Я хочу, чтобы через час он был у меня в кабинете.
– А что с девушкой?
Правительница смотрит на меня:
– Мне потребуется, чтобы ты дала показания. И будут еще вопросы. А пока что мой управляющий позаботится, чтобы тебе предоставили еду и комнату.
Холидей указывает мне на дверь. Меня отсылают. Я хочу пожелать правительнице успеха, сказать ей, что я буду молиться за ее сына. Но сомневаюсь, что эти слова будут встречены благожелательно.
– Надеюсь, пистолет поможет, – говорю я. – Я только сейчас подумала про отпечатки пальцев. Голова была как грязью набита. Но, может быть, его отпечатки там еще сохранились.
– Пистолет? – Правительница разворачивается. – Какой пистолет?
Судя по виду Холидей, она понимает не больше своей начальницы.
– Пистолет, который был при мне, когда я пришла на контрольно-пропускной пункт, – поясняю я. – Я украла его из машины Филиппа. Это его пистолет.
Теперь Виргиния стремительно поворачивается к Холидей:
– Где эти стражи?
– В камере.
– Отправь команду на КПП. Немедленно. Вели перерыть там все.
– Что происходит? – удивляюсь я.
– Нам не передали пистолет.
– Я говорила им, что это его оружие.
– Ну а нам об этом не сказали, – хмурится Холидей.
Отряды Львиной гвардии прибывают на КПП по воздуху. Мы смотрим через голографические камеры на их шлемах, как они обыскивают здание. Они находят пистолет в сумке для обуви на дне шкафчика кого-то из стражей.
– Это вулканский «всеядный», – отстраненно говорит Холидей. – Таких выпустили всего одну партию лет шестьдесят назад. Коллекционная вещь. Стоит десятки тысяч. Должно быть, один из жестянщиков украл его, чтобы продать.
Я замечаю странную интонацию серой на секунду позже, чем правительница.
– Провожу экспертизу, – говорит один из гвардейцев в интерком.
Над столом для совещаний появляется изображение пистолета. Мои отпечатки пальцев видны на стволе, спусковом крючке и рукояти. А вот на аккумуляторе выделяется второй комплект отпечатков – они побольше.
– Фильтрую по базе данных, – произносит Холидей голосом автомата. – Соответствие найдено. Отпечатки зарегистрированы в страховой компании «Пирей» в семьсот сорок первом году эры Покорения. – Она судорожно сглатывает. – Эфраим Хорн, страховой следователь.
В воздухе появляется загорелое лицо мужчины лет тридцати. У него узкие лукавые глаза, на губах насмешливая улыбка. Он намного младше Филиппа, его нос меньше, а лицо более худое.
– Это твой Филипп? – спрашивает правительница.
– У этого нос меньше. И щеки другие.
– Он мог использовать пластический грим.
Правительница включает запись интервью из его личного дела. Я подаюсь к голограмме. Мужчина сидит, закинув ноги на стол, и скучающе говорит в камеру с лунным акцентом: «Похоже, дело о пропаже Ренуара сводится не к ловкости домушника, а к банкротству из-за морального разложения. Это мошенничество. Простое. И незатейливое. Я рекомендую отказать в возмещении ущерба и отправить этого урода в Уайтхолд».
– Это он, проклятая скотина! Он самый! – И Холидей тяжело, уязвленно вздыхает.
– Холидей, ты его знаешь? – удивляется правительница.
Коренастая женщина кивает и печально смеется в ответ на свои мысли.
– Можно сказать и так. Это мой зять.
51. Эфраим
Небесный порт
Это мой последний день на Луне. Все еще тянется темный цикл, но на востоке видны отсветы восхода. Я сижу со стаканом водки на подогреваемой террасе снятого мною гостиничного люкса и наблюдаю за нарождающейся зарей. Я зафрахтовал частный челнок, и завтра мы с Вольгой улетим на Землю, куда отправляются все враги государства, чтобы исчезнуть. Цифровому слежению на старой планете далеко до лунного. Можно было податься и на Марс, но там слишком нестабильно, на мой вкус. Я пью, с тех пор как до меня дошли слухи, что один из бандитов синдиката убил девушку-алую неподалеку от склада. Я наливаю стакан водки – за маленького кролика. И добавляю золадон – для себя.
Она умерла, окровавленная, объятая страхом, в каком-то переулке. Ее изрубили топорами и клинками, как и ее семью. Боль в моей груди слабеет, по мере того как золадон запускает в меня свои прохладные беспечные пальцы. Над скопищем Громады и сверкающей панорамой города я вижу Гиперион. За ним на избитом небе кровоточит бледное розовое пятно. Небо усеяно скайхуками, мигающими спутниками и пронизано венами, по которым утекают корабли, отправляющиеся в космос из АМП.
Скоро я буду на одном из них. Но этой минуты надо еще дождаться.
Львиное Сердце отправит на поиски убийц, включая Холидей, и они перероют весь Гиперион снизу доверху.
Я смотрю вверх, когда на террасу выползает Вольга. Мы пришли сюда прямо со встречи с герцогом и заплатили наличными за один из люксов на уровне пентхауса. Номера звукоизолированы и оснащены автономными системами безопасности, а также тонированным стеклом – для приватности. Я лезу под мышку, желая ощутить успокаивающее прикосновение «всеядного», но под пальцами лишь кожа. Без этого пистолета я все равно что голый.
Я смотрю на город, который был мне домом с тех самых пор, как моя мать произвела меня, младшего щенка из шестерых, на свет. Я был для нее лишь чеком от правительства. А для правительства я был всего лишь очередным псом в стае. Я никогда не обманывал себя мыслями, что моему городу есть дело до меня, но мне было дело до него – куда больше, чем до Сообщества. Я сражался, чтобы освободить его. Я сражался за него, когда золотые явились, чтобы снова завладеть им. Теперь он изменяется вокруг меня. Старое поглощается новым. И в сердце этого нового – нечто такое, чего я не понимаю. Какое-то дикое, бешеное требование власти и богатства – война всех против всех.
Я подыгрывал ей, но это не мое.
Чем больше я думаю о синдикате, тем отчетливее понимаю: вполне естественно, что им наскучило править игрушечным криминалом этого спутника. Конечно же, они потянулись к следующей ступени – к политике. И я дал им толчок.
Зачем им понадобились дети?
Я думал,