События следующих дней показали, что председатель ЦКК просто морочил оппозиционерам голову. Об Орджоникидзе, учитывая его дальнейшую судьбу, завершившуюся самоубийством, сложились стереотипы – мнение, что он занимал относительно самостоятельную позицию по отношению к Сталину, защищал неугодных диктатору лиц и т. д. Эти сведения лишь частично соответствуют действительности применительно к середине 30-х годов, когда Орджоникидзе, став наркомом тяжелой промышленности, осознал необходимость кадровой стабильности в руководстве экономикой и с большой опаской защищал перед генсеком работников своего наркомата и, добавим, своих родственников, в частности родного брата Папулию, арестованного как раз в день 50-летия Серго. Совсем другим был Орджоникидзе десятью годами ранее, когда возглавлял высший партийный карательный орган – ЦКК ВКП(б). Он прилагал тогда все силы, чтобы громить неугодных Сталину, и именно в то время заслужил его благоволение, став одним из наиболее приближенных к престолу.[1104]
Раковскому и его товарищам было предложено встретиться с секретарем ЦК С. В. Косиором, которому Сталин поручил это дело. Очевидность очередной провокации «кремлевского горца» была ему хорошо известна, ибо родной брат этого деятеля Владимир Викентьевич Косиор являлся активным деятелем оппозиции, и поэтому Станислав Викентьевич всячески выслуживался перед начальством, чтобы его не заподозрили в покровительстве родственнику.
Последовала волна обмана и дезинформации: партийные деятели давали неопределенные обещания, а ОГПУ приступило к реализации директивы Политбюро. В связи с этим группа оппозиционеров, включая Раковского, ориентировочно 14 или 15 января обратилась с декларацией в Политбюро ЦК и в ЦКК ВКП(б), в которой вскрывались неприглядные действия.
Одновременно 20 видных оппозиционеров, в числе которых был Раковский, подписали заявление, адресованное Президиуму Исполкома Коминтерна и ЦК всех компартий, а фактически предстоявшему в 1928 г. VI конгрессу Коминтерна. Они обращались к этой формально высшей инстанции мирового коммунистического движения с просьбой отменить решение об их исключении из партии. Можно полагать, что опытные партийные деятели, в числе которых были Троцкий, Радек, Преображенский, И. Н. Смирнов, Смилга, Серебряков, Муралов, не тешили себя наивной надеждой, что Коминтерн станет на их сторону. Цель состояла в том, чтобы еще раз довести свои взгляды до компартий. Но и эта цель в значительной степени была малореальной. Накануне высылки за «антисоветскую пропаганду и агитацию» по пресловутой статье 58 Уголовного кодекса РСФСР Раковский и его товарищи заявляли: «Мы со спокойным презрением отметаем попытку подвести под эту статью десятки большевиков-ленинцев, которые сделали немало для установления, защиты и упрочения Советской власти в прошлом и которые в будущем все свои силы отдадут защите диктатуры пролетариата». Высказывалось обоснованное мнение, что борьба в ВКП(б) развертывается за спиной Коминтерна, что компартии оказываются перед свершившимися фактами и «ставят свой штемпель под готовыми решениями».
Кратко изложив сущность взглядов, которые сталинское руководство им инкриминировало в качестве «антисоветской агитации», оппозиционеры апеллировали ко всем партиям и к VI конгрессу, чтобы они рассмотрели этот комплекс вопросов «при свете дня и при подлинном участии партийных масс»: «Завещание Ленина сейчас более, чем когда-либо, звучит как пророчество. Никто не знает, как много времени оставляет нам еще ход исторических событий для исправления всех содеянных за последние годы ошибок».[1105]
Единственным реальным результатом демаршей оппозиционеров накануне ссылки было формальное удовлетворение их протеста по поводу места ссылки Троцкого. Им теперь стала дальняя Алма-Ата. Но взамен Троцкого в Астрахань должен был отправиться его заступник Раковский, которому первоначально была назначена ссылка в Усть-Сысольск. Эта мера наказания была оформлена по пункту 10 статьи 58 Уголовного кодекса РСФСР, которая предусматривала различные меры наказания вплоть до расстрела за «контрреволюционную агитацию и пропаганду». Так Х. Г. Раковский уже в начале 1928 г. был причислен к контрреволюционным агитаторам.
Сосланы были также Радек, Смилга, Сосновский, Серебряков, Евдокимов, Белобородов и многие другие руководящие и рядовые оппозиционеры – те, которые еще не были посажены в тюрьму. Зарубежная печать называла эту пока бескровную расправу «сухой гильотиной».[1106]
Первым в ссылку был отправлен Троцкий. В назначенный для этого день Х. Г. Раковский и другие оппозиционеры явились на Казанский вокзал, где собралось большое количество людей. В толпе были видны портреты Троцкого, адресованные ему приветствия. Люди врывались в вагоны, заглядывали в окна, звали Троцкого – прошел слух, что он был тайком доставлен на вокзал и посажен в поезд до подачи его на платформу. Несколько человек легли на рельсы, чтобы задержать отправку. Толпа была рассеяна, около 20 человек арестованы. На самом деле акция была перенесена как раз для того, чтобы избежать массовых протестов, и через день, 17 января, Троцкого действительно депортировали, но не с Казанского, а с Ярославского вокзала, причем в составе, состоявшем из одного вагона, который присоединили к скорому поезду на одной из ближайших станций.[1107]
Узнав о произошедшем с опозданием, Христиан Георгиевич через полчаса пришел в квартиру Белобородова, в которой перед депортацией жил Троцкий с семьей. В письме Троцкому, отправленном несколько месяцев спустя, в июне, говорилось: «В гостиной группа товарищей, больше женщин, среди них Муралов. Кто здесь гражданин Раковский? – услышал я голос. – Это я, что вам угодно? – Следуйте за мной! Меня отводят через коридор в маленькую комнату. Перед дверью комнаты мне было велено поднять руки вверх. После ощупывания моих карманов меня арестовали. Освободили в пять часов. Муралова, которого подвергли той же процедуре после меня, задержали до поздней ночи… “Потеряли голову”, сказал я себе и испытывал не злобу, а стыд за собственных же товарищей».[1108]
В Астрахань Х. Г. Раковский прибыл приблизительно 20 января 1928 г. (он был отправлен «дня через три» после Троцкого).[1109] Вскоре к нему вначале временно, а затем на постоянное жительство приехала жена Александрина Георгиевна, которая еще в 1918 г. вместе с дочерью Еленой смогла перебраться в Украину и с тех пор с Христианом не расставалась. Ее сын Раду остался в Румынии. Позже он стал видным ученым-зоологом, профессором Бухарестского университета, в 1963 г. был избран членом-корреспондентом Румынской академии наук.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});