– Просто буду с Лайоном.
– Послушай, Анна, ты ведь не ребенок, чтобы бросаться, очертя голову, в новую жизнь. Так же, как и Лайон. Там он живет в своем замкнутом мирке. У тебя не будет друзей – он целыми днями стучит на машинке. Что ты станешь там делать?
– Не знаю. Знаю только, что не могу жить без него. Генри задумался на минуту, после чего сказал:
– Есть только одно решение. Ты должна удержать его в Нью-Йорке.
– Но как? Свое задание он выполнил, срок подходит к концу, и ему нравится Лондон.
– Тяни время. С каждым проведенным здесь днем, он все больше привыкает к Нью-Йорку. Дай мне подумать. Позвоню нескольким хорошим знакомым из «Бартер пабликейшенс», возможно, нам удастся подсунуть ему несколько заказов из их журналов. Только внешне это должно будет выглядеть как совершенно случайные предложения.
– Ну и что это даст?
– На какое-то время он задержится здесь, а время теперь работает на тебя.
* * *
Случилось так, что предложение это поступило от Нили. Анна, как обычно, приехала навестить ее в больницу. Они сидели на ухоженной лужайке и разговаривали. Было очень жарко, но Нили захотела выйти из помещения. Она хоть и потолстела, но было видно, что дело явно идет на поправку. Ее уже перевели в «Ясень», а следующим этапом было амбулаторное отделение.
– Когда меня переведут туда, – счастливым голосом говорила она, – я смогу приезжать в Нью-Йорк на субботу и воскресенье.
– Нили, ты думаешь, это благоразумно?
– Конечно. Именно так все и должно получиться. Нельзя же целых шесть месяцев просидеть здесь вот так взаперти, а потом вдруг неожиданно взять и выйти на свободу. Все должно делаться постепенно. Сначала тебя переводят в амбулаторное отделение. Пробудешь там месяц, и тебя станут выпускать в здешний городок на вечер – сходить в кино или в салон красоты. После этого, если все идет хорошо, тебе разрешается съездить один раз на субботу и воскресенье в Нью-Йорк. В понедельник ты возвращаешься сюда, и они проверяют, нет ли у тебя каких-либо нарушений. Немного погодя тебя отпускают домой на неделю и только потом выписывают насовсем, но ты все равно должна ежедневно показываться психиатру, которого тебе назначат. К напряжению, которое наваливается на тебя на свободе, надо еще привыкнуть.
– Ты имеешь в виду работу? – спросила Анна.
– Нет, имею в виду именно напряжение. Здесь-то ничего подобного не происходит. Если я сплю, то сплю. Если не сплю, то что из того? Ну не сделаю какую-нибудь сногсшибательную мозаичную пепельницу в отделении трудотерапии или не сыграю партию в бадминтон. И ем, что хочу. Ух ты, сейчас я вешу сто шестьдесят фунтов, но какая мне разница. И, знаешь, Анна, я пою. Господи, пою, как заливистая канарейка.
– О-о, Нили! Я так рада. Я знала, что ты вновь станешь петь.
– Произошло что-то совершенно невероятное. Раз в месяц здесь устраиваются танцы. Все по-настоящему. Психи-мужчины наводят марафет, мы тоже мажемся и встречаемся в спортивном зале – под присмотром, естественно. Я хожу потому, что у меня нет выбора. Если откажусь, получу плохую пометку. Ну, у них тут есть оркестрик из трех человек, и как-то раз я вышла на сцену – решила немного поразвлечься. Получилось неважно, потому что пианист – сельский школьный учитель, и мелодию он подыгрывает кое-как. Но я спела, и вдруг какой-то действительно психический больной – весь седой и выглядит, как псих
– прошлепал ко мне на сцену. Это хроник, раньше я его не видела: хроники приходят туда редко. Они все неизлечимы, и их здесь держат пожизненно, как бы под охраной. Знаешь, для этого надо быть очень богатым психом, но у нас тут есть и такие. Коттедж «Ева» – для женщин: а коттедж «Адам» – для мужчин. Ну, конечно, они отделены от нас двенадцатью акрами земли, и мы вообще никогда не видим пациентов-мужчин, кроме как на танцах. В общем, так или иначе, но этот совершенно конченный с виду псих пришлепал ко мне. К нему было бросилась дежурная сестра, чтобы задержать, но там был доктор Холл, и он подал ей знак, чтобы не вмешивалась. Тот за два года ни с кем словом не обмолвился, и доктор хотел посмотреть, как он станет себя вести. Значит, ковыляет он прямо ко мне – я пою одну из старых песенок Элен Лоусон – и стоит рядом.
Продолжаю петь – начинаю одну из своих старых песен, – и вдруг он начинает петь вместе со мной, причем в тон и до того здорово в такт, что я не припомню, получалось ли у меня так с кем когда-нибудь. До того замечательно было, что мне прямо захотелось умереть на месте. Анна, у меня мурашки пошли по спине – этот тип действительно умеет петь. И мне в нем почудилось что-то знакомое. Пели с ним дуэтом целый час, все хлопали, как сумасшедшие, даже доктор Холл и доктор Арчер. А когда все кончилось, этот самый псих трогает меня за щеку и говорит: «Нили, у тебя всегда был талант – он был у нас обоих». И поплелся со сцены. А я так и стою совсем огорошенная. Тогда ко мне подходит док Холл и говорит: «Он здесь уже два года, и состояние его постепенно ухудшается. Мы все держали в секрете, но я вижу, вы узнали друг друга. Мы зовем его здесь мистер Джоунз». Я-то все равно без понятия, кто это такой, но в этой шараге я стала себе на уме и сейчас самому доку Холлу могу дать сто очков вперед по этой части. Ну и я все провернула. Спрашиваю: «А как мне его называть? Ведь он-то называет меня просто Нили». И док Холл отвечает: «О-о, можете называть его Тони, только не забудьте, что фамилия у него теперь Джоунз».
– «Тони»? – не поняла Анна.
– Тони Полар! – воскликнула Нили. – У него какое-то врожденное заболевание головного мозга. Хорошо еще, что у них с Джен так и не было ребенка – тот наверняка тоже стал бы сумасшедшим.
Аборт! Дженифер все знала! Но так и не раскрыла никому эту тайну. Слезы выступили на глазах у Анны.
– Нили, – сказала она. – Джен никогда ничего никому не говорила, хотя наверняка все знала. Пожалуйста, ты тоже не говори никому ни слова.
– Почему? Он ведь уже не женат на Джен. Она же умерла, ты что, забыла?
– Но она умерла, никому не сказав об этом. Она хотела, чтобы это осталось тайной. Ради нее и ради него… пожалуйста.
– О’кей, да и кому какая разница сейчас?
– Когда ты выйдешь отсюда, из этого может разрастись сенсация. Но не делай этого. Тони просто незаметно сошел со сцены. Ходили слухи, что он живет где-то в Европе, но никто не знал, где именно, а сейчас уже всем все равно. Так что, давай сохраним это в тайне.
– Хорошо, – легко согласилась Нили. – Но что касается меня, это наверняка никакая не тайна. Я получила от одного журнала предложение дать им материал для статьи из двух частей. Они заплатят мне за это двадцать тысяч. Джордж Бэллоуз собирается нанять какого-то журналиста, чтобы тот написал ее с моих слов.