Древнейшая из церквей псковских была церковь св. Троицы, патрональный храм Пскова и его Земли. Она имела то же значение во Пскове, что св. София в Великом Новгороде; псковичи жили под ее благословением, считали своих врагов врагами св. Троицы, шли сражаться и умирать в бою за св. Троицу. Церковь эта построена была Всеволодом Мстиславичем, который с тех пор и остался патроном Пскова. О построении прочих церквей в XII и XIII веках не говорится в летописях, хотя видно, что при Довмонте существовала церковь Петра и Павла на берегу, где Довмонт разбил' нападавших на Псков ливонских немцев. Упоминания о церквах встречаются гораздо чаще с XIV-го века. С половины этого столетия до конца независимости Пскова по летописям известны следующие церкви во Пскове: Архангела Михаила и Гавриила (залож. 1340), Иоанна Богослова на дворе Снетогорских чернецов (1365), Георгия на Болоте (начата 1370), Николы у Вопоки (свершена 1371), Петра и Павла (перенесена на иное место 1373), св. Власия (перенесена на другое место 1373), Кирилла у Смердья моста (постав. 1373), Тимофея-Довмонта (пост. 1373), Василия на Горке (упоминается 1377), Космы и Дамиана на Гремячей горе (основ. 1383), Николы Новаго (основ. 1383), Св. Духа за Стеною (основана 1383), Св. Спаса у Стараго-Костра (основ. 1384), Воздвижения на Княжем дворе (основ. 1384), св> Феодора за Стеною (основ. 1385), Рождества Христова за Стеною (основ. 1388), Воскресения за Довмонтовою Стеною (построена 1395), Богоявления (поставл. 1397), Покрова Богородицы (постав. 1398), Николы на Звозе (1404), Софии за Довмонтовой Стеною (перестроена 1416), Варвары на Усохе (поставл. 1421), Благовещения на Песках (пост. 1421), Знамения у Старого Вознесения (пост. 1421), Старое Вознесение (существ, прежде 1421), Бориса и Глеба возле Петра и Павла (поставл. 1434), Всемилостивого Спаса на Торгу (пост. 1434), Похвалы Богородицы на Романовой горе (пост. 1441, камен. постр. 1466), Успения на Завеличьи (пост. 1444), Богоявления на Бродах (пост. 1444), Димитрия в Довмонтовой Стене (упомин. 1451), Космы и Дамиана на Запсковье (дерев, упомин. в 1458 г., каменная построена в 1462), Воскресения на Полонище (деревян. упом. 1458), Вознесения на Полонище (1467), Николы на Волку (1483), Афанасия (1483), Георгия в Печки (1483), Нерукотвореннаго образа на Запсковьи (1487), Анастасия на Полонище (1487), Алексия святого за Довмонтовою Стеною (1508).
Везде в пригородах, как новгородских, так и псковских, были главные патрональные церкви, стоявшие посреди укрепления: им приписывалось покровительство и над городком,и над волостью, к нему тянувшею. Так, в Ладоге была церковь Великомученика Георгия, в Русе Преображения, в Порхове Николая, в Городце св. Лазаря, в Демане св. Георгия, в Торжке св. Спаса, в Изборске-Старом св. Николая, а в Новом — св. Спаса, в Велье св. Михаила, в Выборе Воздвижения Креста, в Опочке св. Спаса, в Вороноче св. Георгия, во Владимирце св. Николы, в Вы-шгороде псковском Бориса и Глеба, в Кобыльем городке Архангела Михаила, в Красном Георгия, в Навережской губе св. Николы[208] .
Обыкновенная архитектура новгородских и псковских церквей такова: внутри купол на четырех столпах, два отделяют алтарь от трапезы и образуют в алтаре своды, соединяясь со внешнею алтарною стеною; часто же идут стеною до внешней алтарной стены, и в этой поперечной стене (т.е. от столбов до внешней стены) сделаны полукруглые входы из боковых частей алтаря в главную. Алтарь всегда троечастный, части полукруглые; Главная средняя больше боковых; напротив престола окно, в левой боковой части алтаря обыкновенно жертвенник, устроенный на каменном выступе, и близ него часто углубление для огня и воды. В правой боковой части диаконик, иногда с маленьким оконцем. Задние столпы также часто продолжаются поперечною стеною до задней внешней стены, а над нею полукруглые арки; в этих арках к южной и северной внешним стенам приставляются раки; а иногда чрез раки вход в боковые пределы, пристроенные к средине церкви. Иногда наверху между задними столпами устроивались каменные хоры с узкими ведущими на них лестницами в стене, а на хорах на обеих сторонах, в стене, а иногда только на одной стороне, делались уг-лубления и чуланы. Стены и столпы расписывались. Иконостасов в старых церквах не было; это видно из того, что фрески по алтарным столбам доходили донизу. Церкви делались не велики: оттого их было очень много. Снаружи церковь представляла четвероугольное здание с тремя полукруглыми выпуклостями с восточной стороны и с фонарем наверху, уставленным кругом узкими оконцами с полукруглыми верхами. Колокола вешались в продолговатых двух или трех арках, часто пристроенных к церковным стенам, как это сохранилось до сих пор, особенно во Пскове.
X. Ереси
Греческая Церковь резко отличалась от Западной своим сознанием слов Христа: "царство мое не от мира сего" и, вследствие этого, невмешательством в политические дела и согласием со светскими властями. В ее истории не представляется той борьбы духовной власти со светскою, какою отличается история западного христианства, и поэтому явления, вполне сходные, открывали там и здесь ряд несходных между собою последующих явлений. Греческая Церковь уживалась со всяким мирским порядком, всегда проповедовала покорность всякой власти, даже и неправедной. Она всегда имела в виду тот главный принцип христианства, что мы живем не для здешнего, а для будущего мира. Церковь не есть устроительница земного счастия, а пу-теводительница к вечному блаженству. О благосостоянии на земле заботиться и прилагать большое старание— нечего: мы на земле — гости, странники; отечество наше — за гробом! Прося Бога о благорастворении воздухов и изобилии плодов земных, об избавлении от труса, огня, меча и нашествия иноплеменников, Церковь в то же время утешает человека тем, что претерпевший с твердостью эти бедствимя тем удобнее входит в царство небесное. Верная этой основной идее, православная Церковь, по духу любви Христовой, желает и на земле тишины, мира, спокойствия, счастия, но предоставляет устройство всего этого Богу, и только просит о том в непрестанно воссылаемых к небу молитвах. Вместе с тем она учит терпеливо переносить и всякое зло, и бедствие, принимая его с благодарностью от руки Божией. Движения политические и гражданские, как земные, не могут быть целью ее деятельности, хотя бы и казалось, что они ведут ко благу человечества. Церковь сознает, что полного блага на земле не может быть, и искать его не следует: это отвлекает от главнейшей цели— небесного жития. Все на земле суета, все прах, все тлен — все, кроме того, что непосредственно ведет к небу; а к нему ведет узкий тернистый путь. Страдание, самоотвержение, самопроизвольное терпение и лишение земных благ составляют высокое достоинство воинствующего христианина. Верные находятся в постоянной борьбе с невидимыми полками духовных врагов, которые стараются прельстить, обмануть, погубить христианина, завлекая его в сладости мира. Только мужественное отражение ударов и козней этих неприятелей и презрение обманчивых благ, куда обращают они наши стремления, составляет доблесть, добродетель, святость. От этого собственно самое спокойствие и благосостояние человека на земле, — под церковным взглядом,— желательно в той только мере, чтобы человек не упал под искушениями, чтоб мог вынесть бремя жизни. С таким основным взглядом, естественно, Церковь может сживаться со всякою властью, и кротко сносить тиранство самого жестокого произвола. Даже против иноземного и иноверного завоевания Церковь православная только тогда освящает борьбу, когда еще существует законная, прежде признанная ею власть, вместе с народом ополчающаяся за дело собственной свободы. Но как скоро эта власть исчезла, как скоро раз народ признал власть победителей, Церковь повелевает покоряться и терпеть до тех пор, пока народные побуждения, действуя хотя не всегда одобрительно со стороны Церкви, добьются снова чего-нибудь, имеющего значение власти и потому приобретающего церковное освящение. Так Церковь не благословляла и не одобряла новгородского сопротивления против татарской переписи, так жестоко наказанного Александром, но в особе Вассиана ростовского ободряла и побуждала Ивана III-го московского к свержению татарского ига, когда уже, с одной стороны, татарские ханы потеряли свой прежний страшный авторитет, а с другой — московские великие князья получили царственное значение. Православие всякую власть — и добрую и злую — считает исходящею от Бога: — первую как милость, вторую как наказание. Церковь не хочет даже рассматривать, оправдывать или не оправдывать вступление этой власти, коль скоро она раз признана; каким бы путем она достигнута ни была, довольно того, что ее признали за власть, и Церковь учит ей покоряться; потому что, собственно, по ее высшему разумению, всякая власть, как принадлежность земного, как скоропреходящее, не имеет пред вечностью столько важности, чтоб заботиться о ее изменении, как бы она ни была тягостна. От этого-то исключительного предпочтения небесного земному, от этого исходного презрения к земной жизни, которое выражается постоянно во всех поучениях, молитвах, песнопениях восточной Церкви, она терпеливо сносила, как в Византии императоры друг друга свергали, друг другу выкалывали глаза, отравляли друг друга ядом и делали всевозможнейшие беззакония. Церковь кротко все терпела и поучала повиноваться, помня, что царство Христово есть царство не от мира сего. Очень естественно, что такая кротость часто переходила в самопорабощение и один из византийских историков ХII-го века выразился так: "императоры, не довольствуясь тем, что властвовали над свободными, как над рабами, в делах гражданских хотели быть догматиками и законодателями, и присвоит вали себе суд в божественных, как и в человеческих делах!"