Ладно, хоть трусы на мне…. И, как ни странно, часы. Десять часов показывают. Судя по солнцу, теперь утро. Впрочем, это не важно. А важно, где я, и где остальные бойцы–товарищи–камрады. Так, руки–ноги–голова на месте, ничего не болит и даже, кажется, хочется есть. Точно, хочется. Значит, я совершенно здоров и осталось только получить ответы на возникшие вопросы. Госпиталь это или что другое, а кто–нибудь здесь быть должен. Пойдем искать.
Первая дверь, как оказалось, вела в ванную и туалет. Велга мельком оценил сверкающие чистотой удобства и подошел ко второй двери. За ней обнаружилось нечто вроде обширного шкафа–гардероба, в котором тут же зажегся свет, и Велга увидел свою одежду. Форму, комбинезон сварогов и оружие. Все оказалось целым и новым, словно и не побывало в походах и боях, а попало сюда прямо с какого–то неведомого склада.
Александр весело присвистнул, быстро натянул на голое тело комбинезон (одевать еще и форму он посчитал излишним – жарко да и просто незачем), прихватил на всякий случай автомат, открыл третью дверь и попал в обширную прихожую. Здесь перед ним снова оказалось три двери, и Велга, чуть помедлив, выбрал ту, что слева. Решительно ее распахнул… и чуть ли не нос к носу столкнулся с обер–лейтенантом Хельмутом Дитцем.
– Вот так встреча! – ухмыльнулся долговязый саксонец, невольно отступая на шаг и вешая на плечо автомат, который до этого держал обеими руками стволом вверх. – А я как раз на разведку выполз.
– И я за тем же, – сказал Велга, чувствуя, что по лицу неудержимо расходится широкая улыбка. – Ну, здорово, господин обер–лейтенант. Живой?
– Живее прежнего! – подтвердил Дитц.
Они обнялись.
– А где остальные? – спросил Велга.
– Не знаю. Твоя дверь попалась мне первой.
Велга, чуть наклонив голову, с удовольствием оглядел друга Хельмута с ног до головы. Обер–лейтенант был чисто выбрит и одет в такой же точно комбинезон, что сам Велга. При этом Дитц выглядел совершенно здоровым и вполне жизнерадостным.
– Ну, и как ты думаешь, где мы? – снова спросил лейтенант.
– Точно этот же вопрос мог бы задать тебе я, – узнаваемо (и Велга порадовался этому узнаванию, как радуется всему хорошо знакомому только что окончательно выздоровевший человек) пожал плечами Дитц. – Сам пока ни хрена не понимаю. Очнулся в комнате на такой кровати, какие мне не попадались и в самых шикарных борделях Гамбурга. Правда, один. Встал, огляделся – никого. Нашел одежду и автомат, вышел в коридор, встретил тебя. Все.
– У меня примерно то же самое, – сказал Велга, оглядываясь по сторонам. – Странный какой–то коридор, тебе не кажется?
– Чем же он странный? Тем, что широкий и плавно изгибается?
– Ну да… наверное.
– Эх, ты, пехота. В казармах–то оно все правильней, да? Коридоры прямые, койки узкие, умывальник общий, – Дитц засмеялся.
– Можно подумать, ты у нас всю жизнь в собственном особняке прожил. Со слугами и этим… как его… мажордомом. Кофе и горячий шоколад в постель и собственный шофер. С садовником, – ухмыльнулся Велга.
– Увы, – вздохнул Дитц. – Но иногда хочется, а?
– Нет, – сказал Велга. – Не хочется. Я считаю, что человек должен иметь такое жильё, за которым мог бы ухаживать сам. Не привлекая наемный труд.
– Так–так, – прищурился Хельмут. – Ты хочешь сказать, что у вас в Советской России не используется труд домработниц?
– Не используется, – твердо ответил Велга.
– Никем и никогда? В жизни не поверю. Или ты этого просто не знаешь, или, мягко говоря, сознательно вводишь своего боевого товарища в заблуждение. Что не делает тебе чести.
– Ну… – задумался Александр. – Есть, конечно, исключения. Члены правительства, например. Или Центрального Комитета Партии. У них, наверное, есть домработницы. Или, там, академики какие–нибудь, писатели известные…. Но таких мало и еще не забывай, что это все очень занятые люди. Им просто некогда и…
– Ага, – перебил его Дитц. – А другим, значит, есть когда. И потом. Насколько я знаю, у вас каждый труд одинаково почетен и все равны, так?
– Разумеется.
– Так почему же некоторые могут себе позволить иметь домработниц, а другим это запрещено? Неравенство получается.
Велга открыл было рот, чтобы достойно ответить, но тут из–за поворота коридора в одних трусах, придерживая автомат, выскочил взъерошенный Валерка Стихарь.
– Оп–па! – заорал он радостно. – Кого я вижу! Товарищ лейтенант! Господин обер–лейтенат! Живы!! Ур–ра!!
Без чинов обнялись.
– Валера, может, ты знаешь, чем все кончилось? – спросил Велга. – После того, как потолок рухнул? А то мы с обер–лейтенантом – пас.
– Ну, в общем, да, знаю… – помедлив, сказал ростовчанин.
– И?
– Все просто. Я очнулся и отыскал под завалом Руди Майера. Он был ещё жив, хоть и со сломанным позвоночником. У него в рюкзаке была Нуль–бомба. И ключ–активатор. Надо было доводить дело до конца. Руди сказал, чтобы я не тянул… Короче, к тому времени у меня действовала только одна рука, но я справился. Активировал Нуль–бомбу. У меня оставалось ещё пятнадцать минут, а у Руди во фляге оставался спирт. И была пара сигарет… Что ещё надо для счастья? Мне кажется, что это были одни из лучших минут в моей жизни.
Помолчали.
– Да, – сказал Дитц. – Мы, всё–таки, справились. А ведь могло бы и не получиться, а?
– Нет, – помотал головой Валерка, – не могло, я думаю. Мы очень хотели, чтобы получилось, и получилось. Не могло быть иначе. Я бы себе в жизни не простил.
Дитц коротко рассмеялся и молча потрепал Валерку по голове.
– А как это выглядело? – спросил Велга.
– Что?
– Ну… взрыв Нуль–бомбы? Конец света, всё–таки. Не каждый день случается! А ты единственный, кто его видел.
– Да не видел я ничего. Сидел, смотрел, допил спирт, сигарету последнюю докурил почти. Помню, спокойно себя чувствовал. Как будто… Ну, словно, меня это вовсе и не касается. А потом… Это именно конец света. Его просто кто–то выключил. Как свет в комнате выключателем. Щёлк! И все. Ни света, ни мыслей, ни боли. Ничего. Полный отбой. А потом я сразу просыпаюсь на шикарной кровати, а за окном – море.
На то, чтобы найти остальных, много времени не ушло. Все были живы и здоровы, – кто–то еще спал, а кто–то уже проснулся. И каждый в отдельных апартаментах.
Третий этаж этого незнакомого здания, в котором они непонятно как очутились, представлял из себя весьма запутанную систему широких коридоров и лестниц. Посему было решено отложить тщательные исследования, а для начала спуститься вниз, выйти на воздух и, по возможности, оглядеться.
– Хорошо бы еще чего–нибудь пожрать, – заметил Руди Майер, который время от времени заводил руку за спину и ощупывал позвоночник. При этом на его лицо неизменно приобретало радостно–озадаченное выражение.
– Чего ты там все ищешь? – не выдержал Валерка, когда отряд потопал вниз по лестнице.
– Я не ищу. Я это… удостоверяюсь. И все никак не могу поверить. У меня же позвоночник был сломан, помнишь?
– Ну.
– Что «ну»? А теперь целехонек!
– Подумаешь, позвоночник, – обернулся шедший впереди Курт Шнайдер. – У некоторых просто всю кровь выпили – и ничего, не жалуются. Из тебя когда–нибудь кровь пили, Руди?
– А как же, – ухмыльнулся пулеметчик. – Был у нас в учебке такой унтер–офицер Гюнтер Фогель. Ох, и попил он моей кровушки, доложу я вам. Да и не только моей. Куда там Дракуле…. Мне после этого Восточный фронт поначалу чуть ли не курортом показался. Впрочем, это быстро прошло.
– И правильно делал, что пил, – наставительно заметил Дитц. – Может, ты поэтому только и жив до сих пор.
Майер промолчал и лишь выразительно подмигнул рыжему Шнайдеру.
– А я, вот, не очень удивляюсь, – сказал Карл Хейниц. – Я думаю, что мы выполнили свою задачу. И, как только Распорядитель получил возможность действовать, он тут же нас всех спас. Кого вылечил, а кого и оживил. Если уж для наших потомков это была не проблема, то для него, я думаю, и вовсе пустяки.
– Вообще–то такого уговора не было, – заметил Стихарь. – Было сказано, что жизнь получат лишь те, кто останется жив. Погибшим обещали какое–то другое существование. Хотя я и не понял, что он конкретно имел в виду.
– Эй, разведчики! – окликнул солдат замыкающий шествие Велга. – Вы бы не расслаблялись, а лучше смотрели и слушали. Место незнакомое.
– Опасности нет, Саша, – сказала Аня Громова. – Никакой. Я бы почувствовала. Да ты и сам это знаешь.
– А как же порядок и дисциплина? – откликнулся вместо Велги Дитц. – Командир должен бдеть! И держать личный состав в состоянии постоянной боевой готовности…. О, вот и выход!
Лестница кончилась, и отряд оказался в обширном круглом холле. Из узких окон с разноцветными стеклами лился мягкий рассеянный свет, а широкие двери прямо напротив были услужливо открыты нараспашку, словно приглашая выйти на улицу и погулять на солнышке.