— Это символ народа Му, так называемых йамби. Цвет камня — это их цвет. Одно из средств определять, где именно они жили, — вода такого оттенка.
— Как именно? — недоумевающе вскинул глаза я.
— Когда они уничтожают какое-то место, они любят оставлять там заводи — небольшие озерца по возможности. Их нетрудно опознать: они всегда самую малость отличаются от обычного водоема. Характерное сочетание затхлой зелени с синевато-сероватым отливом — как вот здесь.
Полковник снял с полки роскошный художественный альбом с названием вроде «Прелести руин». Открыл, ткнул пальцем в цветную фотографию.
— Вот, посмотрите: Сидон в Ливане. Та же самая водянистая зелень. А теперь взгляните вот сюда: Анурадхапура на Цейлоне: те же сине-зеленые тона. Цвета распада и смерти. Оба места они в какой-то момент уничтожили. Мне известны еще шесть.
Вопреки себе я был не на шутку заинтригован. Должно быть, это камень произвел на меня впечатление столь сильное.
— Но как им это удалось?
— Вы совершаете распространенную ошибку, предполагая, что они походили на нас. Ничего подобного. В наших терминах, они были бесформенны и невидимы.
— Невидимы?
— Да, как ветер или электричество. Вы должны понять, что они — скорее силы, чем живые существа. Более того — даже не четко раздельные организмы вроде нас. Об этом недвусмысленно говорится в табличках наакалов у Черчварда.[123]
Полковник продолжал рассказывать; всего, что он наговорил, я записать не возьмусь. Многое из его речей показалось мне полным вздором. Но была в них некая безумная логика. Эрхарт то и дело хватал с полок книги и цитировал мне отдельные отрывки — по большей части, насколько я мог судить, за авторством всевозможных эксцентриков. А затем брал в руки учебник по антропологии или палеонтологии и зачитывал выдержки, что словно бы подтверждали все вышеизложенное.
Вкратце, поведал он мне вот что. Континент Му существовал в южной части Тихого океана между двадцатью тысячами и двенадцатью тысячами лет назад. На нем жили две расы, одна из которых походила на современного человека. А вторую составляли пресловутые «невидимые пришельцы со звезд». Эти последние, рассказывал Эрхарт, на нашей земле были явно чужими; главные среди них звались гхатанотхоа, «темные». Иногда они принимали зримые обличья — таково, например, чудовище на табличке, изображение гхатанотхоа, — но в естественном своем состоянии существовали как силовые вихри. Добрыми в нашем понимании этого слова они не были, ибо их инстинкты и желания совершенно отличались от наших. Согласно преданию, записанному на табличках наакалов, именно эти сущности и создали человека, но это, по словам Эрхарта, истине, скорее всего, не соответствует, поскольку археологические свидетельства доказывают: человек появился на Земле миллионы лет назад. Однако ж люди Му со всей очевидностью были порабощены этими пришельцами, и хозяева проявляли по отношению к своим невольникам неописуемую (с нашей точки зрения) жестокость. Ллойгор, или звездные сущности, умели ампутировать конечности, не убивая при этом своих жертв, что и проделывали при первых же признаках непослушания. А еще они могли сделать так, чтобы на телах их рабов в наказание отрастали щупальца, под стать раковой опухоли. На одной из наакалских табличек изображен человек, у которого щупальца растут из обеих глазниц.
Но теория Эрхарта касательно континента Му заключала в себе некий в высшей степени оригинальный штрих. Между ллойгор и людьми было одно ключевое отличие. Ллойгор отличались глубоким, неизбывным пессимизмом. Если верить Эрхарту, так мы даже вообразить не способны, что это такое. Человеческие существа живут разнообразными надеждами. Мы понимаем, что рано или поздно умрем. Мы понятия не имеем, откуда мы пришли и куда уходим. Мы знаем, что мы уязвимы для болезней и всевозможных несчастливых случайностей. Мы редко получаем, что хотим, а если и получаем, то уже не ценим. Все это мы осознаем и, однако ж, остаемся неисправимыми оптимистами: мы даже дурачим сами себя абсурдными и заведомо нелепыми поверьями насчет жизни после смерти.
— Зачем я вообще с вами разговариваю? — недоумевал Эрхарт. — Я же прекрасно знаю, что ни один университетский профессор не мыслит широко и непредвзято, и все до одного, с кем я имел дело, меня предавали! Наверное, мне хочется верить, что вы окажетесь исключением и сумеете постичь истину, о которой я толкую. Но с какой стати мне так уж надо ее обнародовать, раз я все равно умру, как и все прочие? Глупо, не так ли? Однако ж мы — создания не разумные. Мы живем и действуем, повинуясь неразумному рефлексу оптимизма — чистой воды рефлексу, говорю я: вот точно так же и колено дернется, если по нему ударить. Полная нелепость, не так ли? И однако ж мы ею живем.
Полковник произвел на меня глубочайшее впечатление — невзирая на всю мою убежденность, что он слегка не в себе. Ума ему, во всяком случае, было не занимать.
Он продолжал объяснить: ллойгор, далеко превосходившие людей могуществом, осознавали также, что в этой Вселенной оптимизм нелеп и смешон. Их разумы представляли собой неразделимое единство, а не набор разрозненных отсеков, как у нас. Для них не существовало различия между сознанием, подсознанием и сверхсознанием. Поэтому они ясно прозревали суть вещей в любое время, не будучи в состоянии ни отвлечься от истины, ни позабыть о ней. С точки зрения психики наиболее близкий к ним аналог — это какой-нибудь суицидальный романтик XIX века, погруженный в беспросветное уныние, убежденный, что жизнь — это сущий ад, и принимающий этот постулат за основу повседневной рутины. То, что буддисты в своем безысходном пессимизме напоминают ллойгор, Эрхарт отрицал — и не только из-за концепции нирваны, которая предлагает своего рода абсолют, равнозначный христианскому Богу, но еще и потому, что буддист на самом-то деле отнюдь не живет в непрестанном размышлении о собственном пессимизме. Буддист принимает его разумом, но отнюдь не ощущает каждой клеточкой своего существа. А ллойгор пессимизмом живут.
К несчастью — и здесь я понимал своего собеседника с большим трудом, — Земле подобный пессимизм не подходит — на субатомном уровне. Это молодая планета. Все энергетические процессы пока еще, так сказать, на подъеме; они эволюционируют, стремятся к комплексификации и, следовательно, к уничтожению негативных сил. Простейший тому пример: многие поэты-романтики ушли из жизни совсем молодыми — разрушительных элементов Земля не терпит.
Отсюда легенда, согласно которой ллойгор создали людей как своих рабов. Ибо зачем бы всемогущим существам — рабы? Да только в силу активной враждебности самой Земли, если можно так выразиться. Ллойгор нуждались в существах, функционирующих на основе оптимизма, чтобы противостоять этой враждебности и осуществлять простейшие замыслы своих хозяев. Так были созданы люди — нарочито недалекие, неспособные к сосредоточенному созерцанию самоочевидных истин о Вселенной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});