— Так что ты можешь пойти или не пойти со мной — по своему выбору. Мне все едино, могу тебя уверить, после твоих жестоких слов и того, как ты на меня орал и подстрекал этого знатного арапа оскорблять меня в выражениях, которые лично я не повторю, чтобы не осквернить свои уста. Не сомневаюсь, ты считаешь, что все это очень умно и забавно, но теперь ты знаешь, что я об этом думаю. А в целом, если ты не чувствуешь, что такое влияние тебя погубит, тебе лучше пойти домой дальней дорогой, зайти к сестре и попросить у нее полфунта масла. Я знаю тебя слишком хорошо и предполагаю, что это ты следил за тем, как взбивается масло.
Госпожа Лиза выказала грандиозную радость, которая невообразима для незамужних женщин.
— Ты взбивал масло, пока меня не было дома!.. О нет, не ты! Вероятно, в доме не больше одного яйца. Ведь у моего повелителя и господина в его прекрасных и новых придворных нарядах были другие дела. И эта — на человеке твоего возраста с пузом, как пивная бочка, и ногами, как тростинки! — да, эта твоя постыдная рубашка — еще один повод, для твоего же собственного удобства, идти домой дальней дорогой. Предупреждаю тебя, Юрген, что из — за того, что я тебя поймала такого разодетого, я решила, прежде чем идти домой или куда — либо еще, заглянуть на пару слов к твоей надменной госпоже Доротее. Так, чтобы тебя со мной не было, потому что больше вы меня не будете водить за нос и вам обоим не нужно пытаться вновь обмануть меня в отношении своих поступков. Нет, Юрген, ты меня не одурачишь, я могу читать тебя, как книгу. А такое поведение, в твоем возрасте, вообще меня не удивляет, потому что именно этого я от тебя и ожидала.
И госпожа Лиза вышла в дверь и направилась прочь, все еще продолжая браниться. Жена Юргена распиналась о жене гетмана Михаила, рассуждая о чертах характера, о прошлых делах и (с увеличившимся рвением) о фигуре и внешности госпожи Доротеи, какими эти мерзости являются проницательному взору, и потому должны быть описаны беспристрастным языком, что представляет собой вопрос общественного долга.
Так пронеслась госпожа Лиза — не как пламя или дымка, но как глас Суда.
Глава XLIX
О компромиссах с Кощеем
— Уф! — сказал Кощей в наступившей тишине. — В любом случае тебе лучше остаться на ночь здесь. Я действительно думаю, мой друг, что тебе будет более спокойно, по крайней мере сейчас, в этой тихой пещере. Но Юрген уже взял шляпу.
— Нет! Смею сказать, мне тоже лучше уйти, — сказал Юрген. — Сердечно благодарю вас за доброту ко мне, сударь; я по — прежнему ничего не знаю, но лучше так, как есть. А нужно что — нибудь, — Юрген деликатно кашлянул, — а нужно что — нибудь платить, сударь?
— О, пустяк, разве что за годичное содержание госпожи Лизы. Понимаешь, Юрген, ты носишь ужасно красивую рубаху, она мне весьма нравится, и я полагаю, исходя из слов, пророненных только что твоей женой, что она ее не впечатлила, так как очень тебе идет. Поэтому в интересах семейного счастья, думаю, ты выкупишь госпожу Лизу за свою прекрасную рубаху?
— Что ж, охотно, — сказал Юрген и снял рубаху Несса.
— Как я понимаю, ты носил ее какое — то время, — задумчиво сказал Кощей, — и неужели ты ни разу не заметил какого — либо неудобства при ношении такой одежды?
— Ничего не обнаружил, Князь. Она шла мне и, похоже, воздействовала на всех очень благоприятно.
— Вот! — сказала Кощей. — Что я всегда и утверждал. Для сильного человека и вообще для здоровых простых людей это роковой раздражитель.
Но такие люди, как ты, могут носить рубаху Несса очень спокойно долгое — предолгое время и вообще становиться предметом восхищения. А ты закончил, обменяв ее на общество своей жены. Но теперь, Юрген, о тебе. Ты, вероятно, заметил, что на моей двери табличка «Вход воспрещен». Знаешь, необходимы определенные правила. Часто это создает помехи, но правила есть правила. И должен сказать тебе, Юрген, никому не разрешается покидать меня неискалеченным, если уж не по — настоящему уничтоженным. Действительно, знаешь ли, необходимы правила.
— Вы отрубили бы мне руку? Или кисть? Или целый палец? Полно, Князь, вы, должно быть, шутите!
Кощей Бессмертный был очень серьезен: он сидел в задумчивости и барабанил длинными, черными, как смоль, пальцами по крышке стола, причудливо инкрустированной тридцатью серебряными пластинками. При свете лампы его острые ногти сверкали, словно язычки пламени, а глаза внезапно обесцветились и походили на маленькие белые яйца.
— Но какой же ты странный человек! — сказал Кощей спустя некоторое время; жизнь вернулась в его глаза, и Юрген рискнул свободно вздохнуть. — Я имею в виду, внутри. Вряд ли там что — нибудь осталось. Правила, конечно же, есть правила. Но ты, являющийся остатком поэта, можешь уйти без помех когда угодно, и я у тебя ничего не возьму. Действительно необходимо где — то провести черту.
Юрген обдумал такую снисходительность и с тоской в сердце, похоже, все понял.
— Да, вероятно, это правда. Я не сохранил ни веры, ни желаний, ни видений. Да, вероятно, это правда. Так или иначе, Князь, я неподдельно восхищен каждой из дам, которым вы меня довольно по — дружески представили, и весьма польщен их предложениями. Я подумал, что они более чем щедры. Но действительно не по мне сейчас сближаться с любой из них. Понимаете ли, Лиза — моя жена. За последние десять лет, сударь, между нами много чего было. И я ее во многих отношениях мучительно разочаровывал. И я к ней привык…
Затем Юрген задумался, глядя на черного господина со смесью зависти и соболезнования.
— Нет, вы, вероятно, не поняли меня, сударь, полагаю, из — за того, что вы не женаты. Но могу вас уверить, всегда происходит подобное.
— Мне не хватает подготовки для оспаривания твоего афоризма, — заметил Кощей, — поскольку супружество, несомненно, не включено в мою судьбу. Тем не менее для стороннего наблюдателя ваше обоюдное поведение кажется весьма занятным. Я не мог, например, понять, как твоя жена предложила навсегда убраться с ее глаз и все же поужинать с ней вечером; ни того, почему она должна желать ужинать с таким подлецом, каким она тебя описала с необузданными едкостью и неодобрением.
— Но опять — таки, сударь, всегда происходит подобное. И эта истина, Князь, великий символ. Истина состоит в том, что мы прожили вместе так долго, что жена стала по — идиотски меня обожать. Поэтому она, если можно так выразиться, не вполне рассудочно ко мне относится. Нет, сударь. В манере женщин отказываться от вежливости в отношениях с теми, ради кого они страдают с большой охотой; и кого женщина любит — того и карает, после подходящего случая.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});