– Вы, конечно, не выгоняли, но ваши сограждане…
– Никакие не сограждане! – Темно-карие глаза Адиля пылали, седые усы топорщились. – Сволочи политики всё заварили! Была большая страна…
– Адиль, успокойся, – сказала Ольга.
– Да разве можно об этом спокойно? – Адиль, однако, сбавил тон. – Ездили друг к другу, соревновались, а эти взяли и кинули всех нас на лопатки. А теперь – что, всем хорошо стало жить?
– Теперь, – сказал мой сосед по столу Афанасий Тимохин, – ваши сограждане завладели московскими рынками.
Он это тихо сказал, ни к кому не обращаясь. Но Адиль услышал.
– А-а, московские рынки! – воскликнул он. – А чего же вы, москвичи, пустили туда моих сограждан? Наполнили бы рынки своими фруктами-шмуктами, тогда азербайджанцы и не сунулись бы. «Нет» скажешь, Афанасий?
– Ничего не скажу. – Тимохин с усмешкой обратился ко мне: – Передайте горчицу.
Я посмотрел на него – и обмер от внезапного удара памяти: у Тимохина углы рта оттянуты чуть не до ушей, губы – как неровная нитка…
И снова, снова нахлынул страшный сон: в красноватом свете заката косо уходит под воду черная корма лодки…
Я передал Тимохину горчицу и сказал:
– Но ведь тогда никто не утонул?
– Вы о чем? – не понял он.
– Ну когда кита загарпунили. Не помните разве?
– Какого кита? – В прищуре его глаз было что-то острое, режущее. – Вы меня с кем-то путаете.
– Возможно… Извините…
Я не решился спросить, метнул ли он тогда в кита второй гарпун. Я только помню, что раненый кит нырнул, резко натянув канат, и наша лодка стала тонуть, мы все, и капитан тоже, оказались в воде, но, кажется, никто не утонул, потому что нас подобрала вторая лодка…
«О Господи, опомнись!» – сказал я себе. Мало ли что может присниться. Нельзя же продолжать наяву странное ночное кино. Права Катя, когда говорит, что нечего забивать себе голову выдумками о прошлой жизни. Даже если она и была на самом деле.
5
Ну и дела!
Сидел себе спокойно над книгами, в табачном дыму, некто Олег Хомяков, строчку за строчкой переводил никому не ведомого маратхского поэта – и вдруг все разом изменилось.
Из-за Адиля, конечно. Из-за Адиля с его бешеной энергией.
– Хомячок! – прокричал он в мобильник. – Хомячок, мы нашли бабку, она полуглухая, но зрение хорошее. Она видела, как они вышли из машины…
Я сразу понял: «они» – это убийцы Джамиля, которые бросили в Кузьминках машину.
– Ну-ну? – говорю. – Что бабка рассказала?
– Она сидела на скамейке у подъезда дома номер тридцать два, она целыми днями там сидит. Подъехала, говорит, синяя машина. Подъехала и стоит, долго никто не выходил. Ну, бабке торопиться некуда. Полчаса, говорит, прошло, а может, больше, потом из машины вылезли двое. Один длинный, другой пониже, оба в темных куртках, в кепках. Который ниже – с косой.
– С косой? – переспрашиваю.
– Так бабка сказала: коса сзади торчала. Вылезли оба и быстро пошли к парку Кузьминскому, или как он там называется.
Спрашиваю, изготовили ли фоторобот.
– Да какой фоторобот? – прокричал Адиль. – Довольно далеко бабка сидела, лиц не разглядела, только косу заметила. Теперь такая мода-шмода, мужики косу носят. Я чего звоню, Хомячок? Послезавтра девять дней, Ольга просит прийти. Приходи со своей женой. Или она кто тебе? Подруга?
Разговор этот вызвал у меня тревожное чувство. Я долго ходил по комнате из угла в угол, курил подряд, скользил взглядом по корешкам книг на стеллажах – как будто в них, книгах, содержался ответ на вопрос: кто?
Я знал, конечно, что следствие шло, что оперативники опрашивают всех, кто так или иначе были связаны с Джамилем по бизнесу. Знал со слов Адиля, принявшего активнейшее участие в следствии, что за два дня до убийства у Джамиля был неприятный телефонный разговор. Это Ольга ему, Адилю, рассказала. Был вечер, они сидели в кухне, ужинали, и тут раздался звонок. Джамиль взял трубку. Слушал с кружком нацепленного на вилку поджаренного баклажана (он эту еду очень любил), потом сказал: «Да, да, понял. Только одно мне неясно: гарантии. – И, опять послушав, повторил: – И все же это не гарантировано… Понимаю, но не могу. Без серьезных гарантий невозможно… Извини, не могу». И положил трубку. «Вечно недоволен, – пробормотал сердито. – Надоел, черт его дери…» – «А кто звонил?» – спросила Ольга. «Неважно», – сказал Джамиль.
Установить, кто звонил, не удалось: «вечно недовольный», вероятно, звонил из будки автомата. Подозревала ли Ольга кого-то? Не знаю. Адиль вычислил одного деятеля, крикливого и вспыльчивого карачаевца, поставщика ранних овощей, с которым у Джамиля бывали споры. Но карачаевец всю зиму сидел у себя в Черкесске, так что… впрочем, я не сыщик.
Что до синих «жигулей», то выяснилось, что машину угнали в день убийства с одной из улиц Марьиной Рощи, а ее владелец, пожилой переводчик не то с китайского, не то с японского языка, лежит в больнице после урологической операции.
Следствие шло трудно.
На поминках девятого дня народу было заметно меньше, чем в день похорон. Проходили они не в кафе, а на квартире Джафаровых. Она, квартира, поразила меня абсолютным несходством с обычными московскими двушками-трешками. Во-первых, потолки были раза в два выше, а вместо привычных развесистых люстр на них размещались два ряда ламп, утопленных в бетоне – или из чего они, такие потолки, сделаны. Во-вторых, квартира была двухуровневая, а из скольких комнат она состояла, не знал никто, кроме, разумеется, хозяев и этого, как его, ДЭЗа. Мы сидели за овальным столом в зале, стены которого были увешаны картинами в дорогих рамах. Одна, самая большая, несомненно была написана Айвазовским – бурное темно-зеленое море, катятся белопенные валы, вдали корабль с зарифленными парусами, а на переднем плане зловещие черные скалы. Остальные картины тоже были хороши, но – главным образом из авангарда, который меня не волнует. Так, пестро, разнообразно, а то и вовсе безобразно. Словом – модно.
Помощника депутата на сей раз не было, и обязанности тамады исполнял Адиль. Во время его речи спустились по изящно изогнутой лестнице две девочки лет восьми-девяти – сероглазые, в одинаковых голубых платьицах с кружевными воротниками, русые волосы заплетены в косички.
– А вот и мои племяшки, – воскликнул Адиль, – две половинки моего сердца! Идите сюда, азизим!
Девочки были прелестные, их усадили за стол между Ольгой и Адилем, и они сразу заговорили между собой, затараторили. Ольга строго сказала им что-то, и девочки, замолчав, принялись за еду.
Адиль мне первому предоставил слово: мол, одноклассник нашего дорогого Джамиля, старый друг. Я подтвердил – да, дружили, в одной команде играли в баскетбол, призовые места занимали на межшкольных соревнованиях… Джамиля все любили в школе, ну как же – он и спортсмен, и красавчик, и математическая голова, ему сам Адам Адамович прочил большое будущее в науке… Тут я малость запнулся (будущее-то у Джамиля оказалось не в науке, а в коммерции), а Ольга вдруг сказала, что Джамиль заочно окончил высшие экономические курсы и работал над диссертацией – очень жаль, что не успел довести ее до защиты. И пошел, прерываемый тостами, разговор о том, как серьезно Джамиль относился к экономике и какие строил планы развития бизнеса – не только ресторанного, но и, оказывается, всероссийского. Такая замечательная была голова…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});