class="p1">
Загробный голос: Дайте Индивидуальную... У меня телефонограмма!
Голос барышни (устало): Ну хорошо. Соединяю.
Загробный голос: Слава те господи! Передайте...
Голос мужа: Ах, вот как, передать?.. Я вам сейчас передам. Если... Если вы еще раз осмелитесь звонить по моему номеру... (задыхаясь) я вам всю морду разобью! Мерзавец...
Загробный голос (онемел).
Голос мужа: Станционный негодяй!
Загробный голос (опомнился): Шта?! Как вы смеете?! Я начальник отделения!
Голос мужа: Ты сволочь, а не начальник отделения.
Загробный голос (визгливо): Шта?! Да вы с ума сошли! Барышня!.. Барышня!!
Голос барышни (в отчаянии): Повесьте трубку. Я вас не туда присоединила!
Загробный голос: Кто говорит?! Я вас под суд отдам! Дать мне сюда начальника станции!
Голос мужа (беснуясь): Мал-чать!!
Голос барышни: Господисусе! Повесьте трубку. (С треском разъединяет.)
Молчание.
Целитель
12 декабря ремонтный рабочий Верейцовской ветки Западных тов. Баяшко, будучи болен ногами и зная, что у его больного соседа находится прибывший из Уборок фельдшер гр. К., попросил осмотреть и его, но фельдшер не осмотрел т. Баяшко, а сказал, что его ноги надо поотрубить, и уехал, не оказав никакой помощи.
Минус
Вошел, тесемки на халате завязал и крикнул:
— По очереди!
В первую очередь попал гражданин с палкой. Прыгал, как воробей, поджав одну ногу.
— Что, брат, прикрутило?
— Батюшка фельдшер! — запел гражданин.
— Спускай штаны. Ба-ба-ба...
— Батюшка, не пугай!
— Пугать нам нечего. Мы не для того приставлены. Приставлены мы лечить вас, сукиных сынов, на транспорте. Гангрена коленного сустава с поражением центральной нервной системы.
— Батюшка!!
— Я сорок лет батюшка. Надевай штаны.
— Батюшка, что ж с ногой-то будет?
— Ничего особенного. Следующий! Отгниет по колено — и шабаш.
— Бат...
— Что ты расквакался: «батюшка, батюшка». Какой я тебе батюшка? Капли тебе выпишу. Когда нога отвалится, приходи. Я тебе удостоверение напишу. Соцстрах будет тебе за ногу платить. Тебе еще выгоднее. А тебе что?
— Не вижу, красавец, ничего не вижу. Как вечером — дверей не найду.
— Ты, между прочим, не крестись, старушка. Тут тебе не церковь. Трахома у тебя, бабушка. С катарактой первой степени по статье А.
— Красавчик ты наш!
— Я сорок лет красавчик. Глаза вытекут, будешь знать.
— Краса!!
— Капли выпишу. Когда совсем ни черта видеть не будут, приходи. Бумажку напишу. Соцстрах тебе за каждый глаз по червю будет платить. Тут не реви, старушка, в соцстрахе реветь будешь. А вам что?
— У мальчишки морда осыпалась, гражданин лекпом.
— Ага. Так. Давай его сюда. Ты не реви. Тебя женить пора, а ты ревешь. Эге-ге-ге.
— Гражданин лекпом. Не терзайте материнское сердце!
— Я не касаюсь вашего сердца. Ваше сердце при вас и останется. Водяной рак щеки у вашего потомка.
— Господи, что ж теперь будет?
— Гм... Известно что: прободение щеки, и вся физиономия набок. Помучается с месяц — и крышка. Вы тогда приходите, я вам бумажку напишу. А вам что?
— На лестницу не могу взойти. Задыхаюсь.
— У вас порок пятого клапана.
— Это что ж такое значит?
— Дыра в сердце.
— Ловко!
— Лучше трудно.
— Завещание-то написать успею?
— Ежели бегом добежите.
— Мерси, несусь.
— Неситесь. Всего лучшего. Следующий! Больше нету? Ну и ладно. Отзвонил — и с колокольни долой!
Аптека
Аптека НКПС на Басманной открыта только по будням, а в праздники заперта. А если кто заболеет, как же тогда быть?
Из письма рабкора
Снег. На углу стоит аптека.
Любовь сушит человека... —
напевал приятным голосом человек в сером, стоя у крыльца. В окнах по бокам крыльца красовались два сияющих шара — красный и синий — и картинка, изображающая бутылку боржома.
Очень бледный гражданин в черном пальто выскочил из-за угла, кинулся на крыльцо и уперся в висячий замок.
— Вы не бейтесь, — сказал ему серый, — заперто.
— Как это заперто? Ох, голубчик, — бледнея, заговорил черный, — я тебя умоляю. Ох, взяло, говорю тебе, взяло. Наискосок.
— Аль живот? — участливо спросил.
— Живот... Голубчик родной, — тоскливо забормотал гражданин, — вот рецептик... По пять капель, ох, опию... Три раза в день!!! Ой, пропаду... Опять взяло... По кап... пятель... Пузырь с водячей горой... Я вас умоляю, товарищ!!!
— Что вы меня умоляете, я караулю. Меня умолять нечего.
— О-го-го-го-го... — неожиданно закричал гражданин, звонко и широко открывая рот. Прохожие шарахнулись от него. — Ух, отпустило, — внезапно стихая, добавил гражданин и вытер пот со лба. — По какому праву заперто?
— Да день-то какой сегодня?
— Вос-кре... Воскресенье. Ох, голубчики родные, воскресенье, воскресеньице, милые.
— Завтра, в понедельник, приходи... Впрочем, нет, завтра не приходи... Тоже праздник... После Нового года приходи.
— Я в старом помру, ох-ох-ох, о-о-о!
— Иди в другую аптеку, что ж поделать!
— Где ж другая-то здесь?
— Я не знаю, голубчик, у милиционера спроси.
Черный сорвался с крыльца, завился винтом, несколько раз вскрикнул задушенно и полетел наискосок через улицу к милиционеру.
— Живот болит, товарищ милиционер, — кричал он, размахивая рецептом, — умоляю вас...
Милиционер вынул изо рта папиросу и, взмахивая рукой, стал объяснять гражданину, куда бежать...
Тот потоптался еще секунд пять и исчез.
Заколдованное место
На ст. Бобринская Юго-Зап. есть кооперативный ларек. Кого бы ни посадили в него работать, обязательно через два месяца растрата и суд.
Из письма рабкора
1
Гражданин Талдыкин сидел в кругу приятелей и слушал. Гражданина Талдыкина лицо сияло, приятели чокались с Талдыкиным.
— Поздравляем тебя, Талдыкин. Покажи себя в должности заведующего ларьком.
2
Через два месяца гр. Талдыкин сидел на скамье подсудимых и, тихо рыдая, слушал речь члена коллегии защитников, стоящего сзади него, с пальцами, заложенными в проймы жилета.
— Товарищи судьи! — завывал член коллегии. — Прежде чем говорить о том, растратил ли мой подзащитный 840 р. 15 коп. золотом, зададим себе вопрос — существовали ли эти 840 р. 15 коп. золотом вообще на свете? Внимательное рассмотрение шнуровой книги № 15 показывает, что этих денег нет. Спрашивается, что ж тогда растратил гр. Талдыкин? Ничего он не тратил, ибо каждому здравомыслящему человеку понятно, что нельзя растратить того, чего нет! С другой стороны,