От боя к бою лилась кровь. Ручьями, стремительными потоками, водопадами. Металлические панцири кротовьей брони, ещё недавно так ярко блестевшие на солнце, темнели, тускнели, покрывались ржавчиной и засохшей кровью. Трофейные скальпы поверженных стреков мёртвыми грудами переполняли повозки. Идущая на восток армия оставляла за собой могилы собратьев. И изувеченные, опозоренные тела врагов…
Командовал армией Нового Бура легендарный Кирфаор. Стратег, воин, Главный Жрец Моола, великий маг и Глава города в одном лице. Солдаты шли за ним слепо: сражались, подставляли тела под стрелы и копья, убивали, превозмогали ночной холод, дневную жару, боль, голод и скорбь.
Война с Митарой, крупнейшим городом стреков, назревала десятки лет. Разногласия межу почитателями разных богов, обыденные и в подавляющем большинстве — безобидные, приняли чудовищный размах. Трудно сказать, кто начал первым. Да и бывают ли в подобных конфликтах первые?..
Некоторые историки делают точкой отчёта Поры Великой Нетерпимости закрытую встречу жрецов в картском Храме Почитания Всех Божеств. До сегодняшнего дня неизвестно, что произошло на той встрече. Но известно, что после неё, прямо у порога Храма жрецы Нового Бура и жрецы Митары затеяли драку. Хотя некоторые историки отмечают, что подобные инциденты происходили и ранее.
В любом случае, мордобоем жрецов дело не ограничилось. Как в городе кротов, так и в городе стреков — велась широкая пропаганда нетерпимости и антагонизма. Все торговые и политические соглашения между двумя городами были разорваны. Этот шаг привёл к экономическому кризису Нового Бура так как, в отличие от Митары, которая легко нашла поддержку у Столицы, новые связи быстро наладить не удалось. Волна протестов горожан росла. Но она была направлена не на правительство, которое, по большому счёту, было виновато, а на жителей Митары. Ненависть обедневших кротов к стрекам не имела границ.
Развязка накипевших отношений пришла неожиданно. На первый караван нового торгового пути между Новым Буром и Камбалироном было совершено дерзкое нападение. Все товары, жизненно необходимые для возрождения экономики кротовьего города, были разграблены. Практически все караванщики и охранники — убиты. Те единицы, которым посчастливилось выжить, рассказывали, что среди нападавших разбойников был стрек. Никто не стал разбираться: был ли тот стрек тайным агентом Митары или простым разбойником-оборванцем. В тот же день Городской Совет проголосовал за объявление войны «зажравшимся сволочам Митары». Глава города тут же поддержал решение Совета.
Мобилизованные Войска Нового Бура под предводительством самого Кирфаора отправились в бой.
То ли разведка была на высоте, то ли всё было ясно заранее — Митара направила войска навстречу агрессору.
Дикая бойня. Битва за битвой.
Один из самых ожесточённых боёв случился у южных берегов Проклятой Воронки. Кротовья армия подбиралась всё ближе к городу неприятеля. Стратеги Митары предприняли отчаянную попытку переломить ход событий. На кротовьи ряды обрушилась вся военная мощь стреков. Нападение было совершено в зените безжалостного летнего солнца. Хорошо ориентирующиеся в полумраке кроты всегда плохо переносят яркий свет. Со всех сторон налетали полчища воздушных лучников и копейщиков. С воздуха крылатые солдаты обрушивали на пеших врагов снаряды из взрывного порошка, бросали кислотные бомбы. Стаи дрессированных боевых бобросов выполняли кровожадные приказания стреков. Но с ярким светом жители подземного города давно научились бороться: на голове каждого блестел металлом шлем с пластинами из тёмного стекла в прорези для глаз. От шквала болтов кротовьих арбалетов невозможно скрыться летающим бойцам. И общеизвестный факт, что солдаты Нового Бура прекрасно подготовлены к рукопашной борьбе с любым зверем.
Дикие крики боли и страдания. Оторванные конечности, опаленные кислотой тела, пробитые панцири. Густые реки белой крови стреков дико смешивались с реками фиолетовой крови кротов. Смерть ликовала повсюду…
Остатки армии Митары бежали. Значительно поредевшие ряды кротов пустились в погоню. Опьянённые хоть и тяжёлой, но победой, они без промедлений были готовы вступить в новый бой.
Марш-бросок продлился до глубокой ночи. Только когда измученные солдаты буквально валились с ног, Кирфаор приказал разбить лагерь. Ночь и предшествующий ей день были на удивление спокойны. Моральный дух бойцов парил в невиданных высотах.
Молодой солдат вышел из палатки. Потянулся. Поздоровался с проснувшимися соратниками. Ранний утренний воздух ещё не успел прогреться. Где-то впереди манила золотистым платком слава воина-победителя. До Митары оставалась всего неделя пути. Ещё какая-то неделя и подлый враг будет повержен. И тогда Новый Бур сможет вздохнуть спокойно. Вновь наберёт былую славу. Сбросит с себя оковы нищеты. И воспарит над всеми городами, как ещё никогда! Каждый глоток свежего воздуха словно подпитывал эти мысли, приносил оптимизм и веру в свои, а значит, и в общие силы.
На завтрак была, как и всегда, печёная в золе картошка. Моррот предпочитал есть картошку сырой и не проходило и одного принятия пищи, когда он не выклянчивал её у поваров. Но на этот раз, интереса ради, он решил изменить своим традициям. И почему подавляющему большинству кротов нравится именно печёная еда? Обугленная шкурка и обжигающая язык мякоть — ни в какое сравнение с хрустящим на зубах сочным корнеплодом.
— Говорят, стреки готовят нам «большой сюрприз» в Митаре, — сквозь набитый картошкой рот сказал солдат с ужасными шрамами от кислоты на лице и правой руке.
— Ещё б им, крылозадым, не готовить, — добавил его сосед.
— Чего им-то ещё готовить? — встрял третий солдат и залпом осушил полный бокал чёрного эля. — Уж все их уловки виданы!
— Да, точно говоришь, — переменил мнение второй. — Они, мухи навозные, себя ужо показали во всей смердящей красе. Хватит с нас.
— Кретины! — хлопнул себя в грудь опаленный кислотой. — В любой войне козырный туз — для битвы решающей!
— И то верно, — вновь переметнулся его сосед.
— Реша-а-ающей! — передразнил третий. — А кто тебе сказал-то, что она будет в Митаре? Вдруг, она уже была? Не задумывался, что ли?
Морроту стало неинтересно слушать, и он отправился в спальную палатку. До начала длительного, изматывающего марш-броска оставалось меньше получаса. Провести это драгоценное время, слушая пустую болтовню вояк — преступление против себя самого.
В палатке никого не было, и это радовало. Моррот улёгся на засаленный тряпичный настил. Закрыл глаза. Попытался хоть на время избавиться от любых мыслей. Вымести метлой беззаботности из засоренной избы мозга все заботы и тяжбы. И, на какую-то долю секунды, ему это удалось. Такая чистая, пустая и лёгкая свобода. Тебе не нужно идти на смерть и несправедливо выживать, не нужно оплакивать погибших, не нужно выпускать кишки врагу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});