Вскоре пришел первый ответ: партизаны опознали по карточке своего бывшего помначштаба Аркадия Никодимова. Пять человек подтвердили: да, мол, это наш штабист. Пришел в отряд в августе или сентябре девятнадцатого измученным и оборванным. Заявил, что бежал из «эшелона смерти»... Как интеллигентный человек, оказался очень полезным – вел всю документацию отряда, умел работать с картой. Неоднократно просился в бой и в разведку, но командир отряда не отпускал Никодимова от себя: берег... В разгром колчаковщины все же вырвался в разведку вместе с одним товарищем и... не вернулся. Посчитали погибшим, но вскоре пришло от Никодимова письмо: сообщал, что вступил в регулярную Красную армию. Так, мол, сошлись, фронтовые дороги...
Казалось бы, все ясно: наш Аркадий Ильич – боевой партизан, заслуженный большевик-подпольщик и бывший красноармеец. Так ведь?. Но почему же он, беспартийный, пишет липовые анкеты, ни словом нигде не оговорился о пребывании у колчаковцев в заключении, партизанский стаж указывает не с девятнадцатого, а с восемнадцатого года?
Уральцы молчали, а тут я получил одно сообщение по своей линии: явился в органы с повинной некий подполковник Драницын, бывший начальник второго отдела одного из колчаковских формирований. Оный Драницын заявил, что больше не хочет быть врагом советской власти, и в числе прочих откровений сообщил, что в нашем районе скрывается бывший контрразведчик Рутковский Николай Николаевич. Кем работает Рутковский и под какой фамилией живет, Драницын не знал... Кроме того, подполковник сказал, что в наши Палестины выбыл на днях еще некий штабс-капитан Лихолетов. В свое время был другом Рутковского: надеялся встретиться с приятелем и просить у него материальной, так сказать, помощи...
Я немедля послал фотографию Никодимова для предъявления раскаявшемуся подполковнику и тут же получил письмо уральцев. Оба родственника, посмотрев карточку, категорически заявили: нет, это не наш Аркаша!
Таким образом, можно было сделать некоторые выводы. Но я медлил с арестом «Никодимова»: нужно было через него выследить и штабс-капитана, которого мои люди упорно не могли обнаружить. И вдруг – «Никодимов» утопился. Мой план полетел к черту! Понимаешь, Гоша, как обидно было?!
– Мне сейчас еще больше обидно: ты знал, кто такой Никодимов, и допустил, чтобы следствие пошло по ложному пути! Хорош друг!
– Видишь ли... дружба дружбой, а табачок врозь. Должен тебе сказать со всей откровенностью: первые дни я сам верил в самоубийство. Ничего удивительного – разве не мог, охваченный предчувствием нависшей над головой беды, Рутковский покончить со всем этим одним ударом? Примеры были! То, что наш «подшефный» перед «самоубийством» сильно переменился, это заметили все окружающие. Заметил и я. Даже побаивался: неужели допустил где-нибудь промашку? Такие матерые волки, живущие годами начеку, очень наблюдательны. Окончательно убедила меня в симуляции самоубийства марлевая повязка.
– Какая повязка? В следственном материале эта деталь не фигурирует.
– В твоем – нет. В моем – играет существенную роль. Марлевую повязку со следами сукровицы и сильным запахом керосина мои люди обнаружили в балагане на затопленном поле, в шести верстах отсюда, где состоялась тогда трогательная встреча старых друзей...
– Значит обнаруженный корсаковской милицией труп?..
– Штабс-капитана Лихолетова...
– Здорово! И тут ты мне ничего не сказал! Все же ты скотина, Виктор!
– Зря ругаешься. Все равно: то, что ты проделал, нужно было проделать по чисто юридическим соображениям. Будешь спорить?
– Нет, не буду... Ну, дальше?
– Дальше я вспомнил: в империалистическую и Гражданскую войну солдаты, чтобы избавиться от фронта, наносили себе ранки и при помощи керосиновых повязок растравляли страшные язвы... Сперва врачи верили, что это «солдатская медицина». Ведь и посейчас в деревне керосин – «лекарствие»... Но потом военно-полевые суды стали за керосин на ранках расстреливать... Я ведь старый солдат... А господин Рутковский в прошлом студент-медик... Вся эта вторая симуляция с «сифилисом» бесподобна по своей «искренней» простоте и лиричности. Не удивительно, что ты, как говорится, – «клюнул»!.. Ну, что ж дальше? Убив дружка и переодев труп в свое платье, Рутковский бросил покойника в воду. Вспомни: в те дни по реке густо шли бревна где-то разбитого плота. Они размолотили штабс-капитана так, что и родная мать не узнала бы. Все делалось с расчетом: попробуй, найди в груде человеческого мяса пулевую ранку или разбери черты лица!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
После этого подшефный исчез, как провалился... Тем неприятнее мне было получить вскоре копию протокола допроса Драницына с перечислением всех дел нашего «Нерона», о которых я с ним кратко беседовал при аресте. А вслед за сим последовал мне выговор. Только об этом – помалкивай. Это для личного пользования. Я просто так: чтобы тебе легче стало...
– Не совестно, Павлыч?
– Ладно, ладно! Знаю я, что такое профессиональное самолюбие! Ну-с, так вот: предупреждение всем нашим линейным органам фирма сделала, но и без того было ясно, что на железную дорогу Рутковский сейчас не полезет. Во-первых, требовалось переждать малую толику времени, пока все утихомирится, во-вторых, нужно было раздобыть денег. Оба, и Рутковский и Лихолетов, были нищи, как церковные крысы. Значит, начнет искать временную берлогу. А где? В деревнях нельзя. Там секретаря РИКа чуть не каждый мужик знает... Следовательно, в лесу. Лето... «Каждый кустик ночевать пустит»... Усилил я наблюдение во всех прилесных селах и деревнях. И вот стали поступать донесения из Тупицыно: некая Нюрка, работавшая весной в районной больнице, а нынче проживающая с отцом и матерью в Тупицыно, что-то зачастила в лес... И наблюдатели приметили: грибов из леса не носит, а приносит... синяки. Уйдет нормально, а вернется: то глаз подбит, то губа заплыла, то руки поднять не может... Полюбилась мне эта Нюрка до ужасти. Организовал я ей «провожатых», и выследили они брошенную углежогом землянку. Однажды ночью Нюрка исчезла из деревни. Родители, знавшие кое о чем, не беспокоились, бывали лесные ночевки и раньше, а барышня, очутившись в моем «палаццо», расплакалась и разоткровенничалась. Открылась тайна землянки. Выяснилось, что старый возлюбленный, обосновавшийся на лесной полянке, требовал от подружки организовать убийство и ограбление почтаря, ночевавшего во время наездов в Тупицыно, в доме Нюркиного папаши. Нюрка должна была «вызнать», когда у почтаря будет с собой более или менее крупная сумма денег, и сообщить возлюбленному. Роль наводчика Нюрке не нравилась. Нюрка отказалась. Рутковский сказал, что он скрывается «от растраты», и Нюрка требовала, чтобы дружок вышел из добровольного заключения, «объявился» и, отбыв срок наказания, женился на ней. Такая «программа максимум» отнюдь не входила в расчеты мерзавца, и Рутковский начал сожительницу лупцевать... Ну, если женщину, даже любящую, начинают бить чуть не ежедневно, она превращается в тигрицу...
– Скажи, Виктор Павлыч... Это правда, что твои братья расстреляны колчаковцами? – спросил я после паузы. – Ты ведь никому об этом не рассказывал.
– Правда... Но это к делу совершенно не относится...
– Нет, относится... Откуда Рутковский мог знать об этом? Вспомни-ка его слова у землянки...
– Черт возьми! А ведь правда! Откуда он мог знать?
– Твоя фамилия – настоящая?
– Самая распрадедовская.
– Кто подослал Рутковского к партизанам под видом Никодимова?
– Драницын. Он рассказал об этом подробно.
– А до этой провокаторской засылки кем Рутковский был в контрразведке?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Сперва комендантом, потом, кажется, следователем...
– Не думаешь ли ты, что знакомство Рутковского с твоей фамилией более раннего происхождения, чем в Святском?
– Думаю, Гоша! Думаю! Сейчас – думаю! – вскочил со стула Дьяконов. – Верно, друг! Очень и очень возможно!
Помолчав, Дьяконов сказал угрюмо:
– Одного не могу понять... Что заставило его симулировать самоубийство? Почему он принял это решение? Импульс этот самый, черт его побери, мне нужен!.. Понимаешь? Все ломаю голову и не могу понять – где я промахнулся?.. Ничего другого здесь не могло быть – только мой промах...