боль столь же остро, как и свою. Он плохо спал ночами, размышляя о том, что с ней происходит.
Своими поступками Мерлин окончательно подтвердил свой статус ничтожества. В какой-то мере Аарон был рад, что ему так и не пришлось замарать свои руки, потому что в такой победе не было никакой ценности. Это было сродни тому, чтобы ударить ребёнка.
Спустя два месяца Пенелопа наконец начала приходить в чувство. В глаза возвращался привычный блеск, а на щеках наконец появился столь приятный глазу румянец. Аарон был готов поклясться, что несколько раз видел её непринуждённую, но искреннюю улыбку.
Это принесло радость и в его сердце.
Но ненадолго, потому что в тот момент, когда Аарон понял, что Пенелопа готова к новым начинаниям, Мерлин вернулся.
Он пришёл как ни в чём не бывало – с привычной глупой улыбкой до ушей, нелепой причёской с неподстриженными висками и в столь раздражающем Аарона пальто, несовместимым с джинсами.
Его без раздумий приняли обратно в академию. А Пенелопа в тот же день впустила его обратно в своё сердце.
Аарон впал в довольно изощрённую вариацию депрессии. Он не поддался унынию, избрав сторону ненависти ко всему живому. Аарон высказал Мерлину всё, что о нём думает в присутствии Пенелопы. Диалог едва не превратился в массовую потасовку, но девушка смогла её предотвратить.
Аарон слукавил бы, если бы сказал, что не хотел драки. Он знал, что выйдет из неё победителем. Но слова Пенелопы оказали на него должный эффект. Она пообещала, что больше никогда не заговорит с Аароном, если он ещё хотя бы раз приблизится к Юлиану.
Аарон услышал её. В то же время, в душе он смеялся над тем, что Мерлин, по сути, спрятался за спиной девушки. Он не мог ничего противопоставить Аарону и, если бы не Пенелопа, с треском проиграл бы. Она спасла его от позора.
Близился день рождения Пенелопы, на который Аарон оказался приглашён. Он каждый день навещал больницу, но слова Марты Бергер всякий раз оказывались всё менее утешительными – требовалась операция. Как можно скорее.
Аарон едва не сломал свой мозг. Он должен был решить сразу несколько проблем за относительно небольшой отрезок времени, и сделать это в одиночку.
Он долго думал о том, где заканчивается правда и начинается бесчестие. И, не найдя ответа на свой вопрос, принял решение пойти на поводу у инстинктов.
Откровенно говоря, Аарон недолюбливал Моритца Лютнера. Единственное, за что он был ему благодарен – это рождение прекрасной дочери, ставшей для Аарона одним из немногочисленных смыслов жизни.
Герр Лютнер не был таким богатым, каким хотел бы показаться. Аарон чувствовал фальшь всякий раз, когда пересекался с ним, и всякий раз еде сдерживался от соблазна высказать это ему в лицо.
В особенности, Лютнер любил рассказывать о вазе Артемиды, которую имел честь хранить у себя дома. Аарон не понимал её культурной ценности, но знал, что она стоит немало денег.
Обеднеет ли Лютнер, если утратит её? Что важнее – повод для самолюбования или жизнь хорошего человека? Однозначно, второй вариант был более правдивым. В особенности, в глазах Аарона.
Это всего лишь тара. Кусок фарфора. Она не имеет никакого практического применения. В отличие от денег.
– Мне требуется твоя помощь, Рудольф, – сказал Аарон своему товарищу за день до праздника Пенелопы.
– Конечно, Аарон, всё, что угодно, – охотно согласился Рудольф, сделав исключительно важный вид.
Рудольф был высоким, худым и несуразным парнем. Он вырос в семье среднего класса, поэтому заслужил право состоять в окружении Аарона.
– Будет нелегко. Я намерен украсть кое-что из дома Лютнеров.
Глаза Рудольфа полезли на лоб. Аарон и не ожидал другой реакции.
– Воровство? Нет, Аарон, я же…
– Всё пройдёт гладко. Я всё продумал и гарантирую твою безопасность.
– Но ведь… Воровать неправильно.
– Всё зависит от цели. Если она оправдана, даже воровство превращается в подвиг. Я когда-нибудь подводил тебя, Рудольф? Ну же? Ты доверяешь мне? Мы же друзья?
– Да, конечно, – потряс плечами Рудольф. – Ты мой лучший друг, Аарон.
Разумеется, Аарон не считал его за друга. Он был членом его стаи, но не членом семьи. Во-первых, ничего исключительного из себя Рудольф не представлял. Во-вторых, он был довольно глуп. А в-третьих, Аарон уже отмечал, что какое-либо значение для него имеют только три человека, и в этом списке не было места для Рудольфа.
– Обожаю тебя, – похлопал товарища по плечу Аарон. – Ты должен быть рад, что именно тебе я доверяю задачу помочь мне. Ни Эрику, ни, тем более, Оливеру. Потому что ты куда надёжней.
Рудольф нехотя заулыбался. Аарон знал о чудесных свойствах банальной лести.
– Что это за вещь? – спросил товарищ.
– Антикварная ваза. От тебя требуется всего лишь находиться рядом с забором и ждать меня. И, естественно, не привлекать лишнего внимания. Когда всё закончится, спрячь её. А, когда я её продам, разделим деньги пополам. По рукам?
Аарон не планировала делить выручку пополам, но, определённо, свою долю Рудольф получит. Ведь Аарон был кем угодно, но не лжецом. Ни один человеческий труд не должен был оставаться неоплаченным.
– По рукам, Аарон, – ответил Рудольф.
Он чувствовал себя чужим на этом празднике. Пенелопа не обращала на Аарона никакого внимания, оставаясь полностью сконцентрированной на своём Мерлине. Эриксена он любил разве что немногим больше Юлиана, а с младшей Бергер и её очередным парнем был практически не знаком. Школьные подружки Пенелопы, которые были и одноклассницами Аарона, не вызывали у него совершенно никакого интереса. Одной из них он успел ещё тогда «разбить сердце», а имя другой он и вовсе забыл.
Дабы не выбиваться из толпы, Аарон всё же пригласил одну из них на танец, но двигался столь неохотно, что больше походил на дерево. Он не сводил глаз с Пенелопы и Мерлина – она двигалась подобно утончённой графине, а он лишь портил картину, регулярно выбиваясь из ритма и наступая ей на ноги.
От взгляда Аарона не мог уйти их побег. Лучшего шанса у него попросту и быть не могло.
– Всё было прекрасно, Клара, но мне пора удалиться, – сказал он однокласснице, брезгливо убрав её руки со своих плеч.
– А я думала, ты мне дашь шанс начать всё сначала, – недовольно ответила девушка, попытавшись снова коснуться Аарона.
– Не в этой жизни, – развернулся Браво и, не привлекая всеобщего внимания, неторопливо отправился внутрь дома.
Риск быть обнаруженным есть всегда, но Аарон Браво не являлся бы самим собой, если бы не попытался. Все гости были пьяными, а Пенелопа и Мерлин,