Читать интересную книгу Учебник рисования, том. 2 - М.К.Кантор

Осип Стремовский одобрял финансовую политику свободных цен на энергоносители; однако это не значило, что он собирается делиться гонорарами с бабкой, которой не хватает денег на оплату электроэнергии. Это лишь значит, что он разделяет общее убеждение людей искусства, что цены на картины пора поднять, поскольку баррель нефти стоит уже не двадцать долларов, а пятьдесят.

Гриша Гузкин и его парижские друзья (Шухман, Махно, Бердяефф и Власов) в целом приветствовали ужесточение визового режима для посещения Франции жителями «третьего мира»; однако это не значило, что они собираются выехать сами из страны. Это лишь значило, что им, как и многим, неприятно видеть обилие арабов на парижских улицах.

Яков Шайзенштейн недвусмысленно позиционировал поддержку НАТО в балканском вопросе; однако это не означало, что он собирается помогать косовским албанцам. Это означало только, что он намерен ехать в командировку в Нью-Йорк, где принято осуждать сербов.

Барон фон Майзель и жена его Тереза фон Майзель, Сара Малатеста, Ричард Рейли и многие иные представители просвещенного общества считали, что следует заплатить некое разумное количество жизней дикарей за то, чтобы в целом планета пребывала в спокойствии. Если не убить нескольких дикарей, говорили они, то эти дикари убьют много больше народу. Это, разумеется, не означало, что они готовы как-либо защищать тех, кто пострадает от руки дикарей, если дикарей не убить. Это означало только, что они опасаются больших войн, в ходе которых могут пострадать сами.

Политика устранения меньшего зла, проводимая большой империей, имеет еще одну особенность: по сравнению с большой империей - всякая вещь будет мелкой, и мелкие локальные войны, опоясывающие планету, никто не брал в расчет как нечто серьезное. Слава богу, нет большой войны, говорили люди умственные. А тех, кто гибли на войнах малых, не спрашивали. И люди думали, что откупаются малой кровью от крови большой. Пусть по капле точится кровь мира - то кровь, пущенная рукой рачительного знахаря, чтобы избавить большое тело от недуга. Капля крови - это не страшно, ее легко потерять. Однако от локальных конфликтов, согласия на подавление того или иного режима, поддержки симпатичного людоеда, полезного сегодня, но вредного завтра, заключения смертоносных союзов с одним царьком против другого царька - жертв не меньше, чем от больших войн, и - капля по капле - малая кровь собралась в большую лужу, а та разлилась по миру. Сотрудничество с оккупационными режимами - как это показала последняя большая война - спасало некоторую часть населения, другую же предавало и губило. Если бы можно было отделить битвы, случившиеся по вине коллаборационистов, от регулярных действий армии, если бы можно было отдельно посчитать жертв лагерей, расстрелов, карательных экспедиций, так называемых зачисток, превентивных бомбардировок, организованного голода, - с одной стороны, и жертв открытых военных действий - с другой, то цифры эти вряд ли оказались бы сравнимы. Подсчет тел погибших, если бы можно было отделить погибших в битвах от жертв предательства, - будет свидетельствовать, вероятно, в пользу войны. Жертв политики коллаборационизма значительно больше, нежели жертв собственно военных. Но признать такое - значило усомниться в философии коллаборационизма, и этого нельзя было допустить.

XII

Как и всякий иной гражданин империи, Павел Рихтер разделял многие положения философии коллаборационизма, даже если в разговорах осуждал некоторые его аспекты. Подобно прочим, он приучил себя ежедневно выбирать малое зло и, совершая его, поздравлять себя с тем, что не совершил зла большего. Для себя он решил, что сознательно выбирает малое зло - неизбежное неудобство, связанное с двойной жизнью, ложью и т. п. Куда хуже, полагал он, принести очевидное горе и несчастье кому-либо, чем стараться удержать этот неприятный баланс. Да, говорил он себе, это мой крест - я принужден принять сразу обе стороны, исходить из той и другой правды. И представить, как и когда малое зло превратится в зло большое - он не мог.

И когда Юлия Мерцалова кричала ему в отчаянии: женись на мне, я не в силах больше терпеть этого унижения! - он не отвечал ей прямо, что никогда на ней не женится, потому что не верит ей, потому что всегда ждет предательства, потому что чувствует себя оскорбленным ее любовниками и былыми мужьями. И он всегда придумывал новый ответ и лишь про себя произносил тот, правдивый. И с каждым днем не сказанное им слово добавлялось к другому слову, не сказанному вчера, и эти слова соединялись в огромную речь. И эта речь, и ее неотвратимый смысл господствовали над его жизнью и над жизнью Юлии - и, оттого что эта речь никогда не была произнесена вслух, значение ее только вырастало. Иногда, когда у него получалось взглянуть на свою жизнь и увидеть ее, он понимал, что наступит миг - и придется расплатиться за малое зло чем-нибудь большим; но, даже понимая это, он старался изгнать понимание - и не знал, чем придется заплатить и когда.

И Юлия Мерцалова, истерзанная обидой, когда ей случалось совершать то, что впоследствии привело к трагическим последствиям, оправдывала себя тем, что поставлена в условия, когда не может поступить иначе, что, если сама она не будет заботиться о себе, сама не станет рассчитывать своей стратегии, - за нее этого никто не сделает.

И тяжелое мрачное чувство, связывавшее этих людей, чувство, которое они сами именовали страстью и которое было соткано из многих неправд и многих мелких зол, постепенно стало руководить ими - вытесняя все иные чувства.

И так каждый, совершая незначительный поступок, мелкую уступку, соглашался с тем, что зла довольно в мире, от лишней капли его не станет больше, зло неизбежно - и постепенно оно действительно стало неизбежно.

XIII

А то, что небольшое количество постепенно делается изрядным, можно легко проследить на примере одного гастрономического казуса. Так, на официальном приеме в Америке, данном в честь российского просветителя, борца со славянским варварством, Борис Кириллович Кузин на практике должен был решить дилемму - что важнее: закуска или обед? Кузина усадили за низкий столик, подали коктейль - что-то мутное налито в рюмку, сверху вишенка на палочке. Всякий славянский гость рано или поздно сталкивается с таким испытанием, пришлось пройти через это и Борису Кирилловичу.

Коктейль - это, конечно, неплохо, но где же, спрашивается, нормальная еда? Колбаса где, сосиски? Сами, небось, на диете сидят, а мы должны страдать. В Германии чем хорошо: ставят перед тобой большую тарелку с колбасой и - веселись, душа! Коктейль, понимаешь, дали, расщедрились! Что, вишенкой на палочке прикажете питаться? Борис Кириллович съел вишенку. Второй вишенки не было, но на столе стояло небольшое блюдо с сухим картофелем, под названием чипсы, вроде тех, что в Москве продают на вокзалах. Да, сэкономили на гостях. Пакетик сухой картошки дали - так они не разорятся. Однако обстоятельства таковы, что выбирать не приходится, надо как-то питаться. Оставалась, конечно, возможность - уйти из гостей и самостоятельно сходить в ресторан. Такую возможность Кузин принципиально не рассматривал.

Чувствую, кормить не будут, мрачно подытожил наблюдения Борис Кириллович и навалился на чипсы. Некоторое время был слышен только хруст сухого картофеля. Американец, подняв брови, наблюдал, как блюдо пустеет. Обыкновенно человек, выпивающий коктейль в баре, берет с блюдца один-другой ломтик, но чтобы так упорно питаться? Американец и сам подумал, не взять ли ему хрустящего картофеля, но поспеть за Кузиным было трудно. Кажется, еще маленький кусочек остался? Цоп - вот и нет кусочка. - Может быть, - недоуменно спросил американец, - заказать еще чипсов? - Да, неплохо бы еще тарелочку. - Извольте. - Принесли еще чипсов, официант внимательно поглядел на гостя: не дав тарелке коснуться стола, Кузин отправил пригоршню чипсов в рот, а тарелку придержал рукой, чтобы была недалеко. Любят, видать, картофель эти русские. Опустела и новая тарелка. - Вам, я вижу, нравятся чипсы, - сказал американец, - может быть, еще немного? - Неплохая идея, не откажусь. - Подали третью перемену чипсов. И это блюдо было уничтожено. - Предлагаю перейти к столу, - растерянно сказал американец, недоумевая, что должен делать хороший хозяин: заказать ли в четвертый раз чипсы - или воздержаться?

И тут подали обед, рассказывал Борис Кириллович товарищам по партиям, лобстеры всякие, кальмары, телятина в горшочке! Роскошная жратва, а есть тяжело, не рассчитал силы, ошибся! Телятину попробовал, а лобстер уже не пошел. Все чипсы эти проклятые!

От искусства гастрономии рукой подать до искусства большого - и здесь философия коллаборационизма размещала вещи и ценности ровно в таком же порядке. Если кто-нибудь и сомневался, что отдельное произведение хорошо, то большое количество произведений одинакового качества уже убеждало. Можно было считать, что отдельный коллекционер и совершил небольшую ошибку, заплатив за бессмысленную поделку, - но если эту же ошибку совершили тысячи, ошибка становилась правдой. Не могут все ошибиться, думали именно эти самые все, которые как раз и ошибались. И коль скоро критерием подлинности искусства в обществе стала его стоимость, можно было утверждать, что много мелких ошибок обернулись утверждением закона - или (если кому-то современное искусство не по душе) что много мелких обманов обернулись большим враньем.